Глаза Унташа сузились:
— Я хочу знать о тебе больше! Кто знает, быть может, ты не жрица вовсе, и я пригрел в своем доме проходимку?!
Арчита резко прекратила работать челюстями и проглотила остатки яйца. Ее глаза округлились, а брови взмыли вверх. Судя по расплывшейся ухмылке, Унташ остался доволен произведенным впечатлением.
— Я?! Проходимка?!
В голосе жрицы сквозило неподдельное возмущение.
Старейшина пожал мускулистыми плечами и отхлебнул молока:
— Поэтому и спрашиваю. Убеди меня в том, что я ошибаюсь.
— Ты не доверяешь своему смотрителю, господин?
Вновь эта омерзительная усмешка:
— Доверяй, но проверяй.
Арчита вздохнула.
«В чем-то он прав. Хорошо. Если ему так хочется…».
— Я из долины Синдху, — пожала она плечами и демонстративно отвернулась.
Унташ глянул на нее исподлобья, продолжая улыбаться. Кажется, его забавляла наигранная неприступность гостьи.
— Я хочу знать точнее.
«Хочу, хочу, хочу… какой мерзкий и самовлюбленный человек!».
Девушка обернулась к нему. Старейшина продолжал нагло пожирать ее глазами.
«Да что ты вылупился на меня, как жеребец на лошадь?!».
Она снова сдержалась и не подала вида. Страх перед старейшиной немного притупился. Теперь усмешка на тонких губах вызывала скорее раздражение, нежели ужас.
— Я из Мохенджо-Даро[1].
Унташ склонил голову влево. В синих глазах заплясал огонек интереса. Ухмылка не сходила с лица, а в правой руке он вертел кружку с остатками молока.
— Мохенджо-Даро, говоришь? Интересно… — протянул старейшина, — я знаю об этом городе. Богатый и процветающий край. Но до меня дошли слухи, что теперь там далеко не так хорошо, как раньше.
Арчита натянуто улыбнулась:
— Не стоит верить всему, что говорят.
— Доверяй, но проверяй, — повторил Унташ и хмыкнул, — верно, я никому не позволю одурачить себя. Но суховеи с юга стали слишком частыми гостями в моих краях. Так, что я склонен верить тому, о чем шепчутся люди насчет Мохенджо-Даро. К тому же… — он выждал паузу и пронзил жрицу взглядом, — все знают, куда держали путь арии, — старейшина выпил остатки молока из кружки.
Арчита поджала губы.
«Пусть так. Лучше никому не знать, что произошло там на самом деле».
Она невольно вернулась в памяти к тем далеким дням. Дням, полным безмятежности и покоя. Широкая улица, ведущая на юг. Одинаковые глиняные дома с соломенными крышами по обеим сторонам. Повозки, запряженные зебу[2], медленно передвигаются по мостовой. Известь приятно хрустит под копытами животных и колесами телег. А вдали возвышается величественная Цитадель. Повсюду снуют беспечные люди в одинаковых светлых одеждах. Они счастливы и радуются жизни… но потом пришла тьма, и улицы Мохенджо-Даро обагрились кровью…
— Еще! — Унташ грохнул кружкой по столу.
Арчита вздрогнула и вернулась в настоящее.
Рабыня покорно подошла, взяла кувшин с козьим молоком и наполнила сосуд хозяина. Тот с презрением смотрел на нее, как на дерьмо. Как только жидкость наполнила кружку до краев, старейшина поднес ее к губам и сделал пару глотков. Женщина поставила кувшин на место, однако отойти не успела. Унташ с силой ударил кружкой о столешницу. Часть молока пролилась и теперь выделялась на темном дереве белыми пятнами.
— В нем комки!
Женщина не ответила. Лишь крепче сцепила руки перед собой и уставилась в пол.
Унташ сел к Арчите в пол-оборота и ткнул пальцем в сосуд:
— Ты должна следить за тем, что подаешь к столу, ничтожная мразь!
— Я смотрела, господин.
— Неужели?! Этим молоком ты оскверняешь не только мои уста. Ты позоришь меня перед почетной гостьей!
Жрица поджала губы, молча наблюдая за проихсодящим. Хотя на языке вертелось много чего. Однако она ни за что не выскажет это вслух. Так ее воспитали. В чужой дом со своими порядками не ходят.
— Смотри, живо!
