Писающаяся девушка в планы Володи на вечер не входила. Она вообще основательно подпортила налет романтизма, легким туманом окутавший их с Верой знакомство. Ему нравилась в отношениях с девушками некая киношность, неприменимая в обычной семейной жизни, утонуть в трясине которой было никогда не поздно. Но наглая девица делала романтику похожей на фарс.
– Если она не вылезет сама, я оставлю ее тут на ночь, – индифферентно сообщил Володя, не глядя ни на Веру, ни на ее барахтавшуюся подружку.
– Я ж замерзну! – возмутилась Алла.
– Сожалею.
– Вер, с кем ты связалась? Это же маньяк! Сначала он защемляет женщин в своей машине, а потом замораживает их, как треску!
– Верочка, возьми там в бардачке скотч, надо залепить рот барышне, – ни один мускул не дрогнул на его лице. И хотя Вера понимала, что он шутит, но холодок по спине пробежал: уж больно бесстрастным было Володино лицо.
– Верка, опомнись, ты же о нем ничего не знаешь! – захныкала плененная Муськина.
– Алла, я сейчас сама тебя прибью! Ну что ты вечно во что-то вляпываешься? – разозлилась Верочка.
– Я-а-а? – задохнулась от возмущения Муськина. – Да не могла же я оставить тебя наедине неизвестно с кем!
– Вообще-то я вполне дееспособная и могу отвечать за себя. – Веру поразил мотив, на основании которого сокурсница так самозабвенно портила ей вечер.
– Оставьте свой героизм при себе, мадам…
– Я не мадам, я мадемуазель! – гордо вскинулась Аллочка.
– Неважно. Ваш прыжок на амбразуру в данном случае неуместен! – хмыкнул Володя. – Ваша подруга не нуждается в опеке.
– Как это неважно? Я никогда не состояла в браке, поскольку презираю вас как класс! – Муськина как обычно уловила только часть из всего вышесказанного, и, обидевшись на введение, все остальное уже прослушала, формулируя достойный ответ.
– Володя, тормози, вон мой дом, – обреченно сказала Верочка, понимая, что после столь бурного вечера кавалер вряд ли пожелает продолжить знакомство. Но как спасти ситуацию, она не знала.
– Алле, а как же я? – взвизгнула Муськина так, что у Веры заложило уши и в голове завис тоненький противный звон. – Мне не здесь выходить!
– А вы, мадемуазель, поедете со мной, – сообщил Володя. – Покатаемся по ночному городу.
Верочка совершенно не понимала, как себя вести: надо ли пытаться устраивать тут возню и выцарапывать глупую Муськину из салона или оставить дурищу учиться на ошибках. Но Володю она действительно не знала, поэтому оставлять одногруппницу неизвестно с кем было неудобно.
Муськина задергалась с удвоенным энтузиазмом. Вера покраснела, вспоминая все известные ей непечатные эпитеты и мысленно обвешивая ими Аллочку, как новогоднюю елку игрушками. У Володи был очень красивый профиль и завораживающий голос. Уходить от него не хотелось. Но похоже, что вечер закончился, а телефона он у нее так и не попросил. Хотелось плакать. А еще хотелось от всей души врезать Муськиной, вклинившейся между ними и старательно сопевшей, трепыхаясь, как рыба на крючке.
– Раздеться сможешь? – раздраженно спросил Володя, сосредоточенно глядя на руль. Судя по всему, вопрос относился к Аллочке, но в настоящий момент Вера не была уверена, что спрашивали не ее.
– Не буду, – голосом советской разведчицы, пойманной фашистами с рацией в центре Берлина, провещала Муськина. – Я так не дамся!
– Да кто б за тебя брался! – в сердцах гаркнул Володя. – Не дастся она! Попробуй вылезти из куртки, а мы ее выдернем, может, хоть тогда получится с тобой распрощаться!
