мои двоюродные братья и сестры. Когда рождаешься в одной из сезонных семей, когда ты прямой потомок главы, то вынужден проходить сложное обучение. Ты посещаешь занятия, на которых изучаешь все о нашей истории и правилах. Учишься контролировать свои силы и правильно их использовать. Но поскольку я, в отличие от остальных, никогда не проявляла никаких способностей, меня отправили в обычную школу, в то время как другие дети брали частные уроки и обучались дома. У меня же всего раз в неделю проходили занятия с мамой, на которых она в двух словах рассказывала, что происходило в моей семье в последние столетия.
Сегодня я сознательно ограждаю себя от остальных, но в этом нет моей вины. Это своего рода защитная реакция, созданная мною еще в детстве. Потому что тогда мне на собственном горьком опыте пришлось усвоить, что я не принадлежу к их числу. Слишком часто мне приходилось в одиночестве плакать в своей комнате, потому что все остальные были намного лучше меня. Но теперь с этим покончено.
Дед бросает на Зару еще один быстрый взгляд, словно и в самом деле обдумывает ее слова, а затем поворачивается ко мне:
– Мы пока не знаем, почему твои способности, Блум, проявились только сейчас. Но независимо от того, разовый это случай или нет, ты, я надеюсь, понимаешь, что несешь ответственность перед этой семьей.
Мне очень хочется фыркнуть в ответ, но я сдерживаюсь. В течение последних семнадцати лет моя задача в этом доме сводилась к тому, чтобы не шуметь и не мешать другим. То, что об ответственности сейчас говорит именно дед, просто смешно. Его внук мертв, а его, похоже, не очень-то интересует, как это произошло.
– Понимаю, – заставляю я себя сказать, игнорируя Зару, которая тихо и наигранно смеется.
– Хорошо, – кивает дедушка. – Тогда можешь пока продолжать ходить в школу. Пока. Посмотрим, как будут развиваться события, и если что-то изменится, примем новое решение.
С облегчением выдыхаю. Я не особенно заинтересована в каких-либо тренировках и уж точно не рада тому, что проведу ближайшие дни дома вместо того, чтобы тусоваться с друзьями. Но это все же лучше, чем домашнее обучение.
Дед начал было отворачиваться, но затем вдруг снова посмотрел на нас.
– Вам обеим следует научиться ладить друг с другом, – говорит он Заре и мне. – Мы одна семья и должны поддерживать друг друга, а не втыкать палки в колеса. – И, не дожидаясь ответа, он поворачивается и выходит из комнаты.
В недоумении смотрю ему вслед и едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Да, мы одна семья, но только биологически. И не больше. Я люблю свою маму, к ней я чувствую привязанность, но, честно говоря, испытываю больше семейных чувств к нашей экономке Мэрте, чем к своему деду или к Заре. Может, мы и семья, но отношения у нас паршивые.
Когда в зале остаемся только мама, Зара и я, кузина тоже встает и молча выходит из комнаты.
Задумчиво разглядываю свои сцепленные руки, лежащие на коленях.
– Ты и в самом деле считаешь, что это необходимо? – тихо спрашиваю я, кивая в сторону двери, за которой только что скрылся мой дед. – Или ты говоришь это только потому, что он так думает?
Мама садится рядом со мной.
– Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности. Если это действительно был единичный случай, мы поймем это и тогда сможем прекратить тренировки. Но на данный момент важно, чтобы мы подстраховались. Пока… – Когда она замолкает, я поднимаю голову. В голубых глазах матери плещется беспокойство и что-то, похоже на страх.
– Пока? – напоминаю я, когда мама не торопится закончить фразу.
Она пристально смотрит на меня, протягивает руку и убирает мне за ухо прядь волос.
– Пока мы не поймем, что происходит.
– Мама, – говорю я, пытаясь переварить сказанное. – Насчет Сандера… Я… я видела его тело. Это был точно не аллергический шок.
Взгляд матери становится каким-то… безучастным. Будто она отключила все чувства и мысли. Мама аккуратно поднимается, словно медлит с ответом. Когда она, наконец, начинает говорить, ее голос и интонация идеально сочетаются с выражением лица – гладким и бесстрастным.
– Не забивай себе этим голову, Блум. Об этом позаботится твой дедушка.
– Выходит, мне стоит заткнуться, хотя я знаю, что вы лжете?
– Я больше ничего не хочу от тебя слышать про это, – обрывает она меня так резко, что я рефлекторно отступаю назад. Заметив мою реакцию, она тихо вздыхает и проводит руками по лицу. И вдруг кажется какой-то невероятно усталой. – Я не со зла, Блум. Наоборот. Сейчас так много всего происходит, и ты уже достаточно натерпелась, когда нашла его. Тебе не стоит беспокоиться о таких вещах и не нужно волноваться. Договорились? Это все, что тебе нужно знать.
– Но…
– Никаких «но», – перебивает она меня, все еще строго, но уже не так резко, как до этого. – Ты просто должна мне доверять. Мне и своему деду.
Хочется поспорить, расспрашивать ее до тех пор, пока она, наконец, не скажет мне правду. Но я замолкаю. Я пробыла частью этой семьи достаточно долго для того, чтобы понимать, когда проиграла. Одно можно сказать наверняка: слепо доверять я не буду никому. Уж слишком много тайн и лжи витает в коридорах этого дома.
Избранная
Когда на следующий день я иду после школы в комнату для тренировок, то почти уверена, что на моем лице выражено разочарование. Надевая спортивный костюм и перекусывая перед тренировкой тефтелями, продолжаю ругать себя. Последние несколько часов в школе пролетели так быстро, что я почти уверена, что судьба замышляет сыграть со мной очередную злую шутку.
Не хочу этого делать. Во-первых, потому, что вся эта суета покажется чертовски неловкой, если мои пресловутые способности больше никогда не проявятся. Зара наверняка высмеет меня. Другая причина, по которой я предпочитаю проводить время иначе, заключается в том, что я попросту боюсь проявления своих сил, возможно, еще пробуждающихся, словно вулкан, который все считают спящим, но который может извергнуться в любой момент. Боюсь, что тренировки могут каким-то образом привести мои силы в действие. Если способности у меня есть, им требуется лишь нажатие на спусковой крючок. Но я не хочу обладать никакими магическими способностями. Что ж, может, у меня и есть силы, но я не хочу быть частью этого, не хочу заниматься семейным делом. Ведь это определенно будет означать только одно: мне придется распрощаться со своими планами на будущее. Я не смогу поехать за границу, чтобы изучать что-то, связанное со СМИ или, может, с журналистикой. Что бы я для себя ни выбрала, моей семье не понравится, если я захочу дистанцироваться от них ради собственной карьеры. А если окажется, что у меня действительно есть