Рабыня послушно подошла к столу и склонилась над кружкой. В этот момент старейшина ухватил ее в районе затылка и с силой опустил вниз. Послышался глухой стук. Жрица вздрогнула, когда до нее донесся хруст. И она сразу не поняла, что это — треск поленьев в треножнике, звук расколотой глины или перелом кости… Когда же во все стороны брызнула кровь, Арчита с трудом удержалась, дабы не вскрикнуть. Алые капли разлетелись по всему столу, смешиваясь с остатками пролитого молока. Оседая на пшеничных лепешках и кусочках баранины. Женщина со стоном рухнула на пол, прикрывая руками лицо. Однако Унташ не позволил ей там долго находиться. В следующий миг он схватил рабыню за волосы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ничтожество! Дочь ослицы!
Он потянул вверх, заставляя ее встать. Женщина на мгновение отвела руки, и Арчита с ужасом увидела, что вся нижняя часть лица рабыни перемазана кровью. Та продолжала струиться из ноздрей, смешиваясь с остатками молока на подбородке в омерзительную розовую массу. Однако жрица не могла понять, что ее пугает больше всего — нескончаемый поток крови или безучастное выражение в глазах рабыни. Они оставались все такими же безжизненными, как и всегда. Будто женщина не чувствовала боли. Хотя это было явно не так. С губ несчастной сорвался очередной тихий стон, когда Унташ, держа ее за волосы, сильно тряхнул.
— Ты ответишь за нанесенные мне оскорбления! Придется преподать тебе такой урок, чтобы больше неповадно было!
Арчита сидела, вцепившись в подлокотники стула. Происходящее на ее глазах вызывало страх, отвращение и гнев. Гнев, смешанный с непониманием. Она слишком долго жила в Мохенджо-Даро и не привыкла к такому обращению хозяев к своим рабам. Даже арии, суровые и воинственные люди севера, не опускались до откровенных издевательств над шудрами[3].
«В чужой дом со своими порядками не ходят… в чужой дом со своими порядками не ходят… в чужой дом со своими порядками не ходят!».
Сердце снова забилось учащенно. Жрица отчаянно пыталась успокоиться и сдерживать рвущиеся наружу чувства. Но когда Унташ вознамерился основательно приложить рабыню лицом о стол и лишить ее духа, девушка не выдержала.
— Прекрати!
Рука старейшины дернулась и замерла. Не отпуская волос женщины, он обернулся. Рот перекосила страшная гримаса ярости, обнажив белые зубы. Крылья носа дергались от гнева, а синие глаза пронзали насквозь. Арчита невольно вжалась в спинку стула. Она не могла отвести взора от этой жуткой картины. Жрица ощущала себя кроликом, попавшим в цепкий захват удава… удава со взглядом, словно пожирающим ее живьем.
Продолжая держать несчастную женщину за волосы, Унташ проскрежетал:
— Что ты сказала?
[1] Мохенджо-Даро — город цивилизации долины Инда, возникший около 2600 г до нэ. Расположен в Пакистане, в провинции Синд, в 28 км южнее современного города Ларкана. Является крупнейшим древним городом долины Инда и одним из первых городов Южной Азии, современником древнейших цивилизаций — Древнего Египта и Древней Месопотамии, минойцев на Крите и культуры Норте-Чико в Перу.
[2] Зебу — вид полорогих парнокопытных жвачных животных рода настоящих быков. В отличие от европейской коровы, ведет свое происхождение от индийского тура.
[3] Шудры — одна из четырех варн (сословий) в Древней Индии. Слуги, низшее сословие. В социальной иерархии ниже были только неприкасаемые.
Глава 4
На мгновение Арчита потеряла дар речи. Взгляд этих бездонных глаз, подобных пучине морской, парализовывал. Сковывал, словно лик кобры, явившейся испуганной мыши. Жрица уже видела похожий взор. Один раз. В Мохенджо-Даро. Ей удалось заглянуть по ту сторону. Узреть красные немигающие глаза, в которых сквозило нечто древнее. Внушающее страх…
С тех пор ее жизнь изменилась навсегда. Раскололась надвое. На до, и после. Будто пень срубленного дерева, из которого вверх потянулись молодые побеги. Но след от топора останется навеки. Девушка надеялась больше никогда не сталкиваться с подобным. Взор старейшины, мучившей свою жертву, напомнил ей о прошлом. О том, что она всеми силами пыталась забыть.
