Гнеда ахнула, увидев, как Кузнец достаёт из котомки знакомцев – её небогатое приданое, хранившееся в закутке в Веже. Несколько холстин, осиленных помощью добрых людей на супрядках, ручники, пояски, ленты, очелья с усерязями, обручье и подвеска-птичка – подарки Катбада, и, конечно, маленькая прялка. Её сработал ещё Домомысл, сам же и разукрасил резцом навершие и донце. Сразу тепло стало на душе, как только рука легла на вытертую временем кленовую гладь.
Правду молвить, не сильно была нагнетена коробья Гнеды. Немного же она нажила, раз всё вместилось за плечи Катбада…
От друга девушка узнала, что в Перебродах было спокойно, никто не видел злополучных всадников и селяне оказались порядком удивлены внезапному исчезновению Гнеды. В Веже всё выглядело нетронутым, будто и не побывали в ней незваные гости.
— Поживи у Твердяты с Вячко до осени, а там поглядим. Они тебе рады. Нахваливали в два голоса, да и дед не жаловался. И то верно, от труда ты никогда не бегала и нрав у тебя уживчивый.
Они сидели на склоне у реки под раскидистой рябиной, усеянной пушистыми соцветиями и охмеляющей тонким благоуханием. Был хороший тёплый вечер. Гнеду, умаявшуюся на прополке, клонило в сон, но желание побыть ещё рядом с Катбадом пересиливало усталость.
— Думаешь, они не вернутся? – осторожно спросила девушка.
Кузнец неопределённо повёл плечами. Теперь, по прошествии времени, даже ему стало иногда казаться, что им всё лишь примерещилось.
— Я чувствую, что-то сдвинулось. В твоей жизни началась новая череда. — Он немного помолчал. — Вот, держи. – Катбад пошарил за пазухой и положил Гнеде на ладонь крохотное, но увесистое витое кольцо. Две толстые жилки переплетались с тонкой косичкой. — Носи на долгую память, — грустно улыбнулся Кузнец.
— Какая красота! — девушка примерила колечко и отвела руку полюбоваться. — Спасибо! —Она сжала его запястье.
— И ещё я принёс… — Кузнец покопался в складках своей одежды и выудил полотняный мешочек. Гнеда вопросительно посмотрела на друга и заглянула внутрь.
— Откуда? – изумилась она. Внутри тускло поблёскивали монеты. Их было больше, чем она когда-либо видела в своей жизни.
— Всадник.
Глаза Гнеды расширились, и она спросила быстрым шёпотом:
— В хорошем плаще и с добрым клинком?
— Он самый. Клянусь, это последнее, — добавил он в ответ на её изумлённое возмущение. — Больше я ничего от тебя не утаиваю. Домомысл велел отдать, когда придёт время.
Его губы сложились в неловкую улыбку, а в глазах снова засквозила тоска.
— Придёт время?
— Я не думаю, что ты вернёшься в Переброды. Тебе некуда возвращаться. — Он замолчал и, сощурив глаза, посмотрел на реку. Его пальцы рассеянно вертели сорванную травинку. – Обживёшься тут, а потом уведёт тебя со двора Вячко какой-нибудь славный паренёк.
— Я здесь чужая, — прошептала Гнеда.
— А там? — так же тихо спросил её друг.
— Я не хочу с тобой расставаться. — Она робко подняла на него взгляд.
— Мой дом – твой дом. Я всегда буду ждать тебя, моя касаточка. Но, чтобы обрести новое, нужно оттолкнуться от старого.
— Это рубашка хороша новая, — возразила Гнеда, теребя завязки на мешочке, — а друг лучше старый.
— И это верно, — рассмеялся Катбад. Он обнял девушку, и горько-сладкое послевкусие их разговора преследовало Гнеду ещё несколько дней.
***
Вот и во второй раз проводила Гнеда Кузнеца. И вновь в будничном водовороте закружило так, что всё меньше времени оставалось оглядеться и задуматься. Ей даже стало не доставать одиночества, поэтому девушка обрадовалась возможности отправиться в лес, когда пошла первая земляника. Гнеде захотелось побаловать ребят. И дело, и всё же отдых.
