Теперь Таумент считался дорогим гостем и, завидев его идущим по улочке Валлийской, на которую выходили ворота трех монастырей — бенедиктинцев, кармелитов и воинственных иоаннитов — настоятели всех трех наперебой зазывали к себе не столько знатного, сколько богатого и щедрого вельможу. Наиболее симпатичен ему был отец Амвросий — настоятель босоногих кармелитов. Монастырь кармелитов, реконструированные остатки которого и сейчас еще можно обнаружить в Лондоне, был одной из первых ласточек этого ордена аскетов, позднее ставшего орденом нищенствующим. За плотной стеной средней высоты тесной кучкой располагались каменные строения, в которых и летом, и зимой было одинаково холодно. Английские кармелиты, правда, в отличие от французских, имели право на камин с несколькими сырыми поленьями в часовенке для совместных бдений. В парижском же монастыре, который к тому времени еще только достраивался, монахи были лишены и этого удобства.
Таументу в обществе такого действительно небогатого ордена, было, пожалуй, легче всего. Он чувствовал себя щедрой натурой и, предоставляя монахам право распоряжаться ничтожной частью своей ежедневной ренты, мог своими глазами наблюдать, как быт этих неприхотливых созданий становится хоть чуть-чуть легче. При этом сознание собственной непогрешимости заставляло его сердце трепетать от сладостного восторга.
С отцом Амвросием Таумент вел душеспасительные беседы. Хотя он давно уже натворил в жизни такого, в чем не то что духовнику, но и самому себе старался не признаваться. Сейчас, впрочем, было не до душеизлияний: за напряженной партией в шашки противники не упускали момента для того, чтобы обговорить кое-какие дела.
Кармелитам, только-только обосновавшимся в Европе, необходимо было заполучить в собственность новые земли — для расширения своего влияния. В данный момент Таумент и отец Амвросий, отвлекшись от острейшей ситуации на доске, вели оживленный разговор по поводу йоркширских земель — идеального места для строительства нового уединенного монастыря. Для того чтобы выгодно перепродать недавно приобретенную Таументом землю, ему необходимо было заполучить в свою собственность поместье Локсли, тонким и длинным мысом врезавшееся в окрестные земли Таумента. Амвросий сам был родом из Йоркшира и уже давно положил глаз на этот лакомый кусочек. Но у ордена не хватило в тот момент средств, чтобы строить сразу два монастыря. Несмотря на нарочитую скромность построек, настоящем чудом можно было считать изумительную церковь Святого Николы, которая, затмевая прочие лондонские храмы своей роскошной внутренней отделкой, сразу вывела орден кармелитов в разряд особо почитаемых.
Пока Таумент и отец Амвросий решали, как можно выкурить Робина из его родового гнезда, за ними из угла наблюдала маленькая белая мышка с красными глазками-пуговками. Она так внимательно поглядывала то на одного, то на другого собеседника, словно хотела не упустить ни одного слова.
— Христианское благоразумие повелевает нам избегать кровопролития и насилия там, где это возможно, — сокрушенно вздыхал проницательный отец Амвросий.
— Да, но этот Робин — совсем другой случай, смею вас заверить. — Многочисленные подбородки Таумента нервически подрагивали. — Он водится с нечистью, в его компаньоны записались язычники, он вот уже десять лет грабит странствующих проповедников и епископовых слуг.
— А я все-таки слыхал, что этот Робин довольно славный малый, что он был оболган и безвинно осужден, а теперь стал настоящей защитой и опорой беднякам в своем крае, — говорил Амвросий, проводя свою шашку в дамки с двумя боями. Мышка, которая тоже симпатизировала отцу Амвросию, даже прифыркнула от удовольствия.
— Да, возможно, такое и было лет десять назад, — бесстрастно отвечал Таумент, словно он и не был причастен ко всему, о чем только что говорил монах. — Да только работа ведь меняет человека. Раз он выбрал себе разбойное ремесло, то рано или поздно должен был стать настоящим разбойником, а не каким-то там «защитником угнетенных».
— Что ж, мне кажется, вам можно доверять. Ведь вы знаете, что я уже так давно не был в родных местах и плохо представляю себе, что творится там на самом деле.
Амвросий лучезарно улыбнулся в свою редкую бороденку, предвкушая покой и уединение во главе братьев-монахов в тех самых местах, где когда-то, будучи ребенком, разыгрывал с соседскими мальчишками в метании дротика бутыль сладкой березовой браги, а однажды едва даже не распрощался с жизнью, увязнув по горло в болоте и еле докричавшись на помощь старших товарищей. Казалось, каждое облачко в небе детства приветствовало его, в каждом потайном костре все еще теплились угли и ожидала его, маленького Бена (такое имя он носил в миру), румяная, сухая и до неприличия вкусная печеная орешина.
— Что ж, дорогой Таумент, позвольте вам заявить, что ваш покорный слуга, — на этом слове монах провел дамку уже в три боя, — равно как и все лондонское братство кармелитов, безусловно, одобряет ваше решение о рассмотрении нашего дела в Королевском суде. Королевский суд есть наместник Суда Божьего на земле, и в справедливости принятого им решения не приходится сомневаться. С упованием мы теперь обращаемся к небесам, чтобы они помогли разрешить этот вопрос с молодым человеком из Локсли истинно по-христиански, полюбовно и в согласии. — Руки отца Амвросия; проведшего перед этим третью дамку и лишившего торговца надежд на успех, молитвенно сложились на груди, а взор его устремился к небу.
— Когда славные воины креста двигались в Палестину, никто не думал, что дело сие решится полюбовно, тем не менее святой отец сам говорил мне, что на них нет греха. Исполнение судебного решения такое же богоугодное дело, не так ли? — промолвил в ответ Таумент, раздасадованно глядя на доску.
— Что ж, да свершится воля Господня. Еще партию? — И Таумент, не будучи, в общем-то, азартным человеком, согласился продолжить шашечную дуэль, хотя ему нынче что-то не очень везло.
Заметив некоторую печаль в глазах своего почетного гостя, Амвросий приказал служке принести из хранилища двадцатилетней выдержки коньяк из Армении, сохранившийся в запасах ордена с той поры, когда Амвросий, сам еще достаточно молодой рыцарь, сражался с сарацинами Саладдина, а после принимал весьма дельное участие в создании нового монашеского ордена. Рыцарь Бенджамин, прекрасно игравший в то время на лютне и владевший специальным сигналом рога, по которому его узнавали хозяева всех франкских замков, занимался тем же, чем был занят и теперь, — собирал пожертвования богатых вельмож и внезапно разбогатевших после удачных вылазок рыцарей. И все во благо ордена, во благо истинного духовного братства.
