Зрение Кнолля восстановилось, глаза привыкли к свету. Он потянулся к спичечнице.
Капрони повел пистолетом, отслеживая его движение.
Кнолль отдернул руки и поднял их вверх, как бы в шутку давая понять, что капитулирует.
- Я просто хотел потрогать спичечницу.
- Хорошо. Только медленно.
Он взял в руки сокровище.
- Российское правительство ищет ее с конца войны. Она принадлежала самому Николаю. Украдена из Петергофа под Ленинградом примерно в тысяча девятьсот сорок четвертом году, солдаты разобрали ее на сувениры во время своей командировки в Россию. Ничего себе сувенирчики! Уникальная вещица. Стоит на открытом рынке около сорока тысяч долларов. Это если кто-то будет до такой степени глуп, чтобы продать. «Отличный трофей» - так, кажется, говорят русские, когда описывают такие вещи.
- Я не уверен, что после вашего «освобождения» ее этой ночью она бы быстро вернулась в Россию.
Кнолль улыбнулся:
- Русские не лучше самих воров. Они хотят вернуть свои сокровища, только чтобы продать их. Я слышал, денег у них не хватает. Очевидно, это плата за коммунизм.
- Любопытно, что именно навело вас на след?
- Фотография этой комнаты, на которой спичечница была хорошо видна. И я пришел попозировать как профессор истории искусств.
- Вы определили ее подлинность за то короткое посещение два месяца назад?
- Я эксперт в таких вещах. Особенно по Фаберже. - Незваный гость поставил шкатулку на место. - Вам надо было принять мое предложение о продаже.
- Вы слишком мало предложили, даже для «отличного трофея».
Кроме того, эта вещица имеет для меня сентиментальную ценность. Мой отец был тем самым солдатом, который прикарманил этот сувенир, как вы весьма точно описали.
- И вы так небрежно выставляете ее?
- Я думал, что спустя пятьдесят лет никому уже нет дела до нее.
- Вам следует остерегаться посетителей и фотографий.
Капрони пожал плечами:
- Сюда мало кто приходит.
- Только синьорины? Как та, что сейчас наверху?
- И никто из них не интересуется такими вещами.
- Только деньгами?
- И удовольствием.
Кнолль улыбнулся и небрежно указал на спичечницу:
- Вы человек со средствами, синьор Капрони. Эта вилла как музей.
Тот гобелен обюссон6 на стене бесценен. Те два романских каприччио безусловно представляют ценность для коллекционеров. Хоф,7 мне кажется, девятнадцатого века?
6 Французский город Обюссон был известен фабрикой ковров и драпировок.
7 Город в Баварии, известный своим текстильным производством. Видимо, автор также имеет в виду гобелен.
- Прекрасно, синьор Кнолль. Я впечатлен.
- Конечно же, вы можете себе позволить расстаться с этой спичечницей…
- Я не люблю воров, синьор Кнолль. И, как я сказал во время вашего прошлого посещения, она не продается. - Капрони махнул пистолетом: - Теперь вы должны уйти.
Кнолль не тронулся с места.
- Какое затруднительное положение. Вы, конечно, не можете вовлекать полицию. В конце концов, вы обладаете ценной реликвией, украденной вашим отцом, которую российское правительство очень хотело бы вернуть. Что еще на этой вилле подпадает под эту категорию? Вам будут задавать вопросы, назначат расследование, дело получит огласку.
Ваши друзья в Риме не смогут помочь, поскольку тогда вы будете считаться вором.
- Вам повезло, синьор Кнолль, что я не могу привлекать власти.
Кнолль небрежно выпрямил правую руку. Это был незаметный жест, частично скрытый бедром. Он видел, что взгляд Капрони сосредоточен на спичечнице в его левой руке. Кинжал высвободился из крепления, медленно заскользил по руке внутри широкого рукава и замер в правой ладони Кнолля.
- Не передумали, синьор Капрони?
- Нет. - Капрони отступил назад к фойе и снова махнул пистолетом:
- Вам туда, синьор Кнолль.
Он крепко обхватил пальцами рукоятку и выбросил вперед запястье.
Один легкий бросок, и лезвие метнулось через комнату, пронзив обнаженную волосатую грудь Капрони в треугольном вырезе халата.
Пожилой мужчина вздохнул, уставился на рукоятку, потом упал вперед, его пистолет со стуком покатился по террасе.
Кнолль быстро спрятал спичечницу в тряпочный мешочек, потом перешагнул через тело. Он вытащил кинжал, потом проверил пульс.
Пульса не было. Удивительно, этот человек так быстро умер…
Но его цель была достигнута.
