Забытое племя пелукбаков верило, что плохих людей надо убивать. Если их все время убивать, то мир постепенно станет лучше без их злой воли и злых дел. «Благодари богов, если ты встретишь только одного плохого человека за все утро», — гласила печальная мудрость забытого племени. «Если ты встретил плохого человека, убей его», — продолжала другая.
Мрачная мудрость не спасла племя, давно перебитое тибетцами. От пыльной мудрости веяло скукой и жестокостью.
Первоотделец улыбался… Это была скверная улыбка.
— Пройдемте со мной, Петр Исаакович.
До сих пор глава Первого отдела никогда не говорил с Петей, даже как бы его не замечал. Проходил и смотрел куда-то вбок. А вот теперь он смотрел и улыбался. Что ему нужно от Пети?! Петр вошел в Первый отдел… Первый отдел разгораживала стойка, и посетители должны были стоять перед ней. По другую сторону стойки, под портретом Сталина, сидел неприметный человек, курил и писал. При виде вошедших он сделал вдруг понимающее лицо, потушил папиросу и вышел. Петя видел, что, вставая, человек сунул в карман кителя револьвер.
А на место этого человечка сел первоотделец Пеликанов. Он зашел за стойку и сел, теперь Петя стоял в Первом отделе, перед стойкой. А начальник Первого отдела Пеликанов сидел позади стойки, писал. Петя знал, что Пеликанов — очень плохой человек, но убивать его совсем не хотелось. Было скучно. Первоотделец все писал и писал.
— Рассказывайте! — гавкнул Пеликанов.
— О чем?
— Все с начала.
Петя едва поймал смешок: второй раз за сутки с ним говорили именно так!
— Про детство надо?
— С начала.
— Родился я в Севастополе, в тыща девятьсот пятнадцатом, в семье ремесленника, Исаака Иосифовича Каца. В Ленинграде живу с 1920 года, когда сюда приехал папа.
— Имя, отчество, фамилия отца?
— Кац Исаак Иосифович, из мещан, тыща восемьсот восьмидесятого года рождения.
— Чем занимался отец до семнадцатого года?
— Работал на винокурном производстве.
— Понятно, народ спаивал.
Спокойно, на органы нельзя сердиться.
— Отец научился производить разные спирта, теперь он работает на заводе.
— В каких партиях отец состоял?
— Ни в каких, кроме партии большевиков.
— Братья отца? Сестры? Родители?
— Отец единственный ребенок у деда, близких родственников у нас нет.
— Почему вы не пошли в инженеры, как отец?
— Мне нравились восточные языки… И вообще языки.
Петя подумал и пафосно добавил, специально для первоотдельца:
— Я считал, что принесу больше пользы Родине и партии, если изучу много языков.
Пеликанов раздраженно дернул плечом:
— И много языков вы изучили?
— Тибетский, монгольский… Китайский — хуже. Из европейских — немецкий, английский — хуже.
— Вы, я вижу, «ворошиловский стрелок».
Петя невольно покосился на отворот своего пиджака: на нем красовался значок. Только пожал плечами:
— Да.
— Хоть знаете, откуда пошел значок «ворошиловский стрелок»? — Задавая этот вопрос, Пеликанов ухмыльнулся особенно гадостно.
— Климент Ефремович Ворошилов был на зачетных командирских стрельбах летом тысяча девятьсот тридцать второго года. Стрелки после стрельбы выстроились у своих мишеней, они докладывали наркому свои результаты. А у одной, совершенно чистой, мишени командир посетовал — у него плохой револьвер. Тогда Климент Ефремович взял у этого командира оружие и сам отошел на рубеж для стрельбы. Семью выстрелами из «плохого» револьвера он выбил пятьдесят девять очков. Тогда Климент Ефремович вернул командиру оружие со словами: «Нет плохого оружия, есть плохие стрелки». После этого началось всенародное движение за всеобщую стрелковую грамотность.
— Историю эту вы знаете… А никогда не думали, что она бросает тень на качество командира Красной Армии? Неужели у этого командира мишень была совершенно чистая?! Вы повторяете клевету!
— Рассказ об этом случае был напечатан в окружной газете, а потом во всесоюзных газетах…
— Враги есть везде, товарищ Кац! Везде, в том числе и в газетах. И всех их мы выведем на чистую воду, имейте это в виду!
Пеликанов ткнул в Петю папиросой:
— А вы до сих пор ни одного врага народа не вывели на чистую воду! Почему?
— Ну… Я не имел дела с врагами… Не доводилось…
— Врете! Вы начинали учиться у Букреева: его взяли как врага народа, создателя контрреволюционного центра. На него написали сообщения другие товарищи, а вы не писали сообщений. Почему вы не сотрудничали с органами?