Не зря накануне тенётники налаживали свои сети, утро и впрямь выдалось ясным и ласковым. Девушка неторопливо бродила по заранее примеченным полянкам и опушкам, где под сенью трилистника наливались сладкие ягоды. То слабо слышался, то вовсе пропадал журчащий перезвон коровьих колокольчиков и звук пастушеского рога с дальнего конца осеки. Гнеда вполголоса пела, и на душе было светло и спокойно. Набредя на заросшее лесное озеро, она искупалась в воде, густой и чёрной, как дёготь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но вот уже не осталось места в берёстовом лукошке, где высился красно-белый рассыпчатый холмик. Гнеда сама не заметила, как забрела слишком далеко. Солнце стояло уже высоко, пора было поспешать домой. Она даже слегка заплутала, прежде чем до неё, наконец, донёсся шум реки. Ещё немного, и вот ноги сами вынесли девушку на знакомую опушку у брода.
Гнеда остановилась так, словно едва не наступила на гадюку. В голове быстро промелькнула мысль, что всё это уже было с ней. Погожее утро, ещё не просохшая после купания одежда, обманчивое спокойствие на душе и две вороные лошади, выросшие неожиданно и грозно на её пути. В глазах потемнело, пальцы сжались добела на берестяных боках лукна. Девушка начала медленно пятиться, но тело с трудом слушалось её. И вдруг совсем рядом раздался голос:
— Здравствуй, милая, не из этой ли деревни будешь?
Она резко повернулась, так что верхушка ягодной горки посыпалась вниз. В двух шагах стоял русоволосый юноша на голову выше Гнеды. Он довольно беззастенчиво, но добродушно разглядывал девушку. Уголки его тонких губ только начинали ползти вверх, а глаза уже вовсю улыбались. Очевидное дружелюбие незнакомца столь разнилось с её чувствами в этот миг, что Гнеда поспешила отвести взор, чтобы не показать ему своего страха. Но тот успел заметить:
— Испугал я тебя чем?
Юноша проворно нагнулся и подобрал упавшую землянику. Улыбаясь с уверенностью человека, привыкшего нравиться и сознававшего собственную привлекательность, он водрузил ягоды на место, и Гнеда заметила, что кончики его пальцев окрасились алым соком.
Конечно, это не были всадники из Вежи. И нынче она видела, что лошади были гнедыми. Оправившись от замешательства, девушка ответила:
— Обозналась я.
Теперь, сумев справиться с собой, она могла рассмотреть его. Чужак был одет по-дорожному, и, судя по запылённой одежде, растрёпанным волосам, обветренной и потемневшей коже, давно в пути. Он был статным, но не сильно широким в плечах. Заострённый подбородок, нос с небольшой горбинкой и живые глаза придавали юноше сходство с весёлым хищным зверьком.
— Бьярки, где ты там? – раздался сердитый мужской голос, и из-за деревьев вышел его обладатель.
Вот кого Гнеда могла бы, пожалуй, издалека принять за давешнего страшного всадника. Высокий, с бледной кожей и густыми тёмными волосами, юноша выглядел уставшим и, похоже, совсем не разделял жизнерадостности своего спутника. Заметив девушку, он на мгновение изменился в лице, но тут же снова нахмурился и сделал небрежное движение головой, которое можно было принять за кивок.
— Что это за место? — неприветливо спросил он у Гнеды, указав на противоположный берег реки.
— Завежье, — коротко отозвалась Гнеда и поджала губы. Она перехватила ягоды в другую руку и сделала несколько шагов вперёд, намереваясь продолжить путь, как вдруг темноволосый преградил ей дорогу.
Девушка похолодела.
— Нам нужно попасть в Белый лог, далеко это? — Его голос звучал раздражённо.
Гнеда уже открыла рот, чтобы ответить ему что-нибудь дерзкое, как вдруг Бьярки встал между ними:
— Да что ты на неё волком рычишь, и без того напугали девчонку. — Он повернулся к Гнеде. — Мы отстали от своих людей несколько дней назад, порядком поблуждали по буеракам. Да и ночка нынче выдалась не самая сладкая, — добавил он с усмешкой.
— Белый лог далече. Не зная здешних мест, тяжело будет сыскать.
— А в деревне не найдётся проводника?
— Отчего же не найтись. Спросите старосту, его двор третий будет, если от брода подниматься. Только завтра вам не уйти. Не знаю того, кто хотел бы провести ночь Солнцеворота в дороге.
— Спасибо, славница! И мы бы на гуляньях ваших повеселились. Будешь со мной через костёр прыгать?
Бьярки улыбался, и Гнеда не могла понять, дразнит ли он её или говорит взаправду. Юноша вышел из тени на солнце, и в глазах его заскакали мелкие озорные искры, а разворошённые ветром пряди тронуло золотом. Его спутник, сощурившись от яркого света, казался подле него ещё бледнее и мрачнее.