Он вытер кровь с лезвия о халат Капрони, сунул кинжал в задний карман, затем поднялся по лестнице на второй этаж. Верхнее фойе тоже было облицовано искусственными мраморными панелями, перемежающимися с деревянными дверьми, все они были закрыты. Кнолль прошел через площадку и направился к задней части дома. Дверь в дальнем конце холла была не заперта.
Убийца повернул ручку и вошел.
Две пары мраморных колонн образовывали альков, где стояла большая кровать. Тусклая лампа горела на ночном столике, свет поглощался панелями из орехового дерева, отделанными кожей. Эта комната определенно была спальней богатого человека.
Женщина, сидящая на краю постели, была обнажена. Длинные рыжие волосы, ниспадая на плечи, обрамляли высокую грудь и лицо с прелестными миндалевидными глазами. Она курила тонкую черную с золотом сигарету и едва посмотрела на него смущенным взглядом.
- Кто вы? - тихо спросила она по-итальянски.
- Друг синьора Капрони. - Он вошел в спальню и небрежно прикрыл дверь.
Женщина докурила сигарету, встала и, гордо вышагивая стройной походкой, подошла ближе.
- Вы странно одеты для друга. Вы больше похожи на взломщика.
- А вам, кажется, это не важно?
Она пожала плечами:
- Незнакомцы - это мой бизнес. Их желания не отличаются. - Она окинула его взглядом с головы до ног. - У вас злой блеск в глазах. Вы немец?
Мужчина не ответил.
Женщина погладила его руки в кожаных перчатках, грудь и плечи:
- Сильные.
Она стояла очень близко, ее возбужденные соски почти касались его груди.- Где синьор?
- Задерживается. Он предложил мне провести время в вашей компании.
Женщина посмотрела на него, в ее глазах было желание.
- Вы обладаете возможностями синьора?
- Денежными или иными?
Она улыбнулась:
- И теми и другими.
Он обнял шлюху:
- Посмотрим.
ГЛАВА VIII
Санкт-Петербург, Россия Среда, 8 мая, 10.50 Машина резко затормозила, и Кнолль вышел на заполненный людьми Невский проспект, заплатив водителю двумя двадцатидолларовыми купюрами. Он гадал, что случилось с рублем. Он как будто потерял свою платежеспособность. Российское правительство несколько лет назад официально запретило свободное хождение доллара под страхом тюремного заключения, но водителю, казалось, было наплевать - он жадно схватил и спрятал купюры, прежде чем рвануть такси от тротуара.
Самолет из Инсбрука приземлился в аэропорту Пулково час назад.
Кнолль ночью из Инсбрука отправил спичечницу в Германию вместе с запиской о своем успехе в Северной Италии. Перед возвращением в Германию он должен был выполнить еще одно, последнее поручение.
Проспект был забит машинами и людьми. Он полюбовался зеленым куполом Казанского собора на противоположной стороне проспекта и повернулся, чтобы разглядеть немного дальше и правее позолоченный шпиль Адмиралтейства, частично окутанный утренней дымкой. Он представил, каким был проспект в прошлом, когда все передвигались на лошадях и проститутки, арестованные ночью, подметали мостовую.
Что бы сейчас сказал Петр Великий о своем «окне в Европу»?
Магазины, кинотеатры, рестораны, музеи, арт-студии и кафе выстроились в одну линию на протяжении пяти километров. Замысловатые и светящиеся неоном киоски продавали все - от книг до мороженого - и возвещали о стремительном наступлении капитализма. Как описывал проспект Сомерсет Моэм? «Тусклый, убогий, полуразрушенный…» Уже нет, подумал он.
Только благодаря этим переменам он смог вообще приехать в СанктПетербург. Возможность изучать старые советские документы была предоставлена иностранцам совсем недавно. Кнолль уже был здесь дважды в этом году - один раз шесть, другой раз два месяца назад, оба раза он был в одном и том же хранилище. Сейчас он входил сюда в третий раз.
Это было шестиэтажное здание с фасадом, выложенным грубо вырубленным камнем, грязным от выхлопных газов. Санкт-Петербургский коммерческий банк расположился в одной части первого этажа, другая была отдана Аэрофлоту. Со второго по четвертый, а также шестой этаж здания занимали суровые правительственные учреждения: отдел виз и регистрации иностранных граждан, экспортный контроль, местное отделение Министерства сельского хозяйства. Пятый этаж был выделен исключительно под архив. Один из многих, разбросанных по стране архивов, этот был местом, где хроники семидесяти пяти лет коммунизма могли храниться и спокойно изучаться.
