Я оглядел гавань. «Фурия» была самым большим из стоявших на якоре судов. Остальные лодки были либо рыбачьи, либо прогулочные. Мизены никогда не были слишком оживленным портом, большая часть торговых операций проходила через Путеолы — крупнейший торговый порт Италии. И все же мне казалось, что в Мизенах было более тихо, чем должно было бы быть, особенно если учесть, что рядом находились окрестности Байи с их знаменитыми минеральными источниками. Я поделился этой мыслью с Фаустом Фабием.
— Значит, вы уже здесь бывали? — спросил он.
— Несколько раз.
— И хорошо знакомы с торговыми судами, и с деловой жизнью на побережье Кампаньи, не так ли?
Я пожал плечами.
— За последние годы дела постоянно вынуждали меня посещать берега Чаши. Я не специалист по морским перевозкам, но вряд ли ошибусь, сказав, что гавань выглядит слишком пустой.
По его лицу промелькнула легкая гримаса.
— Вы совершенно правы. Сейчас, когда в море пираты, а внутри страны Спартак, повсюду торговля переживает застой. Люди не решаются ни ездить по дорогам, ни плавать по морю, тем более удивительно, что Марк решил послать за вами «Фурию».
— Марк? Вы имеете в виду Марка Муммия?
— Нет, разумеется. У Муммия нет собственной триремы! Я имею в виду Марка Красса. — Губы Фабия тронула слабая улыбка. — Но вы вряд ли знали об этом, не так ли, пока не сошли на берег? Ну, вот мы и доплыли. Держитесь крепче — эти неуклюжие гребцы… можно подумать, что они пытаются протаранить вражеский корабль. Кандалы на «Фурии» могли бы оказаться им полезны.
Ступив на настил пристани, я снова посмотрел на гавань.
— Вы хотите сказать, что сейчас здесь вообще нет никакой торговли?
Фабий пожал плечами. Я отнес его гримасу на счет традиционного патрицианского презрения ко всему, что касается торговли.
— Разумеется, парусные лодки и скифы снуют взад и вперед по Чаше, развозя товары и пассажиров между деревнями, — сказал он. — Но у крупных пристаней в Путеолах все реже и реже швартуются большие корабли из Египта и даже из Испании. К тому же через несколько недель навигация вообще прекратится на зиму. Что же касается поступления товаров из центральной части страны, то весь юг Италии в настоящее время во власти Спартака. Он серьезно укрепился на зиму в горах вокруг Турии, после того как целое лето терроризировал район восточнее Везувия. Там был уничтожен весь урожай, дотла сожжены фермы и виллы. Базары пусты. Хорошо хоть то, что местные жители могут обходиться без хлеба: ни один человек в этих краях не умрет с голоду, пока в Чаше водится рыба, а в Лукринском озере не перевелись устрицы.
Он повернулся и повел нас по пристани.
— В Риме, как я полагаю, не чувствуется недостатка в продуктах, несмотря на эти волнения? Там этого не допустят.
— Люди боятся этого, но пока не страдают от нехватки провианта, — процитировал я последнюю речь, которую недавно слышал в Форуме.
— Точно в Сенате, — фыркнул Фабий. — Они пойдут как угодно далеко, лишь бы римская толпа чувствовала себя комфортно. И при этом никак не найдут толкового военачальника, который смог бы возглавить борьбу либо со Спартаком, либо с пиратами. Это просто сборище никчемных людей! Да, Рим уже не тот, каким он был. Сулла раскрыл двери в Сенат для своих закадычных друзей. Теперь мелочные торговцы и продавцы оливкового масла выстраиваются там в очередь, чтобы произносить речи, а гладиаторы тем временем грабят окрестности. Хорошо еще, что у Спартака не хватает мозгов или, может быть, нервов выступить маршем на сам Рим.
— О таком повороте событий говорят ежедневно.
— Не сомневаюсь в этом. О чем еще остается говорить в наши дни римлянам между тарелкой икры и блюдом с жареной перепелкой?
— Популярным объектом всяких пересудов остается Помпей, — заметил я. — Говорят, что он почти сломил повстанцев в Испании. Народ склоняется к мнению о том, что Помпею следует срочно вернуться и положить конец банде Спартака.
— Помпей! — Фауст Фабий процедил это имя с тем же презрением, что и Марк Муммий. — Разумеется, про него не скажешь, что он из плохой семьи, и никто не может принизить его военных заслуг. Но в этот момент Помпей не смог бы действовать с успехом, он не тот человек.
— А кто же тот человек?
Фабий улыбнулся, и его крупные ноздри раздулись.
