Борис двинулся к теремам. Штофный мастер, подойдя к Афанасьеву, глазами указал на венецианца. Окольничий выступил вперед.
- Государь, - сказал он, - веницейской земли знатный резчик и золотого дела мастер Франческо Ачентини бьет челом, желает тебе мастерством своим послужить.
Годунов, взглянув на Ачентини, спросил:
- В камнях иноземец толк знает ли?
- Марк сказывал - ведомо ему и то.
На груди Бориса висел крест, наведенный сквозной зеленой эмалью, четыре яхонтовые искорки горели по его концам.
- Молви-ка, добрые ль камни? - спросил он, знаком подзывая к себе итальянца.
Ачентини приблизился. Чинопи перевел ответ:
- Все камни, государь, зреют в земле. Эти камни немного еще не дозрели.
Борис усмехнулся.
- Изрядно, - молвил он. - Будь у нас за столом нынче. А жалованье положим тебе смотря по тому, как будешь пригож.
Царь медленно пошел по двору; за ним потянулись бояре. Поравнявшийся с Афанасьевым Шуйский спросил:
- Про што у тебя с Личардом речь была?
- Да сказывал он, каково Микулина у них встречали. Королева-де государево здоровье стоя пьет.
- Как бы та честь Борисовой казне в убыток не стала, - ответил Шуйский.
Бояре засмеялись и прибавили шагу. В тот же миг на дороге показались бегущие люди. Стоящий у звонницы народ зашумел.
- Хлопка-Косолапа везут! - крикнул одноглазый холоп в рваном распахнутом тулупе.
- Эй, полно!
- Верно, крещеные! Под Москвой у него с Басмановым было. Государевых людей, бают, без числа побито!
- Эх, воров - што грибов!
Толпа, рассыпавшись, побежала к воротам.
- Вали, ребята! Поглядим, каков он есть, Хлопок-Косолап!..
3
"...И преста всяко дело земли...
и не обвея ветр травы земные за 10
седмиц дней... и поби мраз сильный
всяк труд дел человеческих в
полях..."
Привозный хлеб зорко стерегли закупщики. С утра поджидали они возы, толпясь у застав. Сторговав зерно, боярские люди набавляли "много цену". Покупать хлеб прежней мерою - б о ч к а м и - стало не под силу московскому люду. Объявилась неслыханная мера ч е т в е р и к.
Вотчинники гнали от себя холопов, не желая кормить их, но отпускных не давали.
Холопы питались милостыней, шли на Комаринщину, мерли с голоду на дорогах. "Нас, сирот, никто не примет, - говорили они, - потому что у нас отпускных нет".
У городских стен в четырех местах раздавали казну - на человека в день по одному польскому грошу. Толпы кинулись в Москву. Опустел торг. Сильнее стал голод. Неведомо кто распускал слухи:
"В Новгород прибыл немецкий хлеб, да царь не принял его, велел кораблям уйти обратно".
И еще говорили:
"Казаки на Дону караван грабили и хвалились: скоро-де будут они в Москве с законным царем".
Каждый день прибывали новые люди, а город, казалось, пустел, замирал - такова была принятая им на себя печать смуты. Бояре прятали хлеб. Всюду шептали "укоризны" на царя Бориса. "Овса полны ясли, а кони изгасли", - со злобой говорил народ.
Осенью ко двору прибыл датский царевич Иоганн. Ему устроили пышную встречу.
Царевич ехал на пестром, как рысь, аргамаке. Он был очень юн. По сторонам шли стрельцы с батогами "для проезду и тесноты людской".
Нищий, голодный люд радовался приезду Иоганна. Столь горька была ярость скудных, убогих лет, что всякий блеск ослеплял и обманывал надеждой.
И во дворце радовались. Пестрый, как рысь, аргамак был одним из многих подарков, которыми пожаловали датского гостя. Дочь! Ксения! Сватовство! - вот что занимало мысли царя...
В тот же день Борис и Семен Годунов вошли к Ачентини.
Итальянец выправлял мятые места у кубков. Кругом лежал "снаряд" все, что потребно к золотому делу: пилки, наковаленка, волоки, чекан.
Франческо быстро прижился в теремах. Он ловко перенимал русскую речь, усердно работал и столь же усердно отвешивал поклоны царю и боярам. Венецианец надеялся не с пустыми руками покинуть Москву.
Борис остановился, разглядывая золотодельный снаряд и цветные камни, залившие стол сухим и жарким блеском.
- Царевичу Егану, - сказал он, - выгранишь для перстня синий корунд* да распятье сделаешь на агате черном.
_______________
* К о р у н д - камень сапфир.
Резчик Яков Ган, бледный, худой немец, помогавший Франческо, стоял подле. Царь смотрел на камни. Кололи глаза, рдели, переливались венисы, топазы, блекло-голубая бирюза, кровавый яхонт-альмандин.
- Сие што? - спрашивал Борис, касаясь рукой то одного, то другого камня.
