В мальчишечьи души весна приносила какой-то неведомый непокой. Мальцы тянулись вверх, шли в рост, как стрелки молодой травы, жадно впитывая каждую каплю нового опыта и впечатлений. В любой мелочи, в самом незаметном жизненном движении они стремились утвердить себя, закрепить свое существование на земле, принося на целину своих душ максимум того, что были способны понять в жизни взрослых. И создавали что-то свое...
Вторая послевоенная весна увлекла луцких ребят игрой в «чику».
Иногда приходили на Спокойную улицу с соседней — Мицкевича, знакомые Цыгана. Почти всегда это были парни старше Витьки. Мальчишки со Спокойной удивлялись тому, что силач и сорвиголова Витька становился перед пришлыми обыкновенным пацаном, как и они все. Но, едва те уходили, возобновлялась Витькина власть.
— Что ты сказал? Ну-ка, повтори! Ну-ка, иди сюда! Хочешь, чтобы красную юшку пустил? — наседал он на первого, кто сопротивлялся его командам. И, если тот не отмалчивался, вспыхивала драка, победителем в которой всегда становился Витька.
Он вообще оказывался победителем почти в каждой игре. Как и сейчас.
Играли они вшестером — Славко, Женька, Максим, который появился на улице недавно, но вошел в компанию легко и быстро, рыжий, веснушчатый Колька, однолетка Максима, по прозвищу Колюн, и Борька, высокий для своих одиннадцати лет, костистый и молчаливый. И Витька Цыган. Цыган выиграл у всех. Он присел на корточки и начал считать выигранные монеты.
— Завтра иду в кино, — сказал он. — «Падение Берлина». Фильм — во! Про войну. Кто идет?
Идти хотели все, но не знали, как будет с деньгами и отпустят ли родители.
— Ну, после школы же, как раз на два часа успеем. А с деньгами — не беда, кто не достанет — как-нибудь протащим. Встречаемся у кинотеатра «Родина».
Все ходили в школу, которая была недалеко и от дома, и от кинотеатра.
— Я постараюсь, — солидно сказал Славко, — но у нас завтра шесть уроков.
— В четвертом классе не бывает шести уроков, — авторитетно заявил Цыган.
— А у нас будет, потому что...
— Ой, смотрите, фриц! — заверещал вдруг Максим.
Все оглянулись. Из двухэтажного дома на противоположной стороне улицы, как раз против того места, где столпились мальчишки, вышел незнакомый паренек. На вид ему было лет одиннадцать. Худощавый, бледный, круглые очки в железной оправе.
Но самое странное заключалось в его одежде. Цвета гитлеровской униформы — темно-зеленые, с ядовитым оттенком были его короткие, до колен, штанишки и напоминающая френч куртка. И фуражка, настоящая немецкая фуражка такого же колера, вызывающе торчала у него на голове, хотя был уже конец апреля и все ребята ходили простоволосыми.
— И правда фриц, — засмеялся Цыган. — Ну-ка, фриц, иди сюда.
«Фриц» глянул на ребят, презрительно скривился и молча двинулся дальше.
— Ты смотри какой нахал! — возмутился Славко. — Я ему сейчас...
В это время из дома вышла высокая женщина с усталым, нервным лицом, догнала «фрица» и взяла его за руку. Дальше они пошли вдвоем.
— Это он что, на нашей улице будет жить? — сказал Колюн. — Только этого не хватало — фриц и маменькин сынок в придачу, тьфу!
Все согласились, что новенький — и «фриц», и маменькин сынок.
Теперь его не называли иначе как «фриц».
Но он что-то не выказывал желания знакомиться с уличными ребятами. Всюду ходил с матерью и на улице появлялся редко. Жил на втором этаже и большей частью сидел на балконе, выходящем во двор. В школе его пока не видели.
Как-то новичка перехватили на улице Максим и Женька.
Они заступили ему дорогу.
— Здорово, фриц, — сказал Женька.
«Фриц» молчал.
— Фриц капут? Это ты знаешь? — заорал Максим.
— Ты сам — хвиц капут, и ты тоже, — вдруг ответил мальчик тоненьким голосом.
— Как-как? — поинтересовался Женька. — Хвиц капут? Ха-ха-ха-ха, да он же говорить не умеет...
— Сам не умеешь, чучело гороховое, — сказал «фриц».
— Что? Посмотри, что ты натянул! Фриц, и все, тьфу, смотреть противно, и вообще — поговори еще, так и по морде заработаешь! — завелся Женька.
— Сам заработаешь, — возразил «фриц».
— Ну погоди, фриц! Подержи-ка, Максим, сумку. Я ему сейчас покажу.
Но броситься на новичка не успел — неожиданно появилась его мать.
— А ну, давайте отсюда, баламуты! Отойдите от него! — закричала она. — Василько, иди сюда, не слушай их.
— А что они меня хвицем обзывают, — пожаловался «фриц», пятясь.
