Мы смываем все струей воды и приводим палубу в порядок. Судно в бешеном темпе набирает скорость. Джуд закуривает сигарету. Дэйв мне улыбается.
— Ну как, не страшно?
Мы принялись готовить крючковые снасти для спуска в море: вытягивать на борт и наживлять, и так до бесконечности.
А потом еще несколько дней или ночей мы наблюдаем лишь темнеющее небо, мрак, который покрывает океан, в конце концов мы вынуждены включить иллюминацию на палубе. Спим… Иногда мы едим. Завтрак в четыре часа, обед в одиннадцать часов. Я поглощаю буквально все: сосиски, которые плавают в масле, чересчур сладкую красную фасоль, клейкий рис. Я уверена, что каждый маленький пирожок спасет мне жизнь. Люди смеются.
— Но что же она так проглатывает!
На третью ночь мы сваливаем на стол черную треску. Море еще не утихло. Саймон и я продолжаем прилагать немало сил, чтобы сохранять равновесие, мы натыкаемся друг на друга, врезаемся в углы клеток, падаем под пристальным взглядом мужчин. Мы поднимаемся без слов, как будто нас поймали с поличным. Но в ту ночь у нас не было времени. Первая толстая леса с насаженными рыболовными крючками возвращается на борт и выливается потоком рыбы, который нам кажется почти бесконечным. Мужчины радостно вопят.
— Смотри, Лили, доллары, это все доллары! — кричит Джесс, хватая меня за плечо.
Но нет, это не доллары. Живая рыба. Эти безмерно красивые существа хватают воздух ошеломленным ртом, безумно извиваясь на белом алюминии, ослепленные светом неоновых ламп, снова и снова ударяясь о жестокость мира, где все контуры резки. Нет, долларов пока нет.
Мы должны действовать быстро, стол уже накрыт. Они вручили мне нож. Саймон находится между мной и Джоном. Джесс бежит, размахивая ножом, который он заточил заранее, еще до начала качки на корабле. Я встречаюсь взглядом с Джудом: моментальная вспышка холодного гнева при виде маленького глупого человека, незаметно хмурящего брови. Кровь брызнула, черные тела дрожат и корчатся.
Ночь. Наша усталость улетучилась из-за волнения при чрезвычайной ситуации. Джуд и Вик режут головы еще живой треске, а затем вспарывают животы. Саймон и я потрошим. Они вздрагивают, они отбиваются, когда мы ложкой очищаем рыбу от внутренностей. При этом раздается хриплый звук, который проникает до моего костного мозга. Рыба сбрасывается в трюм. Темп — максимально быстрый и не снижается. Джесс дико улыбается. «Доллары, доллары…» — по-прежнему шепчет он как ненормальный. Джон отсутствует, испытывая отвращение к процессу. Джуд работает крепкой челюстью, он насупился, игнорируя монолог Джесса. Он самый быстрый. Его мощные руки движутся стремительно, режут, рубят напополам. Это меня пугает. Мои глаза скользят сверху вниз, наблюдая за его тяжелыми руками, за невозмутимым крупным лицом. Со временем мой страх становится меньше. Мои мышцы замерзли, мои плечи горят. Затем я их больше не чувствую.
Шкипер выкрикивает команды, я вздрагиваю, пугаюсь, глаза бегают из стороны в сторону, мне кричат что-то, чего я не понимаю. Саймон берет на себя инициативу и быстро хватает полный чан, подносит его Дэйву, сворачивающему спиралью толстую леску с рыболовными крючками, на которые насажена наживка.
— Нужно, чтобы у тебя были глаза на затылке!
Я сдерживаю слезы. Лев поднял на меня разгневанный взгляд, такой пронизывающий взгляд, который меня парализует. Саймон возобновляет работу рядом со мной. Я это чувствую, втайне гордясь этим. Он погружает ложку в зияющее брюшко и чистит, он растерян, у него взбешенный и недовольный вид. Механическая улыбка изменяет черты его лица. Но за что он мстит, и главное кому? Я стараюсь вовремя менять баки.
Саймон наблюдает. Я его обгоняю и толкаю, если он попадается на моем пути, вырываю у него ношу, когда он оказывается проворней. Это — моя работа, моя задача. Я должна защищаться, если я хочу сохранить свое место на борту корабля.
