И сейчас, как только коснулись управления, заговорили, загомонили все, перебивая друг друга, размахивая руками, — видно, острый, больной вопрос.
А секретарь внимательно слушал и заносил все в блокнот, задавал путные вопросы, и Роман Иванович понял, что Федор Васильевич мужик толковый, выдержанный и крепкий. Обрадовался тому Роман и обратился к секретарю:
— Федор Васильевич, приезжай в Мужи, оглядись. Осмотрись и поймешь сам, как нужна нам школа. Нужно такое нам, чтобы люди поняли — вот это власть! Вот это она нам дала. Мир-лавка одно — есть в ней много всякого, но ведь она дает в кредит, в долг, и люди берут как бы свое. А здесь — когда школа или медпункт — дало государство!
— Верно! — согласился секретарь. — Будем искать тебе и врача, и учителя. Будем! А ты, Роман Иванович, подумай, кого можно принять в партию из сознательных рыбаков и охотников?
— У нас можно принять Вечку, Халей-Ваньку, Пызесь-Мишку, — выпалил Роман Иванович, а Федор Васильевич громко рассмеялся.
— Чего? — не понял Роман.
— Да ты, Роман Иванович, все какие-то клички даешь, — грохочет секретарь.
— Да, да, — поправился Роман Иванович. — Это по привычке… извини. Вот их можно. И еще Григория не мешало бы, да у него грамотешки маловато.
— Ну, гляди сам. Однако без актива, без опоры пропадешь!
Плотно окружили активисты секретаря и принялись рассказывать о дележе ягельных пастбищ, о каслании оленей, о худых чумах, о рваной одежде… Ох ты, насколько же ты бедна, северная окраина. Дыра сплошная, заплатку некуда поставить. «Да зачем заплату, — встрепенулся Роман, — все нужно по-новому. Все! Сызнова! С самого что есть начала!»
…Поздним, но светлым вечером Куш-Юр возвращался с партийного актива. Он нес в руке свернутую трубкой брошюру и чуть грустно улыбался — есть теперь у него биография Ленина. Брошюру раздали каждому участнику актива, многое из жизни и деятельности вождя узнавалось впервые.
И Роман чувствовал вину — почему о том он не знал ранее? Почему не искал об этом книг? Всю свою жизнь он старался строить по-ленински, но не всегда знал, правильно ли думает? В ссылке и в первые годы революции, да и в гражданскую было легче. Ему давали конкретное задание, подсказывали, как его можно выполнить, и Роман выполнял. И товарищи никогда не сомневались в том, что Роман выполнит задание. А теперь… теперь ему приходится не выполнять, а решать все самому, почти одному. Решать — это брать на себя ответственность! И он брал, но порой ценой таких сомнений и колебаний!
Роман пошел на кладбище, пошел к своим товарищам по ссылке, к тем, кто остался навечно в этой насквозь промерзшей земле, что не рождает хлеба, одни лишь мхи и ползучую березку. Он постоял и перед свежими могилами тех, кто ушел недавно, обнажил голову и поклонился Прохору и Акиму, верным друзьям своим.
«Не сомневайтесь, друзья-товарищи, — мысли его были ясны и не разорваны, не смяты скорбью. — Нас станет много, год из года мы будем расти. Перед нами огромная работа, и, кроме нас, никто не сделает ее… Не сомневайтесь, дорогие товарищи!
Нужно принять в партию Вечку, Халей-Ваньку, Пызесь-Мишку… И Варов-Гриша… — И вдруг ускорил шаги: — О, Григорий уже бочку керосину достал! О, овсом никак кормит коня…»
— Эй, Гриш! Ты уже разбогател, видать? — крикнул Куш-Юр. — Керосин и овес достал?! Ловко!..
— А что ты так поздно идешь? Не могу дождаться вестей. Кто вместо Ленина?
— Сталин! — ответил Куш-Юр и коротко рассказал о партактиве, жестикулируя свернутой в трубочку брошюрой. — Биография Ленина, Владимира Ильича. Во, смотри!
— По дороге почитаем, — тряхнул головой Гриш и радостно поведал о своем удачном походе в райторг, о встрече с Уля-Ванем: — Вот он и помог «разбогатеть»…
5
Через два дня вечером, успев сделать все, что намечали, Гриш и Куш-Юр тронулись в обратный путь. Было тепло — не надевали парки-гуси, сидели в одних малицах. Скрылось солнце, и на западе, над синими хребтами Урала, поднималось золотистое небо без единой тучки. Карько шел неторпко, волоча нагруженные розвальни.
— Смотри, председатель, не забывай, на чем лежишь. — Гриш, пряча улыбку, посмотрел через плечо. — Растянулся, как барин, и куришь. Взлетим на воздух — поминай как звали…
Куш-Юр, лежа на парке, хмыкнул:
— Испугался? Я на гусе и могу курить. — Но, затянувшись несколько раз, бросил окурок в снег. — Ты, Григорий, наверное, трусишь, как этот… Данька-Манька…
— Эй! Забыли-запамятовали спросить у хозяина про Даньку-Маньку. Может, тот дома уже? — вдруг вспомнил Гриш.
