Последние силы были вложены в страшный встречный бой, когда в порывах вьюги и сумраке быстро наступающего январского вечера неожиданно, без разведки и артподготовки, сошлись глаза в глаза солдаты обеих армий. Это была неожиданность для всех, от обоих главнокомандующих до последнего рядового стрелка. Но кинуться назад, на лучшие позиции, ни одни, ни другие уже не могли: противник обязательно бы повис на загривке отступающих войск. Резня — с картечными залпами батарей в упор, со скрежетом сталкивающихся в рукопашной штыков, с проклятиями и мольбами — шла почти до рассвета. Когда же обессиленные русские бойцы смогли остановиться, то при первом свете зимнего утра они увидели лишь трёхвёрстную пустошь, утоптанную до самой земли, которая, как кочками, была покрыта мёртвыми и подающими признаки жизни телами, а вдали, на краю видимости, расплывающиеся в воздухе дымы последних японских эшелонов. Хитрец Марэсукэ Ноги всё-таки сумел переиграть Гриппенберга, сумев, осознанно жертвуя значительной частью ввязавшихся во встречный бой войск, вывести основную массу армии из-под удара, отступив на промежуточные оборонительные позиции…
Таким образом сложилась ситуация, когда обе противоборствующие армии, истощившие свои силы в минувших боях, в течение почти двух месяцев приводили себя в порядок. Войска Гриппенберга активно пополнялись подходящими из России свежими полками и артпарками тяжёлых гаубиц и полевых орудий, в обескровленные в боях части приходили новые бойцы, свежий конский состав, подвозились оружие, продовольствие, фураж, обмундирование и боевые припасы. Вся Транссибирская магистраль, равно как и КВЖД были наглухо «закупорены» воинскими составами, несмотря на то, что железнодорожными батальонами на театре военных действий было построено почти пятьсот семьдесят вёрст железнодорожных путей. В Хабаровске на средства, полученные от пожертвований, собранных по всей России и частично — от благотворителей за рубежами Империи, был открыт новый громадный госпиталь, рассчитанный на размещение трёхсот ранбольных офицеров и двух тысяч нижних чинов. С целью снизить расходы по перевозке пленных японцев, которых после победоносных боёв насчитывалось уже почти три тысячи, их гнали пешим порядком в новый лагерь под Николаевском-на-Амуре: поездами были отправлены лишь господа офицеры а также раненые.
Войска Ноги также получали подкрепления. Однако в силу географического положения этим подкреплениям приходилось добираться до Даляня и Люйшуня исключительно морским путём, что было сильно затруднено как зимними штормами, отправившими почти три десятка перегруженных транспортных судов в гости к Нептуну, так и рыскавшими на коммуникациях страшными крейсерами Владивостокского отряда. Старый мудрый лисовин Марэсукэ Ноги ощутил себя попавшим в западню, вырваться из которой не хватает сил, а убежать и спрятаться попросту некуда… Но лисы, даже загнанные в ловушку, тем не менее имеют острые зубы и крепкие когти и нелегко бывает содрать с них шкуру!
Все боевые действия в течение конца января и в феврале сводились к поискам разведчиков, стычкам кавалерийских разъездов и одному обстрелу японских укреплений комендорами крейсера «Россия». К счастью, после этого обстрела «России», пусть и на последних лопатах угля, всё же удалось добраться домой. Исчерпав весь запас топлива, крейсер встал в нескольких милях от острова Русский, где и запросил дозаправку. Ту бункеровку при четырехбалльном волнении матросы крейсера и прибывшего лихтера с проклятьями вспоминали всю свою жизнь…
В последних числах февраля русская армия покинула окрестности станции Янтай и частично эшелонами, частично маршевым порядком выдвинулась к Ляодуньскому полуострову. Пять дней Гриппенберг готовил «штопор», которым собирался «выдернуть японскую пробку из бутылочного горлышка» за Циньчжоу. «Остриём штопора» должна была стать прибывшая из России Гренадёрская бригада, а его «рукояткой», которой так удобно манипулировать — два гаубичных дивизиона, сводный усиленный дивизион мортир, состоявший из оставшихся невредимыми после сражения за Сандепу, а также частично восстановленных орудий. Кроме того, в распоряжении генерал-адъютанта имелись ещё двенадцать полевых артбатарей, снабжённых трёхдюймовыми орудиями разных образцов.
Вся артиллерия и артпарки размещались на закрытых позициях, наиболее удобных для ведения огня по вражеским укреплениям. Батарея Кольцова стояла почти в центре, в четырёх верстах от японских траншей. Артиллеристы вместе с присланным полувзводом сапёр проворно обустраивали орудийные дворики, насыпали перед пушками барбеты, рыли ровики для снарядов. Японские орудия вели беспокоящий огонь, однако их снаряды ложились в основном на левом фланге: вероятно, наблюдатели противника заметили в той стороне что-то более интересное в качестве цели, чем лёгкие русские пушечки, хотя, возможно, неприятельские артиллеристы попросту не получили команды на перенос огня в другой сектор…
— Эй, мужики! Какая батарея?
