"Слышал, что Томский собирается обидеть тебя. Злой он человек и не всегда чистоплотный. Мне кажется, что он не прав. Читал твой доклад о рационализации. Доя лад подходящий. Чего еще требует от тебя Томский?"[5]
Имея письмо Сталина в кармане, Куйбышев смело выступает против Томского. Сталин молчал, но Куйбышев очутился вне группы Бухарина.
Второй случай относится к Рыкову и Бухарину. Известный разговор Бухарина с опальным Каменевым летом 1928 года Сталин истолковал как конспирацию против Советского правительства (Рыков) и ЦК ВКП(б) (Сталин). Соответствующие агентурные данные якобы подтверждали это. Делу был нарочито придан характер бунта Бухарина против Рыкова, за что Сталин и его группа и набросились на Бухарина. "Рыков не просто член Политбюро, но он и глава советского правительства. Поэтому мы не можем позволить даже друзьям Рыкова конспирировать против него", — рассуждал Сталин. Рыков не попадался на эту удочку. Оставалось искать другие варианты.
Органы печати, которые не находились под прямым руководством Бухарина и Рыкова, получили задание начать "по собственной инициативе" критику теоретических трудов Бухарина. Были сделаны попытки разыграть эту атаку по линии журнала "Большевик", но там сидели ученики Бухарина: Астров и Слепков. Они сообщили Бухарину о нажиме на них личного секретаря Сталина Поскребышева с целью напечатания критических статей о трудах Бухарина "Экономика переходного периода" и "Теория исторического материализма" (соответствующие статьи лежали уже в портфеле редакции). Возмущенный Бухарин снял копии со статей и помчался прямо к Сталину. Последний совершенно хладнокровно ответил, что он и понятия не имеет об этих статьях, ни о распоряжении Поскребышева. Тут же вызванный звонком Сталина Поскребышев тоже преспокойно заявил, что эту историю со статьями слышит впервые.
— Если кто-либо из наших сотрудников и позвонил редакции от моего имени, я в этом не вижу преступления, — сказал Поскребышев.
— Не забывайте, что я не ваш сотрудник, а член Политбюро ЦК! — вспыхнул Бухарин.
Поскребышев промолчал, а Сталин попросил Бухарина оставить у него статьи для ознакомления (Сталин, конечно, не только читал их в оригинале, но они были и написаны По его личному заданию).
Через некоторое время Астров и Слепков получили из Оргбюро ЦК "строгий выговор" с предупреждением за попытки дискредитации авторитета ЦК. Правда, статьи против Бухарина не были еще пока напечатаны, но зато бухаринцы получили серьезный удар.
Более удачным оказался опыт с "Комсомольской правдой". Тут Сталин поступил просто — вызвал секретаря ЦК ВЛКСМ Чаплина к себе и прямо приказал: "Вот эту статью поручи напечатать своему редактору (редактором, кажется, был Костров), не ссылаясь ни на меня ни на ЦК. Если выйдет скандал, будет отвечать лично редактор, но он тоже не должен называть твоего имени". Чаплин точно понял смысл задания. Через день в "Комсомольской правде" появилась громовая статья о теоретических грехах "правого оппортунизма", которые ставились в завуалированной форме в связь с концепцией члена Полит бюро Бухарина. Для партии она явилась полной сенсацией — так же, как и для самого Бухарина. Бухарин вновь обратился к Сталину. Последний сделал удивленные глаза и немедленно потребовал подать ему номера "Комсомольской правды" (вопреки обыкновению, в этот день на столе Сталина не лежала кипа газет).
— Да, действительно! Это возмутительно! Ну как же вы советуете, Николай Иванович, поступить теперь? — спросил Сталин почти дружественным тоном.
Бухарин потребовал обсуждения вопроса на Политбюро.
— Я тоже так думаю, — ответил Сталин.
На очередном заседании Политбюро ответственный редактор газеты "Комсомольская правда" получил строгий выговор за печатание троцкистской статьи "без разрешения ЦК". Но давать опровержение ЦК признал "тактически невыгодным".
Более суровую и для себя совершенно неожиданную борьбу Сталину пришлось выдержать в московской организации. Агентурные сведения ГПУ и разведка самого ЦК единодушно свидетельствовали, что именно в Московской организации Бухарин, Рыков и Томский обладают сильнейшим влиянием. Старания агентов Сталина завербовать секретарей районов Москвы или даже членов бюро Московского комитета против группы Бухарина не увенчались ни малейшим успехом. Задним числом, в конце 1938 года когда бухаринцы были уже ликвидированы и физически Сталин писал в своем "Кратком курсе"[6]:
"Одновременно со своими политическими выступлениями группа Бухарина Рыкова вела организационную "работу" по собиранию своих сторонников. Через Бухарина сколачивала она буржуазную молодежь вроде Слепкова, Марецкого, Айхенвальда, Гольденберга и других (заметим, что из этой буржуазной молодежи состояла главная редакция теоретического и политического органа ЦК ВКП(б) — журнала "Большевик".-А. А.), через Томского обюрократившуюся профсоюзную верхушку (Мельничанский, Догадов и др.), через Рыкова — разложившуюся советскую верхушку (А. Смирнов, Эйсмонт, В. Шмидт и др.)…
К этому времени группа Бухарина-Рыкова получила поддержку верхушки московской партийной организации (Угланов, Котов, Уханов, Рютин, Ягода, Полонский и др.). При этом часть правых оставалась замаскированной, не выступая открыто против линии партии".
