Тяжкая дорога кончилась нежданно. Кто-то на ломаном немецком языке приказал сесть и отвечать на все вопросы, как священнику во время исповеданья. Тот же человек вытащил и кляпы изо рта. Повязок с глаз однако же не сняли.
- Кто вы и куда ехали? - последовал первый вопрос.
- Я скажу вам все, все, что знаю, - заговорил Вилли, нащупав дрожащую руку Марты. - Только сохраните ей жизнь. Вот ей. Она еще молода. Так молода!
- Вашу просьбу учтем. Отвечайте.
- Я лейтенант, сын генерала Шпица. Мой папа главный квартирмейстер четвертой армии.
- Что значит главный квартирмейстер?
- Интендант. Армейский интендант. Мясо, хлеб, сапоги, снаряды... Вы поняли меня?
Стоявшие вокруг люди одобрительно загудели, зашумели. Переводчик что-то кому-то крикнул по-русски, и сейчас же мимо с диким топотом промчался верховой. Допрос продолжался.
- Где штаб-квартира вашего отца?
- Была в Люблине, теперь в Луцке.
- С какой целью едете к отцу?
- Мы совершаем предсвадебное путешествие, - сказал Вилли и пояснил: - Я жених. Она - моя невеста. Мы были так счастливы, так счастливы! И вот... что вы с нами сделаете? Расстреляете, да?
- Нет, не угадали. За нарушение государственной границы Советского Союза мы вас повесим.
- О, пощадите! За что же? За что? - протянул руки Вилли. - Я не виноват. Мы не хотели. Нас попросили...
- Кто попросил?
- Мой папа хотел посмотреть мою невесту. Он волновался. Он хотел знать, в надежные ли руки попадает его наследство.
- Да, да. Он просил нас. Умолял, - не в силах унять слезы, заговорила Марта. - О, пощадите, не убивайте нас!
- Почему вы не на фронте, лейтенант, в то время, как другие льют кровь?
- Мой папа добился отсрочку. Свадебную отсрочку.
- А если б не отсрочка? Пошел бы убивать?
- О, да! Так требует фюрер. Я солдат.
- Выходит, вы цените свою свадьбу, а на свадьбы сотен, тысяч русских парней вам наплевать?
- Не знаю, не знаю. Ничего не знаю. Пощадите меня!
- Никакой пощады! - ударил гневом голос переводчика. - Партизанский суд именем советского народа приговаривает вас, господин Шпиц, и вашу сообщницу за незаконное вторжение на территорию СССР к смертной казни через повешение. Приговор приводится в исполнение немедленно.
Вилли и Марта стоять не могли. Их подхватили под руки, повели к толстому дереву, поставили рядом, привязали веревкой.
- Вилли!
- Марта! О небо! Спаси!!!
Как расскажет впоследствии Вилли, храпевший на небе бог вдруг очнулся, глянул на землю и, увидев двух привязанных к дереву молодых людей и взвод изготовленных к стрельбе партизан, взмахнул перстом, и вместо залпа по казненным грянул залп по казнящим. К месту казни с гиком, криком, топотом ворвалась чья-то кавалерия. Вилли не мог сквозь плотное черное полотно ничего увидеть, но по звону клинков, ружейной пальбе, воплям раненых, свалке, кулачной потасовке понял, что небо пришло на помощь, что надежда на спасение есть.
И точно. Там и сям еще хлопали одиночные выстрелы, а к ним уже подбежали какие-то люди, сорвали повязки с глаз, отвязали от дерева.
- Вы свободны, господа! - сказал один из тех, кто перерубил саблей веревку, длинный, жилистый человек в черном фраке.
Вилли и Марта кинулись на колени, обняли за ноги своих спасителей, но они отстранились, показали на столпившихся у опушки всадников и красивую карету.
- Благодарите тех, - показали знаками спасители. Вилли и Марта подбежали к карете. На ступеньке ее сидел молодой человек с фюрерскими усиками в роскошном черном фраке и курил сигарету. Вилли и Марта упали перед ним на колени.
- Мы не знаем, кто вы, - заговорил Вилли, - но мы... я и моя невеста, будем всегда, вечно вам благодарны.
- Молодые люди, встаньте и утрите свои слезы, - сказал на чистом немецком языке щеголеватый господин с фюрерскими усиками. - Грозящая вам опасность устранена. Те, кто напал на вас, жестоко поплатились. Одни убиты, другие спаслись бегством. Вы под надежной защитой славного БЕИПСА, а точнее "Благотворительного единения искренней помощи сражающемуся Адольфу". Кого имели честь спасти мои храбрые солдаты?
- Лейтенант доблестной немецкой армии, сын генерал-майора Шпица - Вилли Шпиц! - вытянувшись, отрапортовал лейтенант. - А это моя невеста, дочь известного колбасника - Марта Данке.
Человек в шикарном фраке любезно поклонился.
- Вас имеет честь приветствовать личный представитель президента БЕИПСА господин Гуляйбабка. А это, знакомьтесь, моя свита, - кивнул он на четырех господ, стоявших тут же. - Представил бы каждого отдельно, но времени для церемоний нет, кругом опасность. Партизаны. Прошу вас в карету. Я вывезу вас на шоссе, а там вы доберетесь до своего папаши на попутных.
