оставалась покрыта для меня тайной. В том числе в части происхождения нескольких рубцов, пересекавших его лицо. Одни видели в них следы университетских дуэлей, другие – последствие странствий по довоенному Востоку. Сам профессор упорно отмалчивался и лишь хитро улыбался в ответ на вопросы молодых друзей и знакомых.
– Он написал мне, что вам понадобится мое содействие в некоем деликатном деле, – продолжал Омар, – думаю, нам стоит выпить кофе и обсудить подробности. Не буду тратить время на пересказ нашей беседы. Мне и Омару предстояло решение вполне технических проблем – как можно быстрее вступить в общение с продавцами древностей, и в случае необходимости обеспечить финансовую сторону сделки. Послевоенный Египет был не тем местом, где считалось приемлемым оплачивать услуги банковскими чеками…
Надо заметить, что вопреки моим ожиданиям, Омар действовал поистине с тевтонской точностью и распорядительностью – уже вечером я трясся в вагоне, прицепленном к направлявшемуся в Каир паровозику, имея при себе набор векселей, которые, по словам антиквара должны были «открыть для меня двери всех сокровищниц Востока». Перечень сокровищниц, с именами ростовщиков, готовых превратить эти векселя в наличность, прилагался. Встреча проводилась в лучших традициях бульварной приключенческой литературы. Двое худосочных арабов в причудливых обносках, видимо символизировавших приход цивилизации на патриархальный Восток, и обвешанные целым арсеналом холодного и огнестрельного оружия, завязали мне глаза и долго водили кругами по городу, периодически начиная громко спорить на какую улицу лучше повернуть и не забывая здороваться с многочисленными друзьями и родственниками. За битый час блуждания по окрестностям каирского базара я довольно подробно узнал о семейных заботах моих конвоиров, достоинствах приплода у ослицы брата жены одного из них, мнении двоюродного дяди второго о перспективах изменения цен на кунжут в предстоящем году и еще кучу самых разнообразных подробностей. Наконец, достаточно утомившись, они провели меня в какой-то темный и мрачный склад, где сняли повязку и представили боссу – толстяку в довольно приличном европейском костюме и красной турецкой феске. Его, видимо для солидности,
сопровождало трое охранников, отягощенных оружием в еще большей степени, чем мои конвоиры. Босс широким жестом пригласил меня сесть на истертые подушки, сложенные кучкой рядом с ящиком, временно исполнявшим роль стола. Солдатским чутьем я понял, что после близкого контакта с этими подушками мне предстоит серьезный риск расстаться с купленным специально для этой поездки парусиновым костюмом (по крайней мере, все остальные известные мне методы уничтожения, несомненно с вожделением ожидавшей меня в этих подушках шестиногой фауны, были слишком трудоемкими). Однако отказываться довольно неприлично, и я занял предложенное мне место.
– Исключительно из уважения к досточтимому Омару эфенди я согласился показать
вам ценности, с таким трудом добытые мною в подземельях проклятых язычников… – он сделал знак рукой и появившийся откуда-то из темноты человек в довольно приличном халате выложил на ящик несколько свитков и кожаный мешочек с монетами. Начался торг. Я с показным пренебрежением высыпал монеты на дощатую поверхность и убедился, что, в общем, пренебрежение могло быть и не показным. Ничего действительно интересного там не было. В лучшем случае пара поздневизантийских солидов и кератиев. Свитки были куда более занимательны. Хотя тоже довольно поздние, и
судя по всему, извлечено все это было не из «подземелья язычников» а из развалин какого-то коптского монастыря.
– Ты хочешь потратить все мое время на эту ерунду? – я постарался максимально войти в роль разборчивого покупателя.
Босс сделал знак рукой, и на ящике появились новые свитки и еще несколько монет. Тут уже были изделия римской чеканки с портретами Аврелиана и Клавдия. Был даже довольно редкий серебряный антониан с надписью Zenobia Augusta. Свитки тоже оказались постарше, но опять же явно монастырского происхождения. Определенный интерес мог представлять лишь один из пергаментов, текст на котором, судя по всему, был написан поверх затертого более старого – обычная практика в эпоху редкости и дороговизны писчих материалов. Такие документы называют палимпсестами, и при изучении того, что было написано изначально, удавалось находить довольно редкие античные тексты.
– Думаю, теперь мы можем посмотреть действительно ценные вещи, – я скорчил самую придирчиво-недовольную гримасу на какую был способен.
