И если ты к своему первому полёту или какому-нибудь другому первому действию, не подойдешь с такой обязательной ответственностью, то, вполне вероятно, твой первый раз, возьмёт и не состоится. Ну, например, погода мгновенно испортится, ну а полёт в связи с этим отложится до неизвестного никому, кроме тебя, времени. И лишь когда ты, вновь обретёшь ответственный подход к делу, то твои соседи по рейсу, вздохнут с облегчением и, найдя свою причину задержки рейса: «Говорят, пилот нажрался, вот из-за одного этого гада, все и страдают», двинутся к выходу на посадку. Но ты-то знаешь истинную причину этой задержки, но не станешь об этом никому говорить. Ведь никто не поверит, ну а если поверят, то разве тебе будет от этого легче, когда каждый второй поверивший тебе захочет наказать тебя за свою веру в тебя, из-за которой он опоздал на очень важную вечеринку, где вино льётся рекой, а лунноликие гетеры, девственного образа, уже ждать заждались своего шах и мата.
Но, кроме всего этого, Фома не раз слышал и сам был предубеждён о том, что для каждого рейса западной, а все летящие в эту благословенную даль уже, можно сказать, находятся под крылом этого современного мейстрима, предусмотрена своя «All inclusive» программа, где обязательным элементом должен быть алкоголенаполненный хулиган, который, где-нибудь, на высоте пяти тысяч метров, обязательно захочет повеселить всю летящую публику.
Так пробегаясь по лицам рядом стоящих людей, Фома пытался первым увидеть этого будущего героя, который, трудно сказать почему, но так на глаза ему и не показывается. И Фома, испытывая, с одной стороны, сожаление, а с другой облегчение, решает больше не тревожить своим внимательным взглядом соседние лица, которые, если бы Фома узнал, то, скорее всего бы, сильно удивился, уже сами заподозрили в нём, этого будущего в генеральских погонах, ФСБ героя.
Хотя, наверное, этот будущий герой одного представления, как и всякий актёр перед выходом на сцену, старается вести себя неприметно. И, держа себя в определённых обстоятельствами рамках, пока что прорабатывает текст или же просто изучает публику, перед которой ему, в скором времени, придётся выступать. Ну а уж как только он попадёт на воздушное судно, то тогда там и начнёт на виду у всех распоясываться и балагурить (А ведь предупреждали, что нужно как раз, наоборот, пристегнуть ремни.).
И ведь какая любопытная вещь получается, что только оказавшись на борту самолёта, лишь тогда наш герой и обретает звучный голос, когда как до посадки сюда, о нём, можно сказать, не было слышно, ну и к тому же и не очень видно. Так что, вполне можно предположить, что не только алкоголь, этот спутник всех полетофобов, мог послужить такому вызывающему поведению, пока что кого другого, а не вас. А именно сам воздух в салоне самолёта, своей разрежённостью и углекислой накопительностью, а также свобода от Земли, да и плюс осознание того, что ещё мгновение, и этот лайнер унесёт тебя в дальнюю страну свободы, оставив позади страну работы, не может не опьянить и не развеселить особо чувствительных к кислородному насыщению пассажиров, чей дух так и захватывало от всего этого. Оттого они и повели себя здесь, в салоне самолёта, не слишком адекватно.
Пока же все перемещения и приветливая, благодаря очень милым стюардессам, (Данный стереотип, своим реальным существованием, определённо радует глаз.) посадка на борт лайнера, вызывала у Фомы лишь приятные впечатления. Да и то, что его посадочное место оказалось сбоку, отдельно от мест его товарищей, очень даже устроило как Фому, предпочитавшего первый раз нервничать в полёте наедине с собой, а не под прицелом, хоть и чужих, но всё же уже знакомых лиц, так и его спутников, которые, заподозрив в нём полетного новичка, не хотели брать на себя ответственность за его возможное нервно-безответственное поведение.
И хотя под боком у Фомы, на соседнем с ним кресле, не оказалось прекрасной незнакомки, а всего лишь какой-то очкастый тип, который не вынимал головы из своего телефона, а с другой стороны помещался меж кресельный проход, что уже хорошо для тех, кто решится посетить гальюн или как там его на воздушном судне называют, всё это было необходимыми мелочами, кои никаким образом не могли отвлечь Фому от своего волнительного настроения.
Ну а пока длится эта предполётная суматоха, для каждого места находятся вместилища себя самого. И они, чтобы полёт прошёл так, как нужно, предпринимают свои обременительные для кресла вместительные действия, и уже после того, как, накрутив в нужном положении складки кресла под собой, с облегчением выдыхают и раскладывают на коленях то, что, по их мнению, скрасит их полёт, и принимаются сверлить взглядом окружающие кресла.