- Нет, нет, - замахал руками Вилли. - Ни в коем случае. Ни за что! Я не отпущу вас. Мы повезем вас к отцу. Вы достойны вознаграждения.
- Рад бы, но... - Гуляйбабка развел руками. - Но у нас несколько иной маршрут. Мы полагали побывать на освобожденных территориях Белоруссии.
- О, не обидьте! Умоляю, - ухватился за рукав сын генерала. - Хотя б на час, на полчаса, а там мы вас доставим куда угодно, куда изволите. У папы машины, кони, самолеты... Марта, да что ж ты стоишь? Проси!
- Простите, я посовещаюсь, - поклонился Гуляйбабка.
Он отвел своих товарищей от кареты, обнял их:
- Друзья, спасибо! Такую персону захватили! Прикрытие что надо. Но будем осторожны. В Луцк к генералу со мной едут Цаплин, Чистоквасенко, Волович и отец Ахтыро-Волынский. С людьми остается Трущобин.
- Слушаюсь!
- Сосредоточиться в лесу и ждать моей команды.
- Слушаюсь!
Гуляйбабка вернулся к карете, бодро объявил:
- Как ни велико отклонение от маршрута, но я не смею отказаться от столь любезного приглашения таких важных и милых особ. В карету, господа! Вперед на Луцк!
...Главный квартирмейстер четвертой армии генерал-майор фон Шпиц допивал второй пузырек валерьянки, когда в кабинет вбежал, запыхавшись, адъютант и доложил:
- Едут! Едут, господин генерал! Сам лично видел в бинокль.
- О боже! Наконец-то, - подхватился генерал и, отшвырнув со лба мокрое полотенце, засеменил вниз по лестнице. Следом бежал адъютант, на ходу одной рукой застегивая на спине генерала подтяжки, другой накидывая на его плечи мундир.
Выбежав через сад на улицу, генерал увидел карету с развевающимся над ней странным черным флагом, сопровождаемую группой всадников, а на облучке кареты... Глаза генерала заволокли слезы. Жив! Жив продолжатель рода фон Шпицев!
Пока карета, поднимая пыль, спускалась с горы, да грохотала через мост, да вновь с гиком и свистом поднималась на гору, старому генералу эти минуты показались вечностью. Те полдня, проведенные в мучительном неведении и гадании, казались теперь ему сущим пустяком по сравнению с тем, что испытывал он сейчас. Ему отчего-то думалось, что именно в эту последнюю минуту, когда до сына и будущей невестки протянуть рукой, и произойдет что-то страшное. Либо сын обомрет от радости, либо упадет с этой проклятой, невесть откуда появившейся кареты и угодит под колеса. Но слава богу, тревогам подходил конец. Довольно-таки прочная карета круто, чуть не завалившись набок, обогнула цветочную клумбу и остановилась перед генералом. Белые сытые кони, мотая взмыленными головами, зафыркали, зазвенели трензелями. Вилли прямо с облучка кинулся отцу на шею, забился в истерическом рыдании:
- Папа! Папочка! Кланяйся. Падай в ноги им. Им - этим людям. Целуй их сапоги. О папа!!!
- Вилли! Сынок! Мой мальчик... Бог с тобой... Что случилось?
- Я не могу. Не могу, папа. Меня трясет. Я еле жив. Мы... Нас чуть не казнили. Мы были на волоске. Нас уже к дереву... О папа!
- Кто же вас? Кто? Где это было? Я пошлю карателей. Я спалю все деревни! Разнесу до камня!
- В лесу. Под этим мерзким Луцком, папа. Нас обстреляли. Мои "оппель" разбили. Потом был суд. Нас к смертной казни... И вот они... Они в последнюю минуту... Трех партизан убили, нас отвязали... О папа! Благодари же. Зови в дом. Вот их начальник.
Генерал, отворотясь, смахнул со щек следы, шагнул к Гуляйбабке, к этому времени уже вышедшему из коляски и молча созерцавшему встречу фон Шпицев.
- Уважаемый господин! Я не знаю да и не хочу знать, кто вы, - заговорил взволнованно генерал, - но уже по одному тому, что вами сделано, могу смело назвать вас друзьями рейха, моими личными друзьями. Я, как видите, плачу, не могу сдержать слез. Мне трудно говорить. Вы сделали для меня самое великое, самое светлое. Вы спасли моего единственного, моего любимого... Нет, нет, я должен сейчас же, сию же минуту... Скажите, чем вас отблагодарить? Что вам дать? Я ничего не пожалею. Лучшего коня? Нет, что я... Возьмите машину. Я вам дам великолепнейший "оппель-капитан". Правда, чуть подпорчен вражеской гранатой багажник, помято крыло, но машина как зверь.
- "Оппель-капитан", господин генерал, моя мечта. Я сплю и вижу себя в "оппель-капитане", но вот беда, у меня конный обоз. Небольшое несоответствие в скоростях получится, господин генерал. Я окажусь вместе с войсками фюрера на Урале, а подчиненный обоз где-нибудь в Бобруйске.
