иметь одновременно и сапоги, и верблюда.
— Странны мне твои слова. Что ты хочешь ими сказать? — спросил араб.
— Хонеим не бросает слов на ветер да и не повторяет их, — ответил сапожник. — Не относись презрительно к тому, что я говорю. Я продам тебе другую пару сапог, чтобы хватило твоей золотой монеты.
— Мое предположение, кажется, было верно, — сказал араб, — ты, по-видимому, колдун и сапоги твои волшебные.
— Может быть, — ответил Хонеим, пожимая плечами. — Помни, что я тебя предупреждал.
— Знать не хочу твоих предупреждений! — сердился араб. — Я сын царя пустыни, и в нашем племени трусов нет. Не боюсь я твоего колдовства и непременно возьму эти сапоги!
— Только отдав за них верблюда, — спокойно ответил Хонеим.
Напрасно араб торговался и упрашивал, Хонеим едва ли слушал его. Он взялся за книгу и был глух ко всем уговорам араба. Тогда тот пришёл в ярость, разразился угрозами, но и этим ничего не достиг. Хонеим даже не отвечал ему.
Раз шесть араб влезал на своего верблюда, опять слезал с него, возвращался в лавку и снова принимался торговаться; но Хонеим молчал и продолжал читать книгу. Наконец араб сел на верблюда и, удаляясь от лавки, в бешенстве крикнул на всю площадь:
— У-y, собака!
Хонеим медленно поднялся и посмотрел ему вслед.
— Легкомысленный сын пустыни, он не хочет слушать моих предупреждений; так скоро он убедится, что они были не напрасны.
И сапожник вновь погрузился в чтение книги.
Спустя немного времени за городские ворота, ведущие в пустыню, выехал молодой араб на своём верблюде. Он был очень сердит — видимо, не мог успокоиться после неудачи. Вдруг он остановил верблюда и с криком радостного изумления соскочил на землю: перед ним лежал красный сапог.
— Да ведь это точь-в-точь один из волшебных сапогов Хонеима! Хотел бы я знать, как он попал сюда.
Но на дороге не видно было ни одного человека. Да и второго сапога поблизости не оказалось.
С гневом швырнул он сапог на дорогу:
— На что мне один сапог?! Только время теряю я тут напрасно, а уж темнеет.
Поспешно взобрался он на верблюда и быстро поехал дальше. Однако не проехал он и версты, как увидел на дороге другой сапог. Он слез с верблюда и поднял его.
— Это как раз пара к тому сапогу! — воскликнул араб. — Вероятно, их кто-нибудь купил, а потом растерял на дороге. Как же я глуп был, что первого не поднял. Теперь у меня была бы целая пара, и притом даром.
Солнце уже зашло. До своего табора арабу оставалось недалеко. Он посмотрел вокруг. На пустынной дороге по-прежнему никого не было видно.
«Надо вернуться, — подумал араб и, привязав верблюда к дереву, пустился во всю прыть назад. Через несколько минут он был уже на том месте, где лежал первый сапог, и, счастливый и радостный, поднял его.
«Могу теперь посмеяться над колдуном. Сапоги я всё-таки получил, и не только что верблюда, а и совсем ничего за них не отдал».
И быстро помчался опять к своему верблюду.
Вдоль дороги лишь кое-где росли одинокие деревья, и араб сразу узнал то место, где оставил привязанным верблюда: тут по-прежнему лежал другой найденный красный сапог. Но верблюда не было… Несколько раз пробежал араб по дороге взад-вперед, но нигде — никого: живой души за версту не видно, а верблюда и след простыл.
Усталый и грустный, поплёлся молодой араб к шатрам своего отца, в ту сторону, где догорала вечерняя заря, красная с золотыми переливами; цветом своим она напоминала арабу те сапоги, которые нёс он теперь с собой.
«Ты не можешь иметь одновременно и сапоги, и верблюда!» — это было предостережение, — размышлял араб, — а я его не послушал. Что-то я теперь скажу отцу и невесте?»
Было уже темно, когда араб добрался до своего лагеря. Отец поджидал сына, а возле него сидела красавица-девушка.
Юноша подошёл с поклоном.
— Ты возвращаешься пешком и один. А где же твой верблюд? — спросил отец.
— Его у меня украли.
Глаза отца сверкнули, и он готов был сказать гневное слово. Но не успел он его произнести, как голос девушки, певучий и нежный, спросил:
— Но, конечно, ты что-нибудь принёс с собою?
— Я принёс сапоги от Хонеима, — ответил юноша и развернул свой плащ, в который были завёрнуты сапоги. Но сапог там не оказалось.
— И они исчезли! — сказал он печально. — Надо мною подшутил волшебник, но я сам в этом виноват: он меня предупреждал, а я не послушался.
Девушка громко рассмеялась, засмеялся и отец; собрался весь табор, и все принялись хохотать над неудачником!
Случай этот сохранился в памяти народов Востока и даже стал пословицей. Если кто, добиваясь своей цели, её не достигнет, а только сам себе навредит, о нём говорят:
— Вернулся с сапогами Хонеима.
Лиса и медведь
Встретились как-то медведь с лисою, оба голодные. Нельзя сказать, чтобы они в большой дружбе были, и потому, увидав медведя, лиса тут же попыталась убраться в кусты. Но медведь её остановил:
— Постой, не беги, соседка! Я вижу, ты ищешь, где бы пообедать; вот и я тем же озабочен. Пойдём-ка вместе. Лисе это предложение совсем не понравилось: раньше часто случалось, когда они вместе на промысел ходили, медведь не только свою часть добычи съедал, но и из лисьей доли немало отнимал. Однако как скажешь медведю: «нет»? Он, того и гляди, рассердится. И хитрая лиса сделала вид, что охотно идёт с медведем, а сама уже раздумывала, как бы его одурачить.
— Пойдём, коли просишь, — сказала она. — Я и сама хотела тебе показать, где мы можем хорошей едой разжиться. Есть тут неподалёку богатый дом; и сегодня там как раз какой-то праздник справляют и рыбу готовят, да какую вкусную!
— Чудесно! — ответил медведь, облизываясь. — Идём же скорее!
Пошли они вместе, рядышком, и подобрались к богатому дому.
— Только тут надо быть осторожным, — сказала лиса. — Обойдём-ка мы дом с задней стороны: рыба-то должна быть в кухне. Заберёмся туда и уж полакомимся всласть.
Дверь в кухню была приотворена. Лиса живо шмыгнула туда и столкнула тарелку со стола на пол.
— Подожди меня-то, кума, — заворчал медведь, услыхав шум, — не ешь всё одна, оставь и мне что-нибудь.
Второпях не заметил он, что дверь была узка, сунулся в неё с разбега, да и застрял. Лиса же принялась швырять на пол посуду, побила чашки и плошки, наделала шуму, а сама выпрыгнула в окно.