Что же касается Фомы, то он, привлечённый яркой обложкой журналов, находящихся в спинке переднего кресла, сориентировавшись в их предназначении, не стал спрашивать разрешения их прочитать у хозяина этого кресла. А достав журнал, принялся изучать обрисованные в нём правила поведения при перелёте и значимость этой лётной компании, на самолёте которой, ему выпало счастье (А не за деньги, как можно было подумать.) лететь, для народонаселения страны и Фомы в том числе.
И если всякая там полётная статистика, не вызвала у Фомы особого интереса, то правила поведения в полёте, которые для лучшей наглядности были поданы в виде комиксов, очень даже сильно его заинтересовали. Ну а комикс, этот жанр литературного искусства, зародившись на западе, оттого, наверное, несмотря на видимую его простоту, не слишком понятен для нашего человека, привыкшего к иносказательности видения даже самого простого. Так что, нет ничего удивительного в том, что эти картинки с правилами, призванные предостеречь вас от неправильного поведения, из-за неправильного понимания их иногда приводит к противоположному результату. Что ж поделать, раз чуждая культура требует очень внимательного и бережного подхода, где любое недопонимание может быть неоднозначно воспринято людьми другой культуры.
«Интересно, что бы это значило?» – задался вопросом Фома, вообразив вместо нарисованной на картинке девушки, реальную и очень даже ничего девушку, которая, можно сказать, только уже одним своим видом, напрашивалась на знак вопроса, который возник у этого типа, нарисованного на картинке и взирающего на девушку с таким пририсованным вопросительным знаком. Что, в общем-то, очень логично и правильно во всех случаях жизни, где все девушки позиционируют себя как загадка, для разгадки которой без вопроса не обойтись. Или, может, составители этого комикса глядели дальше и обрисовали ситуацию так, что пора бы тебе уже парень вырасти и точно знать, что почём, а не задаваться такими само собой разумеющимися вопросами. – И ведь, блин, точно», – запоздало заметив пририсованные рядом со знаком вопроса деньги, Фома, чья рассеянность, как оказывается, носит выборочный характер, наконец-то, проявил догадливость, на которую очень рассчитывали составители этого комикса и та девушка, с неумещающимися в вашем здравом уме ногами. Так она, с помощью своего неприкрытого поведения, давно дала понять этому, ещё задающему себе вопросы тупице, чего она стоит. Хотя, наверное, как раз вопрос стоимости, в основном и обыгрывается в этом сюжете, где один боится переплатить, а другая не желает продешевить.
«Нет, так нельзя», – может показаться, что Фома в своём порыве, правда, внутреннем, всё-таки осуждает действия задающего такие вопросы типа, после которых, скорее всего, отпадут все вопросы насчёт него. Но следующее слово, очень тихо, практически про себя, сказанное им: «Рисовать», наводит на мысль о том, что Фома в своём выражении имел в виду что-то другое. Скорее всего, то, что попадись на месте Фомы, более несдержанный и прямо на всё отвечающий человек, то, глядишь, он не выдержит и, озвучив своё, однозначно скабрезное видение этой ситуации: «Проститутка. А кто же ещё, ведь бл*ди денег не берут. Так что рот закрой, шалава», – и разразиться весёлым смехом, который оглушит всех окружающих и особенно ту, рядом с ним сидящую особу женского пола. Ну а на неё, после всего им сказанного, воззрятся все рядом и даже очень не рядом сидящие, но зато очень неслабо слышащие.
И если с этой первой картинкой более или менее было всё ясно, то следующая, на которой был изображён очень веселый тип, чьи длинные ноги, не найдя удобного положения на полу, вдавились подошвами в спинку впереди стоящего кресла. Это, конечно, при таких маленьких расстояниях между креслами смахивает на сюрреализм, ведь для осуществления такого действия придётся очень постараться. Ну, в общем, впереди сидящий, ощутив на свою спинку кресла такое давление, которое, между тем, было выполнено не постепенно, а очень даже, в один удар мгновенно. Отчего он, с виду та ещё беловоротничковая плесень, которая при каждом ударе судьбы пускает сопли и слёзы, быстро оформляется во всю эту слезную сопливость, что в несколько щадящем режиме было изображено на этом рисунке, когда как этот ножной весельчак не мог сдержать счастливой улыбки. А вот тут-то, как оказывается, и было Фоме и всем рядом с ним сидящим, было наглядно продемонстрировано то, что, как оказывается, Фома не одинок в своём субъективизме. И что для некоторых очень живых личностей существует, как и для Фомы, своё понимание представленного на их оценочный суд этого комиксного обозрения.