Теперь ребята возненавидели его еще больше. Василька начали дразнить «хвиц капут». Потом это превратилось в «хвиц капуц». От нечего делать ходили с дразнилкой под балкон, если на нем сидел Василько. «Фриц» тогда уходил в комнату и закрывал за собой дверь.
Прошла неделя. Однажды компания возвращалась из кино. Восторженно выкрикивали: «А как он ему...», «А тот из автомата та-та-та...», «А тот его штыком...», «Изо рта кровь, и готово!»
Перед тем как разойтись по домам, ненадолго остановились у колонки. Первым заметил «фрица» Колюн. Тот двигался по улице домой, что-то мурлыча себе под нос, как вдруг увидел ребят. Хотел было попятиться, но с тыла уже забежали Женька и Максим.
— A-а, попался, фриц, хвиц капуц, фашистская морда! — грозно вымолвил Цыган.
Но Василько неожиданно пошел улицей дальше, вперед, пека не натолкнулся на Цыгана, преградившего ему дорогу.
— Пусти. Что тебе надо? Я иду домой. Что я вам сделал? — его голос слегка дрожал.
— А почему ты такой нахальный? — спросил Цыган. — И вообще, ты фриц и маменькин сынок. Ты почему носишь фашистскую форму? — и Цыган сорвал с «фрица» шапку и бросил ее на землю, а другой рукой, всей пятерней, провел по «фрицевому» лицу от волос до подбородка.
И тут случилось то, чего никто не ждал. Василько изо всех сил толкнул Цыгана обеими руками и головой в грудь, и Цыган упал на мостовую, ударившись головой о железную колонку.
Секунду все молчали. Василько стоял растерянный и бледный как мел. Цыган моментально вскочил с земли и коснулся головы. Проступила кровь.
«Фрица» били все вместе. Он сразу же упал, закрывая голову руками. Очки зазвенели стеклышками по брусчатке. А они продолжали бить.
— Гад, фашист, моего отца повесили такие, как он, — стонал Цыган, молотя руками.
— И мой папка погиб на войне! — кричал Женька, примеряясь ногой.
Даже молчаливый Борька не сплоховал. Его отец вернулся с войны без обеих ног лишь несколько месяцев назад. -
Били фашиста.
— Вы что, ироды, изверги царя небесного?! — вдруг прорезал уличную тишину высокий женский голос. — А ну, вон отсюда! — Из дома рядом с колонкой выбежала Колюнова мать. — И ты, паскуда? Ну, подожди, придешь домой! Боже мой! Что вы наделали? Он же без памяти! Я тебе дома покажу, Микольца! — Она присела на корточки возле «фрица». Тот лежал без движения. — Боже! — плакала женщина. — Все война проклятая, даже дети, боже!..
Она смочила под колонкой руки и вытерла окровавленное «фрицево» лицо, тот вздохнул и всхлипнул.
— Живой, слава богу. Это же Ганны, кажется, Степанюковой сын, что из Германии вернулась, из лагеря? Ой, боже ж...
Ребята прыснули в разные стороны. Собрались во дворе у Максима, в повети, и вели наблюдение через щели.
— Ганна, Ганна! Иди-ка сюда! Тут с твоим сыном беда! — Колюнова мать перевесилась через забор; обращаясь к балкону на втором этаже.
Василькова мать бежала, заламывая руки:
— Василько, радость моя, ты мой единственный, ты моя травка зелененькая! Господи, дитя мое, люди добрые, что же это на свете творится? Сыночек...
Им было страшно. Страшно не кары, страшно содеянного. В повети установилась тяжелая тишина. Вдруг Женька всхлипнул. Плакать хотелось всем.
— Молчи, гад! — процедил Цыган. — Распустил нюни. — Но у него в глазах тоже стояли слезы.
К «фрицу» вернулось сознание, и он рыдал, уткнувшись в материну шею. Потом женщины понесли его в дом.
Солнце щедро испускало лучи ласкового тепла и заглядывало в щели веселыми зайчиками, напоминая о вольной и бездумной жизни, которая, находилась за пределами происшедшего и которую они только что потеряли. Что-то оборвалось. Жизнь поставила точку, после нее все должно было начинаться с новой строки, с новой фразы.
Они думали, обязаны были думать.
Женька проглотил слюну и вздохнул.
— Все-таки мы его слишком, — сказал он. — Он такой слабак, а мы все...
— Так ему и надо, — сказал Колюн.
— А почему это так ему и надо? Что он тебе сделал? — раздраженно переспросил Славко.
— Так просто. Чтоб знал, — резюмировал Цыган. — Ясно? И вообще, пошли вы все с вашими разговорами...
— Мне пора домой, — поднялся Борька и направился к выходу.
— Подожди, я тоже иду, — потянулся за ним Славко.
Они вышли.
Спустя мгновение Славко испуганно заглянул в поветь:
— Атас, Колюн, твоя мать сюда идет! — и исчез.
Колюн побледнел и бросился к дверям. За ним все остальные.
Когда ребята выбежали из повети, Витька Цыган неожиданно для себя повернул не к своему дому, а рванул что было сил в противоположный конец улицы, не слушая, что его звали.