Особист откинулся на спинку стула, жадно затянулся папиросой. Спокойно… Только спокойно, как бы ни колотилось в груди сердце.
— А меня никто не спрашивал и не звал сотрудничать с органами. Может, я бы и пошел.
— Ждете особого приглашения? — прищурился Пеликанов. — И еще считаете себя комсомольцем? Ну-ну… Вот другие не ждут ничего, когда надо помочь органам! Многие ваши товарищи по группе… по курсу… многие заходят ко мне. Это вас я в первый раз вижу в этой комнате.
Пеликанов говорил, и рожа у него делалась совершенно торжествующей. Он чуть ли не кричал: «Попался, гад!»
— Я проявлял бдительность вместе со всеми… Как все.
— Нет, — затряс головой Пеликанов, опять зажег новую папиросу. — Нет. В изучении языков вы проявили активность намного большую, чем остальные ваши соученики. Вот вас и в ассистенты берут. Всех — не берут, а вас — берут. А вот в помощи органам вы проявили намного меньшую активность, чем все. Совершенно неизвестно еще, достойны ли вы занять должность ассистента на кафедре, будете ли вы хорошим советским специалистом.
Пеликанов подчеркнул именно слово «советским». В комнатке повисло молчание. Петя (сухо во рту, колотится сердце…) начал было бормотать, что он успешно поможет… он еще докажет… А Пеликан уже спрашивает про другое:
— А почему вы, товарищ Кац, ничего не рассказываете, как вы мешали переизбранию секретаря комсомола вашего курса, товарища Чебрикова?
Петя сам понимал, как хрипло звучит его голос:
— Я не мешал… Меня друзья попросили помочь избрать Колю… Колю Севастьянова…
— Товарищи? Кто именно? Когда и о чем просил?
— Мы собирались… у Васи… Собирались и решили поддержать Колю. Нам Коля больше нравился… всем…
— Собрались… Кто? Сам Николай Севастьянов там был?
— Коли не было… Были Вася Нефедов… Алеша Дорофеев… Саша Алекшин… Мила Сотникова…
— И все были за избрание Коли? Против мнения партийных товарищей?!
— Все… Поэтому я и выступал…
— Ну вот теперь вы молодец, товарищ Кац. А то все думают: как это избрали не того секретаря, которого выбрали старшие, опытные товарищи. А тут, выходит, целый заговор. Вот сколько народу собралось… И никто не посоветовался…
Пеликанов назидательно поднял прокуренный палец.
— Заметьте, никто, ни один человек в этой компании не посоветовался со старшими товарищами. И с компетентными органами тоже никто не посоветовался.
— Мы думали сами… Разве мы сами не можем?.. Мы ничего плохого не хотели…
По лицу Пеликанова разлилось выражение прямо-таки сусальной святости.
— Неужели вы будете рассказывать сказки, что в этой компании не велись антисоветские разговоры?
— Нет, конечно!
— А вот у меня другие сведения!
Пеликанов сунул очередной «бычок» в уже полную с краями пепельницу, торжествующе ткнул в сторону Пети новой, еще не зажженной папиросой:
— И если верить этим сведениям, вы очень даже участвовали в этих разговорах, товарищ Кац!
«Так он же просто играет со мной, скотина!» — вспыхнуло вдруг в голове Пети. И, усмехнувшись почти нахально, Петя бросает:
— А я вот антисоветских разговоров не припомню. У нас компания нормальных советских людей.
С четверть минуты Пеликанов изучал Петю, склонив к плечу голову. «Неужели так удобно?!» — думал Петя.
— Петр Исаакович… Товарищ Кац… А ведь вы неправильно понимаете… и политику партии вы неправильно понимаете, и своих товарищей тоже. Думаете, на вас сигналов не было? Были!!! — рявкнул вдруг в полный голос Пеликанов и рванул кулаком по столу. — Были на вас сигналы!! От Василия Нефедова? Были! От Александра Алекшина? Были!
С этими словами Пеликанов бросал на стол перед собой какие-то бумаги, отпечатанные на машинке.
— И обратите внимание, органы до сих пор не приняли никаких мер. А почему? Почему, а? Вы не задумывались, товарищ Кац?
Петя пожал плечами… Он сам знал, что вид у него самый жалкий.
— Да потому, что органы вам верят… все еще верят! А вот вы, я вижу, совершенно не верите органам.
«Яхве! Яхве! Яхве!» — подумал Петя, в точности как дедушка. Вот сейчас он и начнет разговор о том самом проклятом нападении… Но Пеликанов заговорил о другом… Он сделал эффектную паузу, опять раскурил папиросу.
