Мы примолкли. В костре громко стрельнул уголек.
— Ничего себе отчество, — сказал Илья, — ели выговоришь. Тебе бы лучше подошло Порохович. Ты, как порох. Спичку поднеси и рванешь. Точно, как порох, я тебе говорю!
— Я, как капрал, тебе говорю, — задумчиво начал старик, — объявляю тебе два наряда вне очереди.
— За что?!
— За неуставные отношения со старшим по званию!
— Есть, два наряда вне очереди, — уныло отозвался Илья. — А тебя, как зовут салага. — Новобранец получил тычок локтем. Хотел расстроиться, но здоровяк протянул ему палку с мясом, и печаль, тут же сменилась радостью. Обжигаясь, паренек задорно прочавкал:
— Сережка!
— Ну и имечко, — отожравшийся на армейских пайках дембель покачал головой, и я заметил большую складку у шеи — вот куда жирок отложился.
— Мама так всегда звала! — Сережка закривился, вспоминая дом и снова обжегся.
— Да ты хоть дуй! — подсказал со своего места капрал. — Тут мамок нет. Но, черт с тобой, будешь Сережкой.
Все покосились на меня. Я понял, что настала моя очередь. Прокашлялся для порядка и чинно, коротко представился:
— Иван, — кивнув головой.
Пехи недоверчиво посмотрели на меня. Сережка перестал есть и пугливо улыбнулся, растягивая перепачканные от жира губы. Капрал нахмурился, сдвинул пилотку на глаза. Илья не удержался и начал громко смеяться, хлопая себя по коленки. Через секунду к нему присоединился Сережка, решив, что понял шутку.
Глядя на чужое веселье, я, ничего не понимая, осторожно спросил у Прохоровича:
— Что?
Тот кашлянул, словно поперхнулся и отвел глаза.
— Да, что не так-то? — я недоверчиво смотрел на пехотинцев.
— Какой ты — Иван, если ты — Виктор, — пробормотал капрал и постучал себя по нашивке на груди. Я скосил глаза на свою нашивку и растерянно хмыкнул. Там было написано: Виктор Рябин, третий лейтенант ВМФ.
Странно. Но я-то себя Иваном ощущал. Всегда думал, что меня так зовут. И опять же красивая девушка из винтажного сна, где много кружева и тяжелых бардовых штор на высоких узких окнах, меня так звала. И потом я ее голос слышал, не такой уже ласковый — больше тревожный. И снова она меня Иваном называла. Будила меня, спасая от опасности. Шептала в уши. Непростая ментальная связь у нас, сразу видно, что родные души и космос не помеха. Такая женщина не обманет и просто так, не придет. Значит была у меня с ней связь.
А оказывается я — Виктор. Ничего не понимаю. Какая-то нестыковка в моей голове. Может у меня два имени? Предположим одно тайное, скрытое и доступное только для близких и родных, а другое для пехов и серой повседневности. Не может же во мне быть две личности. Я бы тогда являлся нескончаемым кладом для корабельного психолога. И в плаванье меня бы взяли не водолазом, а крысой для опытов.
Я напряженно замер, думая над новой информацией.
— А Витюля то наш не прост! Наверное, под прикрытием работает! Вот и раскрыл себя! — хохотал Илья, вытирая слезы. Ситуация забавляла рядового. Я на такого даже злиться не мог.
— Мнимый морячок! — поддакнул ему развеселившийся Сережка, опасно помахивая топором. Наточенное лезвие лихо разрубило свисающий лист папоротника. Плаксой он мне больше нравился.
— Два наряда вне очереди! — рявкнул капрал. Смех у Ильи оборвался на высокой ноте. — Каждому!
Сережка расстроился и шмыгнул носом. Смахнул с уха большую каплю дождя, которая щекотала кожу. Размазывая сажу по щеке из-за импульсивного движения. Закусил печаль горелым мясом. С неохотой зажевал жесткое волокно, отстраненно, глядя перед собой. Тревожно вздохнул, вздрагивая телом. Его снова обидели и слезы готовы были сорваться с остекленевших глаз. Но драматическую ситуацию оборвал дембель, привычно ударяя салагу с локтя в бок:
— Слышишь! — Молодой боец задохнулся от боли и кусок мяса застрял у него в горле. Не обращая внимания на такие мелочи, дембель продолжил:
— Это у меня уже четыре наряда? — Илья задумался. — Быстро я ими обрастаю.
— На дембель не уйдешь, пока все не отработаешь. — Капрал, похлопал Сережку по спине, не давая парню задохнуться, и покосился на меня. Оценил мой хмурый вид и кивнул, извиняясь за всех — нервы, непрекращающийся дождь, джунгли без края. Одно небо чего стоит — свихнуться можно. Люди устали, много пережили за короткое время. Понятно без слов. Прими и прости.
Я принял, но не простил.
А еще я всё сидел, застыв в одной позе, боялся дышать и пошевелиться, и думал: «Какой Виктор? Если я — Иван.»
4
К ночи дошли до кабины.
Выглядела рубка ужасно: побитая, исковерканная, обшарпанная. Словно пролежала здесь с прошлого года. А всего то, меньше суток прошло. Я даже во внутрь не захотел заходить, глядя на выбитые иллюминаторы и мрачный проем люка. Однако капрал думал по-другому. Два факела из подручных материалов скрутили с Ильюхой и, призывно замахали огнем, приглашая за собой. Старик дождался меня, пинком отсылая шиши в кусты, которая взялась не весь откуда и попыталась укусить меня за ногу.
— Специально что ли пряталась, — не злобно проворчал Прохорович, провожая звериный полет пристальным взглядом. — Рядовых не тронула. А на тебя кинулась. Не любят тебя, звери, лейтенант, не любят.
Я кивнул, соглашаясь, а самого передернуло, когда вспомнил, как подобная шиши перекусила деревце. С такими бы зубами, да на флот — быстро бы применение нашли.
— Можно, конечно и не идти, — сказал капрал, привычно сплевывая в дождь, молча проклиная мрачный и утомительный день, — но здесь хоть крыша над головой — для нас первая защита. Слышишь, лейтенант? — Я прислушался, жадно ловя звуки, а старик продолжил в зловещей тишине, так как ничего, кроме его тяжелого сопения я не услышал. — Там мертвое всё. Чую. Пошли, пока рядовые что-нибудь не доломали.
Довод подействовал, но я остался стоять на месте, мрачно предполагая:
— Может еще кто выйдет к рубке. — Ведь хорошая мысль. Правильная. Все, кто выжил непременно бы пришли к рубке.
Старик посмотрел на меня, как на полоумного и отрицательно покачал головой.
— Все здесь.
В темноте