Не будучи в курсе дела (или, может быть, наоборот, из-за осведомленности), руководство районов Москвы и Московского комитета начало поход против "левых", которые стараются дискредитировать ленинский ЦК под маркой критики "бухаринских ошибок". Упомянутое решение ЦК служило при этом установкой "генеральной линии"! Это, кажется, единственный случай, когда Сталин сделал крупную ошибку, но он быстро ее понял и бросил знаменитый лозунг: "за критику и самокритику, невзирая на лица" и исподтишка готовил внеочередные выборы московских райкомов.
Несколько забегая вперед, замечу, что уже на октябрьском пленуме МК 1928 года Сталин решил нанести открытый удар "правым" в самом МК, что означало и удар по "правым" в ЦК. Но это оказалось не такой легкой задачей. Ряд членов пленума открыто обвинил Сталина, что "под маской борьбы против какого-то мифического правого уклона" Сталин и его друзья занимаются искусственным разведением "интриг и склок" (Запольский), ЦК грубо вмешивается в дела местных партийных организаций, нарушая устав партии (Березин). Рютин прямо обвинил Сталина, что "правый уклон — его личная выдумка, чтобы расправиться с неугодными ему членами Политбюро".
Тогда члены пленума поставили перед Сталиным вопрос:
— Скажите, есть ли в Политбюро правые?
— В Политбюро нет ни правых, ни левых, — ответил Сталин.
Когда не удовлетворенные ответом Сталина члены пленума стали требовать оглашения протокола Политбюро, на котором обсуждалось июльское письмо Фрумкина против линии ЦК, Сталин огласил резолюцию Политбюро ЦК о "единстве в Политбюро", подписанную "всеми членами Политбюро"[7]. На вопрос: "Кто же из членов Политбюро присутствовал тогда?" — Сталин ответил по-соломоновски: "Все, кто был налицо!".
Резников рассказывал, что как раз с этого заседания Политбюро Бухарин, Рыков, Томский и сам секретарь Московского обкома Угланов демонстративно ушли в связи с обсуждением письма Фрумкина. История и суть этого письма заключается в следующем.
Автор письма Моисей Фрумкин принадлежал к ленинской гвардии большевиков, активно участвовал в нелегальной работе в царской России, много раз подвергался арестам и ссылкам, принимал видное участие в большевистском перевороте 1917 года. После победы большевиков занимал ряд ответственных должностей, а к описываемому периоду был замнаркомфина СССР. Его должность давала возможность близко изучить положение дел в сельском хозяйстве и промышленности.
На основании тщательного анализа состояния сельского хозяйства, подкрепленного официальными данными свое го ведомства, Фрумкин обратился в июле 1928 года со специальным письмом сначала в Политбюро, а потом ко всем членам ЦК. Основные тезисы письма Фрумкина гласили[8]:
1. Сельское хозяйство страны переживает процесс деградации.
2. Деревня, за исключением небольшой части бедноты против нас.
3. "Политика экстраординарных мер" (то есть политика насильственного изъятия хлеба у крестьянства), которая проводится руководством ЦК, может кончиться гибелью советской власти.
Поэтому Фрумкин требовал радикального поворота ЦК в сторону либеральной аграрной политики. В отсутствии этой либеральной политики, в возврате к методам "военного коммунизма", в открытом грабеже среднего крестьянства под видом борьбы с "кулачеством", в искусственном натравливании одних крестьян против других под видом "развертывания классовой борьбы" и, наконец, в изобретении Сталиным во время его командировки в Сибирь на хлебозаготовительную кампанию новейшего метода полицейского принуждения крестьян отдавать хлеб даром государству — так называемого "сибирско-уральского метода" — вот где причина нашего хлебного кризиса, писал Фрумкин. — Мы требуем расширения посевной площади — крестьяне расширяют ее, а тогда мы их записываем в кулаки! Мы требуем расширения товарооборота люди открывают мелкие ларьки, а мы их записываем в спекулянты! Мы требуем поднятия промышленности и люди открывают сапожные мастерские, а мы их записываем в нэпманы! Мы требуем советской демократии, люди указывают нам на нашу антидемократичность, а мы их сажаем в ГПУ, — доказывал Фрумкин.