– Это невежливо, – невпопад обиделась Алла. – Женщина должна прощаться первой.
– То есть ты еще не готова нас покинуть? – изумился Вова. – Надо же, так понравилось?
Проскользнувшее словечко «нас» захлестнуло Верочку надеждой, перехватив ей дыхание и едва не выжав слезу: оказывается, еще не все потеряно, и кавалер планирует хоть какой-то кусочек совместного будущего. Возможно, этого кусочка хватит на то, чтобы оставить о себе память в виде телефона…
– Давай вылезай из рукавов. – Вера развернула небывалую активность и едва не сломала однокурснице руку, старательно вытряхивая ее из верхней одежды.
– Осторожно, куртка дорогая, – насупилась Муськина.
– Снявши голову, по волосам не плачут, – утешил ее Вова.
– О чем это он? – напряглась Аллочка, вцепившись в сиденья.
– Просто молчи, – взмолилась Вера.
Через двадцать минут взмокшая от усилий, но счастливая троица выбралась из машины.
– Чувствую себя так, словно разделил сиамских близнецов, – пожаловался Володя. – Алла, я могу надеяться, что вы наконец-то нас покидаете?
– Это на что вы намекаете? Что я сейчас пешком по темноте домой пойду? А если на меня кто-нибудь нападет?
– Ему можно будет только посочувствовать. – Вовино благодушное настроение начало утекать, как теплый воздух в щель.
– Он еще и хам, – пожаловалась Муськина в пространство.
Надеяться на какие-то позитивные подвижки в присутствии Аллы было глупо. Она действовала на Вову, как красная тряпка на быка. Верочка стояла перед сложным выбором: потерять навсегда мужчину, который будил какие-то неясные, но приятные волнения в нервных окончаниях, вызывая эмоциональное томление в солнечном сплетении и мещанские мысли о тихом семейном счастье, или поссориться с наивной до полной невменяемости Муськиной, старательно творившей добро в отдельно взятой судьбе попавшейся под руку однокурсницы. Видимо, Муськина чувствовала себя доброй феей, оберегавшей Верочку от постороннего злого умысла. Но, поскольку все мы занимаем разные позиции в хитросплетениях линий жизни, то и точки зрения, согласно законам физики, у нас разные: если с высокой горы открывается обзор аж до линии горизонта, то из болота можно увидеть разве что верхушки ближайших деревьев да чахлые нити клюквы, извивающиеся на влажном мхе. Каждому мнится, что на вершине именно он, тогда как все остальные в лучшем случае топчутся у подножия его жизненной мудрости и широкого кругозора. Вот и сейчас Муськина парила гордым соколом, норовя открыть глаза пребывавшей в информационном вакууме Верочке, а заодно лишний раз тюкнуть клювом распустившего хвост и задумавшего явно что-то недоброе мужика. Согласно ее теории о подсказках судьбы все складывалось наилучшим образом: сама фортуна помогла Аллочке перехватить Веру, балансировавшую на перепутье и готовую поверить первому встречному типу со смазливым личиком. Муськина была глупой, но доброй девушкой. Эта доброта веселым чертиком скакала в глубине ее души, периодически выскакивая в пространство и распугивая окружающих. Алла очень любила маму. Мама была мудрой и много чего понимающей. Ее разговоры с подругами, с удовольствием подслушиваемые набиравшейся ума-разума дочерью, обогащали Аллочкины знания о взрослой жизни. Дочь интерпретировала все услышанное на свой лад, переосмысляя и аккумулируя информацию с точки зрения современной девушки, так как мама, хотя и была безусловно умной, но принадлежала к другому поколению, выросшему в эпоху отсутствия компьютеров и мобильных телефонов. Адаптированные к реалиям двадцать первого века мысли и наблюдения трансформировались в нечто невообразимое и густым конденсатом оседали в Аллочкином сознании, формируя грозовые тучи многовекового женского опыта, готовые пролиться на первую встречную жертву.
