сотворили эти «марионетки в руках буржуазной идеологии»? Чем подорвали они мощь родного советского государства?
— Кто-нибудь еще желает высказаться по данному вопросу? — Родионов пробежал взглядом по рядам уставших стоять свечками пятиклассников, убеждаясь, что никто из них не рискнул поднять руки.
— Тогда предлагаю перейти ко второму вопросу: об исключении Лосева и Рымкевича из рядов пионерской организации за действия, несовместимые со званием юного ленинца, — Родионов быстро оглянулся на Тамару Стефановну, та ободряюще кивнула. — Ставлю вопрос на голосование…
— А что они сделали?
Вопрос прозвучал как выстрел над головами притихших школьников и хранящих торжественное молчание учителей. Кто, интересно, посмел в присутствии директора, двух завучей, классных руководителей и всего Совета дружины ляпнуть что-то с места?
С величайшим изумлением Миша обнаружил, что этот отчаянный — он сам, тихий серый человечек Миша Зуле-нич.
Товарищи одноклассники как-то плавно подались в стороны, лишая Мишу своего прикрытия от испепеляющих взглядов первых лиц школы.
— Зулич! — Директриса снова исковеркала его фамилию. — Тебе что, особенно любопытно?
Миша стоял посреди пространства, услужливо освобожденной ему одноклассниками, и мечтал только об одном: провалиться сквозь землю. Он уже представлял себе, как его сейчас вытащат на середину зала и на глазах у сотни сотоварищей начнут публично терзать вопросами, на которые ответить невозможно уже по определению, а с Мишиной страстью к публичным выступлениям — тем более. Но никто не потащил его на середину зала. Очевидно, директриса спохватилась, что неплохо бы в самом деле просветить собрание насчет того за что, как и почему оно сейчас должно будет голосовать.
Директриса снова вышла на середину.
— Как вы помните, на прошлой неделе в нашей школе проходил сбор макулатуры.
«Ага!» — Миша обратился в слух, поняв, что сейчас-то он и узнает, что можно сделать с двумя центнерами прочитанных газет и журналов.
— И все вы, должно быть, помните, какой низкий, позорно низкий результат показала наша школа по итогам этого сбора. — В голосе директрисы звенели нотки боли за Родину и гнев, направленный против ее врагов. — Так вот! — Директриса сделала шаг вперед и взмахнула рукой, словно дирижер. — Виновники срыва сбора вторсырья — это Лосев и Рымкевич. Мы, кстати, еще выясним, как могли ученики, продавшие им свою макулатуру, поддаться на эту чудовищную провокацию и забыть о своем пионерском долге.
Многие из «поддавшихся на провокацию» почувствовали себя неуютно. Миша, впрочем, не особенно волновался: за пять с гаком лет обучения в школе он уже понял, что репрессии тут могут быть направлены от силы против двух-трех человек, не более. Гораздо больше взволновало его то обстоятельство, что разговор опять пошел в сторону: похоже, что никто не собирался рассказать толком, для чего Лосев и Рымкевич все это затеяли, а значит, тайна эта, заинтриговавшая Мишу донельзя, может так и остаться тайной.
Неожиданно на помощь Мише пришел тот самый председатель Родионов. Так же, как и остальные участники собрания, находившийся в неведении относительно его причин, он слушал директрису раскрыв рот, все время порываясь о чем-то спросить, и, когда та остановилась, чтобы перевести дух, воскликнул:
— Так они что, планировали срыв сбора вторсырья?
— Не совсем так. Хотя мотив их поступка столь же несовместим с совестью советского человека.
Директриса и Родионов посторонились, пропуская в центр русичку.
— Цель, которая преследовалась этими юношами, и метод ее достижения… — Трель звонка, разнесшего по школе счастливую весть об окончании урока, дала повод надеяться, что сейчас собрание будет спешным порядком завершено и всех распустят на перемену.
Тамара Стефановна переждала звонок и закончила:
— Цель, преследовавшаяся ими, стара как мир. Личное обогащение. Нажива в полном мещанском смысле этого мерзостного слова. Эти двое поставили свои мелочные интересы выше интересов общества, в котором они живут и которое…
Директриса нервно поглядывала на часы. Дождавшись, когда Тамара Стефановна сделала крохотную паузу, чтобы набрать воздуха, она перебила ее, быстро закончив повествование:
— Лосев и Рымкевич отвезли купленную макулатуру в приемный пункт и сдали ее, получив за каждый килограмм по две копейки и талон. Затем они отправились в книжный магазин и купили четыре книги по три рубля за штуку. В букинистическом отделе они сдали эти книги по шесть рублей. Потом наши бизнесмены купили восемь книг и снова сдали их в букинистический. Когда они отправились за последней партией книг, они были задержаны сотрудником милиции. У них изъяли сорок девять рублей и сто двадцать талонов на книги. За полчаса воришки нажили сорок восемь рублей и заработали бы еще сорок два рубля, если бы не бдительность заведующего отделом. Еще вопросы есть?
Оказалось, что директриса вполне в состоянии говорить по существу: четко и коротко.
Зал безмолвствовал, переваривая услышанное.
Директриса, вполне довольная тем эффектом, который произвел на зал ее монолог, повернулась уже, чтобы вновь уйти в глубь учительской кучки, когда раздался чей-то голос:
— Но они ведь ничего не украли?
На сей раз Миша с удовлетворением отметил, что голос этот был не его. Кажется, чей-то девчачий, со стороны «бэшек».
— Пучкова? — Директриса чуть вытянула шею, чтобы разглядеть нового возмутителя спокойствия. — Катя, — сокрушенно констатировала она, не дожидаясь ответа. — Очень жаль, девочка… — на бесконечно долгие десять секунд звонок прервал директрису, — что ты не сознаешь того, что совершенный твоими товарищами проступок сродни краже, а в идейном плане гораздо более отвратителен и неприемлем! Заканчивайте, Тамара Стефановна, и разводите классы на занятия. — Директриса зашагала к дверям.
Хотя обращение относилось к русичке, оживился Родионов.
— Предлагаю ставить вопрос на голосование, — заговорил он громким противным голосом. — Поступило два предложения (Мишка всегда в подобных случаях удивлялся: от кого это поступали предложения?)…
— Одно, — чуть слышно поправила председателя ставшая за его спиной Тамара Стефановна.
— Да! — мгновенно сориентировался Родионов. — Одно: исключить Лосева и Рымкевича из рядов ВЛК… пионерской организации! Ставлю на голосование: кто «за»?
Лес рук. Но поднимался он так медленно и так долго, словно именно рос, а не был рожден простейшим движением.
— Против?
В ряду «бэшек» поднялась рука Кати Пучковой. Миша, не успевший поднять руку «за», машинально поднял ее сейчас.
— Кто воздержался? Единогласно!
Наглость Родионова возмутила Мишу настолько, что он непременно выкрикнул бы что-нибудь протестующее, если бы не Тамара Стефановна.
— Так! — громовым голосом принялась отдавать команды русичка. — Класс «А» отправляется на литературу. «Б» стоит и ждет! Пошли-пошли!
«Ашки» послушным стадом ринулись к выходу, расхватывая на ходу сваленные в углу портфели. Поток подхватил Мишу, и он подумал, что случай спас его от неприятностей: ляпни он что-нибудь, и его могли бы сделать третьим козлом отпущения, объявив наиболее несознательным из «пошедших на поводу». Ноль напротив его
