Я поступил на инженера, но в тоже время достиг призывного возраста. В первый же мой день на фронте меня ранили. Легкое пробили пулей. Остаток войны я провел в госпитале. Там меня чуть не избили солдаты из соседней палаты за какую-то шутку, сам уже не помню какую. Точно, ты тогда защитил меня, надавал одному из них, а остальных прогнал, — я жму ему руку, — еще раз спасибо за тот случай.
— Теперь и я вспомнил. Удивительно, но через несколько лет, ты вернул должок и спас меня, — он улыбнулся, — рад, что так случилось. И все же, почему ты не вернулся на инженера.
— Сам до конца не понимаю. Не захотел. Знаешь, после чумы, а затем и войны, началась новая жизнь. Казалось, все было отрезано, пути назад нет. Мне хотелось начать все сначала. Признаюсь, меня еще и гложило чувство вины тогда.
— Начинается, — шутливым тоном проговорил Ульрик. Ему не впервой слышать рассуждение, которое я сейчас вот-вот исторгну.
— Я не сделал ничего на войне, просто приехал и словил пулю. И все. Я был совершенно бесполезен. А ведь я занимал место в госпитале, тратил медикаменты. Не просто бесполезен получается. Даже вреден.
— Неправда, — вдруг прервал меня Ньюман, — Смотри. Будь на твоем месте другой солдат, который не словил бы пулю, он бы сам могу убить человека и не одного. Он бы мог продлить войну на несколько секунд. Ты же, по сути, приблизил её конец.
— Да, то есть, из-за меня мы быстрее проиграли?
— А мы и должны были проиграть, Фред. Это была безумная, ненужная и позорная война. Я думал, поражение что-то изменит в нашем обществе, но нет! Все осталось как прежде. Во истину, всегда стоит Иггдрасиль. И всегда на верхушке его сидят самые гнилые люди. Те же рожи. Из года в год. Мир рушится, а им — ничего. Нет, Фред. Ты был лучше, чем любой солдат на той войне. Прости, я распалился.
— Ничего страшного, — говорю я, — у всех у нас есть груз на душе. Бывает лучше иногда разделить его с другими.
— Однако, — вмешивается Аттерсон, — я бы предпочел сделать вид, что этого разговора не было.
Игнорирую друга.
— Конрад, а ты сам-то что на войне делал? Если ты так говоришь, и в тоже время воевал за наших…
— Я все расскажу. Но позже, а сейчас не время. Лучше пойдем дальше.
Так мы гуляли до шести утра. Силы со временем покидают меня, и я вынужден вернутся домой. И снова я падаю лицом в кровать и почти мгновенно засыпаю. Какое блаженство. После стольких дней бессонницы, когда я говорил с сами собой о бесполезных, тупых вещах. Просто сон, без сновидений. Какое же блаженство вечного покоя тогда чувствуют мертвецы?
4 ночь
Снова театральный кружок. Все повторяется. Во время занятия чувствую себя хорошо, даже в приподнятом настроении. Сразу после чувствую пустоту внутри и грусть. Вот уже второй год после окончания ухожу домой пешком в полном одиночестве. Один по ночному городу. И каждый раз меня ждут одинаковые мысли: иду один и думаю о том, что иду в одиночку. Странно и бессмысленно.
Стоит ли мне туда ходить — вопрос, который каждый раз крутится у меня в голове. Зачем я там. Ощущаю себя не на своем месте, но я так чувствовал себя почти всю жизнь. На утро я снова пойму, что здесь мое место, что я люблю этих ребят всем сердцем и не покину их до конца. Но это утром. А сейчас вечер, за окном буран, темно.
Занятие закончилось пять секунд назад. Мы аплодируем друг другу за хорошо проведенное время. Стою в задумчивости и растерянности. Часть ребят уже ушла. Клара, которая тоже ходит в театральный, собирает вещи. Подхожу к ней, хочу начать разговор, но заминаюсь. Не могу придумать, с чего начать. Слова не приходят в голову. Как обычно, в прочем.
— Ну как там проходит твоя постановка? — не нахожу ничего лучше, кроме как спросить, как дела, — как успехи?
— Да все нормально, — она даже не оборачивается.
Смотрю в окно. Как с вами общаться люди? Я пытаюсь сблизиться, узнать получше, да и просто поговорить. Ничего в ответ. А она разве должна тебе? Нет. На стекле вижу свое отражение: угрюмое, унылое. А что с таким говорить впрочем? Странно, мне всегда казалось, что я являюсь человеком, с которым интересно общаться. Для того, чтобы таким стать я прошел долгий путь, читал, учился, развивался. Не такой уж и интересный в общении, как оказалось.
Но ведь оно и никогда не было самоцелью. Просто хочется иногда внимания, хочется поговорить, быть рядом с кем-нибудь. Да и чего таить, зачастую просто хочется быть кем-то любимым. Даже в уме тяжело это признавать. Тяжело признавать свое совершенное одиночество. Кажется, я никогда не смогу нормально общаться с противоположным полом. Да и как тебе смочь, словно говорит со мной моё отражение в зеркале, откуда тебе знать нормальные паттерны поведения, у тебя и примера-то не было.
Кроме того, ты для них всех как динозавр. Разрыв в возрасте небольшой. Разрыв в поколениях огромен. А ты все так же ведешь себя как подросток. Пытаешься, причем неудачно. Просрал ты свою молодость, теперь пытаешься наверстать упущенное. Хватит. Пора завязывать говорить с самим собой.
Иду домой. Зима скоро кончится, я чувствую это в воздухе. Хотя на редкость холодно, а ветер дует как бешенный. Сегодня я должен встретиться с Этель. Я уже сам этому не рад. Но нужно идти до конца. Как странно. Тогда, в ту ночь, в клубе я чувствовал такую радость, такое хорошее настроение. Возможно ли это повторить, или я уже никогда не испытаю тех же эмоций? Неужели я вкусил счастья, чтобы продолжить жить обыденно. Надо будет еще раз сходить туда, хотя бы попытаться. Словно наркоман, питающийся хорошими эмоциям. Так все люди такие, с другой стороны.
Эх, вот так каждый раз, когда иду один. Нельзя мне одному ходить, мысли самые поганые лезут в голову. Не все так плохо сейчас: по крайней мере, у меня есть цель, есть к чему идти. Пусть эта цель — это гребанный путь в никуда, на который я встал из-за спора, о котором я мог бы забыть давным-давно.
Подхожу к дверям своего дома. Смотрю наверх, проводя взглядом по зеленым окнам подъезда. На некоторых этажах горит слабый свет. Сверху падает снег, переливаясь в свете уличных фонарей. Все будет также: открываю подъезд, поднимаюсь по лестнице, вожусь