— Вы скоро с ним встретитесь.
Нас уже ждали лошади. В сопровождении телохранителя Фабия мы проехали через местечко Мизены и свернули на север по вымощенной булыжником дороге, проложенной вдоль широкого топкого берега. Дорога пошла вверх, через невысокий горный кряж, поросший деревьями. По обе стороны дороги между деревьями замелькали большие дома, отделенные один от другого ухоженными садами и нетронутыми участками леса. Экон смотрел на все это с восхищением. Живя со мной, он встречался с богатыми людьми, а случалось и бывал зван в их дома, но великолепие, открывшееся ему в окрестностях Чаши, поразило его. Стоящие вплотную друг к другу городские дома римлян, с их простыми фасадами, далеко не так импозантны, как загородные виллы. Вдали от завистливых глаз римской толпы, в таких местах, куда нет доступа никому, кроме рабов или таких же владельцев вилл, как они сами, знатные римляне не боятся показать свой вкус, как и способности платить за всю эту роскошь. Старомодные ораторы говорят, что в прошлые времена богатство заключалось в личных качествах, но в мое время золото стало лучшей приправой к любым качествам, и в особенности на берегах Залива Изобилия.
Фауст Фабий перевел свою лошадь на более неторопливый аллюр. Если бы дело было срочным, он бы этого не сделал. Казалось, в самом воздухе побережья Кампаньи было что-то, расслаблявшее даже самых беспокойных горожан с севера. Я чувствовал это по себе, вдыхая аромат хвои и моря, наслаждаясь особой ясностью солнечного света, заполнившего все небо и отражавшегося от поверхности воды в огромной чаше залива. Ощущение божественной гармонии и благодарности богам наполнило меня. Такое чувство удовлетворенности развязывает языки, и мне оказалось нетрудно разговорить Фауста Фабия. Он был римлянином до мозга костей, и было ясно, что посещая эти края достаточно часто, знал очень много из прошлого Кампании, а также прекрасно разбирался в местных обычаях.
— Должен вам сказать, Фауст Фабий, что мой покровитель на суше куда более любезен, чем тот, с которым я имел дело на море. — Он принял эту лесть с тонкой улыбкой. Мне было ясно, что он не испытывает особого расположения к Марку Муммию. — Скажите мне, — продолжал я, — кто все-таки такой этот Муммий?
Фабий поднял бровь.
— Я полагал, что вы должны были это знать. Муммий один из протеже Красса со времен гражданских войн. Теперь он правая рука Красса во всех военных делах. Семья Муммиев ничем особенным не выдается, но, как у большинства римских семейств с достаточно длинной родословной, у них был по меньшей мере один знаменитый предок. К сожалению, его слава переходит из рук в руки, окрашенная скандалом. Прапрадед Марка Муммия был консулом во времена правления Гракхов. Он победоносно провел кампании в Испании и Греции. Вам никогда не приходилось слышать о Сумасшедшем Муммий, известном также под именем Варвара?
Я пожал плечами. Умы патрициев, несомненно, отличаются от наших — умов обычных людей. Иначе как могли бы они без всяких усилий держать в голове весь перечень славных дел, сплетен и скандалов, касающихся множества предков, и не только своих собственных? При случае они могут поведать вам самые пикантные подробности событий, восходящих аж ко времени короля Нумы.
Фабий улыбнулся.
— Это мало вероятно, но если вам случится оказаться в обществе Марка, будьте осторожны в словах — он невероятно чувствителен ко всему, что касается репутации своего предка. Так вот, много лет назад Сенат послал этого Сумасшедшего Муммия покончить с мятежом Ахейской Лиги в Греции. Муммий разбил мятежников наголову, а потом систематически грабил Коринф, а затем превратил его жителей в рабов и в соответствии с декретом Сената сравнял его с землей.
— Еще одна славная глава в истории нашей империи. Несомненно, любой римлянин гордился бы таким предком.
— Разумеется, — согласился Фабий, едва заметно стиснув зубы в ответ на иронию, прозвучавшую в моем голосе.
— Эта акция, достойная мясника, и принесла ему кличку Сумасшедшего Муммия?
— О, клянусь Геркулесом, нет. Ни его кровожадность, ни жестокость тут ни при чем. Вся его натура сказалась при отправке в Рим произведений искусства. Драгоценнейшие статуи прибыли разбитыми на куски, урны филигранной работы были побиты и исцарапаны, со шкатулок были сорваны драгоценные камни, а от дорогих стеклянных изделий остались одни осколки. Говорили, что этот тип не мог отличить Поликлета от Полидора!
