– Хорошо. Только не устраивай сцен, если мне захочется принести объедки для Фрики.
– Иногда мне кажется, что ты любишь эту собаку больше, чем меня.
– Dios mio, Фернанда! Ведь я же еще здесь, не так ли?
Глава 3
«Я не могу и не буду этого делать!»
Сначала она услышала свой голос, когда вспомнила, что произошло последний раз перед отъездом из дома, и эта сцена ярко разыгралась перед ее мысленным взором.
Родители Евы не реагировали на ее протесты. Мать молча стояла у плиты, помешивая борщ в железном котелке. Отец сидел напротив нее за маленьким кухонным столом, упершись локтями в крышку, и сжимал в мясистой руке полупустую кружку с вином. Он всегда становился раздражительным, когда пил дешевое кислое вино, но никто не осмеливался говорить ему об этом.
«Kochany tata»[5], – упорствовала Ева в надежде, что ласковые слова на родном языке смягчат его. Но она понимала, что ее голос звучит слишком резко, и не могла скрыть этого. Он непременно услышал ее тон, потому что хорошо знал свою дочь.
Запах свинины, имбиря и кислого вина казался еще более сильным из-за напряжения, сгустившегося в воздухе.
«Что не так с мсье Фиксом? – спросил ее отец. Он сгорбился и смотрел в кружку стеклянным взглядом, с полузакрытыми веками, как будто жизнь стала для него такой же обременительной, как и для ее матери. Ему еще не исполнилось сорока лет. – Ты слишком хороша для него, да?»
«Я не люблю его, папа».
«Пф, любовь! – проворчал он и махнул рукой. – Мы уже обо всем договорились. Такой девушке, как ты, нужен муж, дом, полный детей, и надежная жизнь рядом с родителями».
Ева отпрянула, как будто услышала смертный приговор. «Такой девушке, как ты». Он имел в виду провинциальную простушку, все еще незамужнюю в двадцать три года, не знакомую с мужчинами, отношениями и окружающим миром. Ева не знала, как ей следует ответить, чтобы не разгневать отца, поскольку она еще недостаточно отчаялась для такого брака. Единственное, чего она страстно желала, – добиться чего-то стоящего в жизни. Ее мать продолжала размешивать суп.
«Я не выйду за него замуж, даже если он будет единственным мужчиной, который захочет быть со мной».
«Нет, выйдешь».
«Ты не понимаешь меня, папа. Такая жизнь убьет меня, я знаю это!»
«Это первое серьезное предложение, которое ты получила. Богом клянусь, ты выйдешь за него».
«Я взрослая женщина! Ты слишком много просишь от меня».
«Ты всегда будешь моим ребенком, Ева Селеста Гуэль. Ты поступишь, как тебе говорят, и понимать здесь больше нечего», – объявила ее мать, наконец нарушив молчание. Она отбросила деревянную ложку, загремевшую по кафельному полу.
«Нет! Говорю тебе, этого не будет!»
Внезапно отец влепил ей пощечину, так что голова Евы откинулась в сторону от удара. Первый шок она испытала от изумления, потому что раньше отец никогда не бил ее. Родители ее любили. Когда она медленно повернулась к отцу, то ощутила вкус крови, стекавшей из разбитой губы.
«Ты наша дочь, и клянусь Господом Всевышним, ты будешь женой мсье Фикса, даже если это убьет тебя!»
«Пожалуйста, Ева, – заговорила мать. В ее глазах блестели слезы. – Он достаточно надежный человек и не бросит тебя, если ты заболеешь. Пневмония едва не погубила тебя прошлой зимой. У тебя всегда было слабое здоровье, особенно легкие. С тобой обязательно случится что-то плохое, если ты будешь там, где мы не сможем защитить тебя. Что-то ужасное, я знаю!»
– Ева! Ты меня слушаешь?
Воспоминание по-прежнему не хотело отпускать ее. Оно отступило, как темный фантом, в дальний уголок ее разума, когда она наконец расслышала голос Сильветты. В комнате было темно, поэтому Сильветта не могла видеть в ее глазах слезы. Из-за открытого окна доносились звуки игры в крикет, и Ева поняла, что Сильветта рассказывает ей историю, которую она не слушала.
– Ты снова думала о том, что случилось с твоими родителями? – осторожно спросила Сильветта.
– Это всего лишь яркое воспоминание, которое приходит по ночам… А так я в порядке.
– Хочешь поговорить об этом?
– Это не поможет. – Ева чувствовала, как слезы высыхают у нее на щеках. Она не потрудилась вытереть их. На какое-то время в комнате воцарилась тишина.
Маленькая комната, которую они делили друг с другом, была залита призрачным лунным светом. Обе девушки лежали на спине, глядя в потолок, и Ева слышала ритмичное дыхание Сильветты. Глубокое и ровное, оно успокаивало ее. Она посмотрела на маленькую деревянную тумбочку с фарфоровыми ручками, разделявшую их кровати. Секунду спустя Сильветта попыталась поднять ей настроение.
– Ты видела лицо Мистангет, когда ты сказала, что собираешься зашить ее панталоны? – Сильветта тихо рассмеялась. Звук ее смеха напомнил Еве перезвон колокольчиков. Она сама не сумела удержаться от улыбки, а потом обе рассмеялись в полный голос.
– Она ненавидит меня, – простонала Ева.
– Она ненавидит всех женщин, которые представляют для нее угрозу.
– Я вовсе не так уж красива, и у меня нет ее талантов, поэтому я не могу быть угрозой.
– Но у тебя есть определенное достоинство. Люди чувствуют это. И мужчины смотрят на тебя не так, как на женщин вроде нее. Ты очаровательная и невинная. Им хочется защитить тебя.
– Я не такая уж невинная и определенно не очаровательная.
Сильветта хихикнула.
– О, поверь мне, так оно и есть.
Воспоминания об отъезде из дома снова прокрались в мысли Евы. Собственная дерзость по отношению к близким не давала ей покоя. Через неделю после ссоры с родителями Ева набралась храбрости, купила билет до Парижа и даже не сказала родителям, куда она направляется. Она слишком боялась, что они не отпустят ее.
Ее родители вовсе не были ужасными людьми. Она знала, что мать изо всех сил старалась найти выход из бедности, которую в полной мере изведала в Варшаве, и мечтала выйти замуж и родить ребенка в мирном французском пригороде. Но Ева не разделяла эту мечту. Как только она вошла в вагон поезда в своих единственных сапожках на пуговицах, она тут же вытерла слезы. Ева понимала, какую боль она причиняет родителям, но она жаждала новизны и была исполнена надежд на нечто большее, чем могла найти дома.
– Сильветта?
– Хм-мм?
– Что случилось со швеей, которая работала до меня?
– Она не понравилась Мистангет, – ответила Сильветта после небольшой паузы.
– Она такая грозная!
– Наверное, мне следовало бы промолчать, но это может утешить тебя. На самом деле Мистангет зовут Жанной, но никто не осмеливается называть ее так.
– Почему?
– Потому что ее собственная мать была швеей. Думаю, она так же хочет расстаться со своим прошлым, как и ты. Властные манеры помогают ей в этом, но это и одна из ее слабостей. Прошлое до сих пор ранит ее, и в ответ она начинает бросаться на людей.