— Шеста! А чо нать?
— Капитан ваш где?
— Я здесь! — Кольцов, выпрямившись, оперся на лопату. — Чего тебе, братец?
Верховой посыльный с заводным конём слетел с седла и вытянулся, вскинув руку к обрезу папахи:
— Ваш благородье! Их превосходительство полковник Минц вас спешно к себе требуют!
— С чего бы это? Странно… А точно меня?
— Так точно, ваш благородье! Сказано — командира шестой батареи капитана Кольцова!
— Ну, я пока ещё штабс… Однако, коли начальство требует, стало быть, следует явиться незамедлительно. Поручик Василевич, примите команду! Сектора обстрела устанавливайте по сорок пять градусов влево-вправо, распорядитесь протянуть вторую нитку телефона к наблюдателям в окоп, да чтобы замаскировать не поленились!
— Слушаюсь! — Василевич козырнул, взблеснув вырезанной из шпротной жестянки третьей звёздочкой на погоне.
Через минуту, взметеля конскими копытами снег, двое всадников намётом пустились в расположение артпарка, где обретался командир дивизиона.
Однако, как оказалось, интерес к скромной персоне Андрея Павловича Кольцова имелся не столько у командира Шестнадцатого Сибирского дивизиона, сколько у гораздо более высокого начальства. Едва успевшего отрапортоваться о прибытии Кольцова полковник Минц усадил рядом с собою в тесную кошевку и пара коней, развив наивеличайшую из возможных на снегу скоростей, повлекли её в сторону горы Самсон, где в одной из фанз располагался штаб Второй Маньчжурской армии, а ближе к вершине — наблюдательно-командный пункт генерал-лейтенанта Церпицкого.
Генерал Церпицкий и четверо штаб-офицеров солидного возраста с академическими знаками, соседствующими с орденскими знаками с мечами, изучали расстеленную на походных столах карту Ляодунья, когда вестовой отрапортовал о прибытии артиллеристов.
Едва успевшие отряхнуть лохматыми папахами в задверном закутке фанзы налипший на шинели снег и обстучать сапоги, офицеры Шестнадцатого дивизиона были вызваны пред командирские очи.
— Ваше превосходительство, полковник Минц по вашему приказанию явился!
— Ваше превосходительство, штабс-капитан Кольцов по вашему приказанию явился!
— Являются черти грешнику… — «бородатой» шуткой привычно отреагировал генерал-лейтенант. — Разоблачайтесь, господа, и подходите поближе. Вовремя успели, это похвально. Разговор у нас с вами будет важный…
И — вестовому:
— Иван, прими шинели у господ офицеров!
Обратившись к стоящим у карты офицерам, Церпицкий произнёс:
— Господа!
Прежде, чем мы продолжим наше совещание в несколько расширенном составе, позвольте вам представить полковника Минца, который с сего числа назначен его высокопревосходительством генерал-адъютантом Гриппенбергом начальствующим над всем сводным отрядом полевой артиллерии прорыва. Поздравляю Вас назначением, господин полковник!
— Рад стараться, ваше превосходительство! — при нежданном известии Минц не мог удержаться, чтобы не расплыться в улыбке.
— А с Вами, надо полагать, тот самый Кольцов, успевший неоднократно отличиться, да так, что был замечен не только в своей части, но и на самом верху? Верно?
— Так точно, ваше превосходительство! Штабс-капитан Кольцов!
— Уже нет. За спасение ценного воинского груза и жизней подданных Российской Империи в бою против хунхузов и проявленные при сем отвагу и решительность, а также незаурядную смекалку Вы были представлены по команде к повышению. Рескрипт Его Высочества Регента получен положительный. Посему — поздравляю Вас капитаном!
— Рад стараться, ваше превосходительство!
— Что ж, хоть и говорят, что беда одна не ходит, однако ж и радостные известия так же летать стайками свойство имеют. Вы, капитан Кольцов, погоны без звёздочек, конечно, позже оденете. А вот другое ваше отличие буду рад лично на грудь прикрепить. Господа! Будучи в отпуску по излечению от ран, сей офицер проявил похвальную отвагу и находчивость в горестнопамятный день кончины покойного Государя Императора. Он первым бросился на помощь сражённому Государю и архиерею Антонию. Увы, кончина Государя Императора была мгновенной, а вот жизнь преподобного Антония удалось спасти исключительно благодаря своевременному вмешательству сего храброго офицера.