— Верно ведь! — Председатель даже сел. — Поздно — вон где мы… А не поехал ли он к Питляру в буран? Вот нечистая сила!..
— Не должон… А ну, Карько, прибавь ходу! — Гриш шевельнул вожжами, как будто бы от этого ускорялась встреча с Данькой-Манькой. — Похвастаемся — есть еще одна бочка керосину. Так ведь, Роман Иванович?
Но тот не ответил. Он смотрел назад, на затянутый маревом Обдорск. Ехали уже по Оби к Катра-Вожу, хоть взглянуть на прощание — когда еще придется побывать. И Куш-Юр вновь увидел высоко над Обдорском светлую точку — горящую лучистую лампочку.
— Что за ерунда. Кругом светло, а лампочка горит над селом. Смотри!.. — кивнул Куш-Юр.
— Высоченная мачта, я видел, — ответил Гриш, оглядываясь. — Сами пользуются телеграфом, а весть нарочным…
— Верно ведь, телеграф… Да, оторвались Мужи от всей страны, от Москвы. Сколько печальная весть шла до Обдорска? Нельзя жить в таком отрыве. Нельзя. — Председатель сидел, навалившись спиной на керосиновую бочку. — Мы много судили об этом на партактиве, но ничего толком не могли придумать. Хорошо, что хоть есть телеграф в Березовом и Обдорске.
— Да, — вздохнул Гриш, думая о своем. — Значит, все сделал: свозил я тебя в Обдорск, получил бочку керосину Петул-Васю, купил пять фунтов березового трута для него и огниво. Вот обрадуется — спичек-то ведь нет у нас. Пусть торгует. А еще я купил подковы и немного гвоздей. Это себе. Уплатил я долг Уля-Ваню. А еще — достал три платка красивых, матери, жене и дочери, а парнишке — бумаги. Пусть Илька учится рисовать.
Приближались к Катра-Вожу. Навстречу попадались оленеводы, пролетали упряжки, но Гриш не останавливал лошадь. Наконец Катра-Вож. Уже была сумеречная ночь. Наскоро закусили чаем в ямской избе и в путь. Никакого Даньку, проезжающего обратно в Обдорск, здесь не видели. Значит, он еще в Мужах или попадется в дороге.
Но сколько ни ехали, сколько ни встречали людей, конных и оленеводов, никто не видел парня. И питлярские не слыхали о таком. Уже проехали Лор-Вож и Васяхово, а его нет и нет. Председатель и Гриш не на шутку стали тревожиться — пропал парень. И керосин тоже пропал…
Вдруг навстречу, не доезжая Мужей, показалась из-за поворота небольшая лошаденка с розвальнями, а седока не видно. Слышно только — поет кто-то детским звонким голосом по-зырянски песню про двух товарищей, служивших в одном полку.
— Мать родная! Канев Данька, кажется, — обрадовался Гриш, останавливая своего коня.
Куш-Юр поддакнул:
— Ну конечно он. По лошадке вижу. Вот нечистая сила!
Пение смолкло, и высунулся из-за лошади Данька-Манька.
— Тпру-у! Знакомые, что ли?.. — удивился Данька и остановился.
— Вуся! — крикнули разом Гриш и Куш-Юр.
— Здравствуйте, — заулыбался Данька Канев. — Вы все еще едете из Обдорска?
— А куда ты девался? — набросился на него Куш-Юр. — Где ты шлялся-пропадал? Мы тревожились не в шутку — пропал, думаем, в буран. Заблудился и замерз где-нибудь по дороге к Питляру…
— И-и… — звонко засмеялся парнишка. — Не заплутал! Привез вам керосин. Пользуйтесь на здоровье. А теперь везу почту… Вон мешки в розвальне…
— Хорошо, что довез керосин, — улыбался Гриш. — А мы еще достали бочку из райторга. Покажи-ка, Роман…
Куш-Юр, куря, как обычно, цигарку, повернулся назад и откинул парку, под которой была бочка с керосином.
— Вот, пожалуйста. Мы умеем доставать…
— Ну и ну! — тряхнул головой Канев Данька. Он увидел горящую цигарку и стегнул свою лошадь.
— До свидания надо говорить! — засмеялся Гриш. — Испугался!
— Прощайте!.. — Данька, отвернувшись, помахал им рукой. — Взлетите!..
— Не взлетим!.. — смеясь, ответил Куш-Юр и, поправив парку на бочке, снова лег. — Молодец! Сызмальства помогает родителям.
Через несколько дней после возвращения в Мужи созвал Куш-Юр в Нардом селян на сходку. Рассказал о своей поездке в Обдорск на партактив, сообщил, что теперь во главе народа Сталин. Объявил, как парторг села, о ленинском приеме в партию. Захотели вступить комсорг Вечка, его помощник Халей-Ванька и кладовщик Пызесь-Мишка. Но Варов-Гриша на сходке не было — он возил из лесу бревна для новой избы.
Глава 4
Югыд-би