Босс крякнул и сделал еще жест. Тут уже двое людей в халатах выплыли из мрака за его спиной, держа за края шерстяное полотнище, на котором в беспорядке лежали ржавые железки, еще несколько свитков, и какие-то мелочи. Но мое внимание было привлечено к обсидиановой статуэтке, видневшейся в самом низу. Я постарался придать себе как можно более безразличный вид и стал копаться в
груде древностей. Обломки римских доспехов, кусок каски, проржавевший настолько, что едва не рассыпался, сердоликовые бусы, медный крестик, еще монеты… Вот и она. Точно как и та, что стояла у меня в комнате. Снизу такие же странные, похожие на письмена, узоры. Я повернул ее вверх ногами. Увы, тут ничего нацарапано не было… Так, надо отложить, не давая им заподозрить мой интерес. Что тут еще. Снова пергамент, что-то про монастырь в Стимфалополисе. Нужно будет потом изучить подробнее. Каменный скарабей, обычная вещь в Египте. Какие-то уже и вовсе не опознаваемые обломки… Я отложил в сторону несколько монет, большинство свитков, кроме совсем уж бесполезных. В последний момент, будто случайно, я добавил статуэтку.
– Я заплачу за это, остальное можете выбросить… Естественно я понимал, что никто ничего не выбросит, но дю Понту оставшееся можно было и отдать. Вопрос цены обсуждался долго и по-восточному витиевато. С восклицаниями о неизбежном разорении, обещаниями немедленно все бросить и уйти, призывами к разуму, совести и чести собеседника. Наконец, согласие было достигнуто, мы ударили по рукам, и я отправился за деньгами. Мне опять завязали глаза и вывели из склада. Впрочем, теперь никто уже не водил меня кругами, вместо этого я был весьма быстро доставлен на край базарной площади и отпущен на все четыре стороны. Правда, при этом меня упорно сопровождали державшиеся в некотором
отдалении все те же два молодца-конвоира. И они, и я старательно делали вид, что друг друга не замечаем. Но лично меня этот эскорт вполне устраивал. Гробокопатели курицу несущую золотые яйца грабить не будут, продажа ценностей европейцам это их бизнес, а вот уличные бандиты вполне могут. И вот тут вмешательство моих спутников могло бы оказаться нелишним. В конце концов это их деньги… Открыв двери одной из «сокровищниц Востока» и проведя еще одну коммерческую
беседу с местным ростовщиком, сначала норовившим обналичить вексель итальянскими лирами, вместо оговоренных тевтонских талеров, а затем долго отстаивавшим собственную точку зрения на обменный курс, я нагрузил саквояж требуемым количеством банкнот и двинулся в обратный путь. После очередного маскарада, я снова оказался на том же складе, однако теперь таинственный полумрак уже отсутствовал. Фонари горели, и при нормальном освещении склад оказался вполне банальным и явно заброшенным. Мы уже завершали расчет, когда из-за полок вышел собственной персоной Жиль дю Понт.
– Уже уходите, мой друг? Скажу честно, в тот раз я был крайне невежлив. Вместо ответа я метнул в него
подушкой, схватил саквояж, в который успел переложить свои приобретения (сначала товар, потом деньги), и, даже не попрощавшись, спешно покинул склад. Обвешанные оружием стражи босса сочли наиболее разумным не принимать непосредственного
участия в личных разборках неверных, а Жиль, по неопытности, вздумал действовать в одиночку и не чуждаясь театральных эффектов. То есть, конечно, не совсем в одиночку, но его люди были крайне непредусмотрительно оставлены снаружи… Выскочив со склада, я довольно успешно разминулся с одним из сопровождавших профессора субъектов и со всей возможной скоростью бросился в ближайший переулок. Это был не самый фешенебельный квартал города и состоял он из нагроможденных в самом немыслимом беспорядке глинобитных стен и заборов, создававших настоящий лабиринт. Дополняли его какие-то тенты, балконы, навесы и прочие конструкции, закрывавшие небо и окончательно лишавшие возможности хоть как-то понять куда бежать. Где-то позади слышались французские и арабские проклятья, они то и служили основным ориентиром в моих перемещениях – я последовательно двигался в противоположную сторону. Однако все хорошее когда-то заканчивается, довольно быстро я обнаружил, что зашел в тупик. В буквальном смысле этого слова. Минуту или две я метался среди известковых стен и заборов, надеясь обнаружить какой-нибудь проход или лаз… Увы, все было тщетно. Я окончательно потерял ориентацию и лишь слышал медленно, но верно приближавшиеся звуки погони. Видимо людям дю Понта глаза не завязывали. Сидя в уютном кресле хорошо воображать себя героем – «я просто так не дамся»! В реальности я достаточно трезво оценивал свои шансы в столкновении с людьми профессора. Насколько я успел рассмотреть, их было самое меньшее трое. Все довольно рослые и крепкие. А судя по доносившимся арабским ругательствам, к ним еще присоединился либо кто-то из гробокопателей, либо какие-то местные