Франческо отвечал. Яков Ган каждый раз пояснял ответ.
- То алмаз, - говорил итальянец, - ест и режет все камни, а сам не режется...
Цветные оконницы освещали палату и стоящих в ней людей зеленью, багрянцем, летучей синевою. Горкою ясного, нестерпимого для глаз праха лежал толченый камень, похожий на алмаз.
- Им камни шлифуют, - говорил Франческо, - если же выпить с водою смертно.
- Смертно... - глухо повторил Борис и погрузил пальцы в холодную светлую пыль, словно проверял слова итальянца.
Внезапно он повернулся и быстро вышел прочь из палаты.
Резчики, склонившись, растерянно смотрели вслед...
Борис ожил с приездом Иоганна. Он радовался за Ксению, забыв о голоде, свирепствовавшем от стен Кремля до окраин царства. Спокойствие его длилось недолго: Москву поразил мор.
Люди падали на улицах и торгах, их било о землю, и они, синея, застывали в корчах. Простой народ хоронили в домах, заколачивали потом окна и двери. Обували в красные башмаки, отвозили на погосты бояр.
Заболел царевич Иоганн.
Докторов - Рейтлингера и Фидлера - позвали к Борису. Царь сам повел их в Аптекарский приказ.
- Лекарства, - сказал он, - хранятся здесь за печатью; без дьяка сюда никто не ходит. А вы ходите, когда будет нужда, берите все, что потребно; старайтесь неоплошно, - царевич здоров бы стал.
Фидлер, уходя, проговорил:
- Государь, по слову твоему я братьям своим писал и получил ныне ответ. Фридрих, что в Праге живет, желает к тебе в Москву ехать.
- Ладно, - молвил Годунов, - ступай!..
Царевичу давали немецкие воды, тимьянную водку и сандаловое дерево в порошке для "прохлажденья крови". Тихо стало во дворце, у Ксении в терему. Попугаи тревожно кричали в клетках.
В конце осени в шестом часу сумрачного дня царь с боярами пошел пешком к дому Иоганна.
Они пробыли там долго, и, когда возвращались, наступила ужо ночь. Косой дождь прибивал к коленям царя плащ - ферезею. Он шел с торчащей вперед бородой, дородный, хромой и страшный. От него с рычанием убегали собаки. Не доходя Кремля, он споткнулся о бревно.
Тогда сорок бояр зажгли по свече. Так вошли они в терема. В Крестовой палате их встретила Ксения. Она смотрела мертвыми глазами.
- Дочь моя, - сказал, не глядя на нее, Борис, - мы потеряли твою радость и мою сердечную отраду...
За стенами Кремля были: мор, голод, объявившийся где-то близ рубежа Лжедимитрий.
Борис посмотрел вокруг.
Лица бояр были тусклы, едва различимы.
За оконной слюдой лил дождь.
4
О чем прежде и шептать боялись, о том теперь говорилось громко. Неведомый человек, называвший себя Димитрием, шел из-за польского рубежа к Москве.
Он клялся дать казачеству земли и "богатством наполнить". И Северская земля волновалась; руки хватались за пищали и сабли. Народ целовал крест "истинному" царю...
Семен Годунов, тот, у которого были волчьи уши, имел чин: "ближний аптекарский боярин". Кроме того, он ведал сыском. К нему приходили с доносами купцы, пономари, дворяне, просвирни. И еще получал он вести из Сийского монастыря, где был заточен боярин Романов - старец Филарет...
В мае "аптекарский боярин" известил Бориса:
- Воеводы от Брянска пошли на Чернигов, вор не нынче-завтра начнет к Новугороду-Северску приступать.
- Еще сказывай, радости какой нет ли? - молвил Борис и опустил веки.
Он поседел и казался больным и старым. Про него говорили: "Помрачился умом".
- Еще, государь, по слободам неладно стало. Кличут бабы медведем, зайцем и всякими иными голосами. Да говорят про тебя, государь, страшные речи: что тебе, государю, боле на Москве не бывать.
- Послать для сыску людей! Кликуш пытать накрепко! Ну, еще што?
- На дворянина Михайлу Молчанова донос есть. В чародействе повинен. Сказывал он многим людям, что ходил к женке Маньке - живет в Кузнецах*, муж у ней на Украйне второй год уж ворует... И будто женка та дунула на правую руку, и увидел он, што сидят в избе косматые и сеют муку и землю... И с тех его слов объял людей великий ужас и страх.
_______________
* К у з н е ц ы - Кузнецкая слобода.
Крест на груди Бориса закачался. Яхонтовые искры по концам его замерцали.
- Женку, - молвил он, - взять для расспросу, а Михайлу Молчанова сечь кнутом!
- Да женка та убегла; сказывают, к мужу своему на Комаринщину укрылась...
- Ступа-а-ай! - внезапно завопил Борис. - Ступай, боярин!.. Эй, погоди! С хлебом-то што? Каково раздача идет?
Семен Годунов ответил не сразу.