Мои ноги окоченели. Кровавая вода пропитывает мои руки. Наши плащи покрыты внутренностями рыбы. Я хочу есть. Я украдкой глотаю молоки рыбы, которую только что вскрыла. Вкус океана. Молоки мягкие и прямо тают на языке. Из моей шапки выбиваются липкие пряди волос, которые я изредка поправляю рукавом. Они прилипают ко лбу. В моем рту есть еще молоки. Дэйва удивил мой жест. Он ужасается этому.
— Лили! Ты с ума сошла?
Мужчины поднимают голову.
— Она это ест!
Он говорит это с отвращением. Мне становится стыдно, я жутко краснею, становясь пунцового цвета.
Последняя толстая леса с насаженными рыболовными крючками поднимается на борт. Дуновение холодного ветра пронзает нас. Я шатаюсь и засыпаю стоя. Наконец прибывают якорь, буй, маяк… Йан поворачивается к нам, перед тем как вернуться в рубку:
— Мы сделали это снова, ребята. Отложить оборудование!
Каждый вернулся на свое место. Я призываю на помощь все свои силы и весь свой гнев. Я хватаю баки с еще большей энергией, ожесточенностью и решительностью. Что-то будит во мне сильное желание сопротивляться и бороться против холода, усталости, преодолевая возможности своего маленького тела. Желание идти дальше. Крючковые снасти проходят через задний транец, небо стало тусклым. Отбрасывается последняя рейка. День начинается. Горизонт окрашивается длинной красной полосой. Удар гонга на палубе.
— Отдых, — сказал шкипер.
Мы ополаскиваем в воде свои плащи. Я устала так, что чувствую себя пьяной. Мужчины делятся впечатлениями:
— Двенадцать тысяч фунтов… Пятнадцать?
Дэйв нежно меня ругал:
— Ты же могла умереть, когда ела эту сырую рыбу.
— Я была голодна. — Я слабо и виновато протестую.
— Иди, иди мыть рот. Ты должна хоть немножко поспать, — ответил он, смеясь.
— Это довольно странно, но боже мой, это смешно! — Джон снова смеется.
Все в конце концов нашли свой угол на ночь. Саймон спит на диванчике кают-компании. Луис и Джезус делят между собой кушетку. В моем распоряжении вся рубка, где я улеглась спать на пол. Когда я поднимаю вверх глаза, то за запотевшими стеклами окон я вижу небо. Тот, у кого сейчас вахта, ходит большими шагами, мешая мне погрузиться в сон. Я чувствую себя в безопасности под присмотром морского полуночника. Они смеются и называют меня сумасшедшей, когда я говорю им, что мне нравится мое место.
Я просыпаюсь рано. Выбираюсь из спального мешка, сворачиваю его в угол. Я сижу на ящике для спасательных жилетов. Я смотрю на море, мы движемся вперед. Иногда здесь, глядя непроницаемым взглядом на серые волны, стоит человек-лев. Я не хочу его беспокоить. Я тоже смотрю на гребни и впадины, которые катятся до самого горизонта. Я хотела бы, чтобы он объяснил мне, как управлять судном, значение радаров, но не осмеливаюсь спрашивать. Я мечтаю, чтобы Йан взял нас на борт этой зимой. Мы больше не покинем океан. Мы будем работать вместе на холоде, на ветру, ощущая ледяное дыхание волн. Я буду между этими двумя людьми, высоким худым парнем и Джудом. Человек-лев и высокий моряк, я думаю, будут здесь всегда, перед лицом океана. Будут рыбачить, независимо от того — буду тут я или нет.
Ночь холодна. Очень поздно. Или очень рано. Отражение луны танцует на море до самого горизонта, переливается золотом. Мы делаем наживку, наши сосредоточенные лица освещены ярким светом неонового фонаря. Йан вышел из рубки. Что-то ему мешает. На палубе он вполголоса о чем-то говорит с Джессом. Я слышу слова «звезда» и «иммиграция». Йан возвращается в рубку.
Я снимаю перчатки, бросаю свой непромокаемый плащ у входа, перепрыгивая через ступеньки, взбегаю по лестнице и, запыхавшаяся, появляюсь перед Йаном. Щеки мои горят ярким румянцем.
— Это из-за меня ты так боишься? Здесь собираются «нарисоваться» парни из иммиграционного отдела?
В свете рулевого прибора его лицо стало бледным, очертания рта жесткими. Судно ложится на противоположный курс. Мне не дано знать, что происходит. Мы с Джессом гадали — не корабли ли это береговой охраны…
— Не волнуйся, — сказала я ему шепотом. — Не надо переживать из-за меня, если это иммиграционная служба, то я брошусь в воду.
