Женя застал друга лежащим на койке в одних трусах. Альберт был красным и злым. При появлении соотечественника он перевернулся лицом к стенке.
«Какая муха его укусила? — удивился Кулановский. — А впрочем, аллах с ним. Не хочу ни о чем думать. Не хочу соображать. Мозги вытекают. И все же чем-то он недоволен? Или точнее, кем? Методом исключения прихожу к выводу, что мной. Почему? Завидует?»
— Хочешь кока-колы? — возможно приветливее обратился он к Альберту. Ответом, как бы сказал Ик, было молчание. — Как хошь... Только что из холодильника. Кола ледовая, жгучая, бедовая.
Альберт резко сел на койке.
— Слушай, Женька, объясни мне, как же все-таки получается?
— Об чем речь, милай?
— Ты мне как будто сказал о лекции этого подонка доктора Трири!
— Я.
— Почему же сам не пришел?
Женя развел руками.
— Понимаешь, обстоятельства всякие и... Лоис.
— Да, да, Лоис, любовь, солнце, вода, ветер! Мильон объективных причин. А я пошел. Пошел из-за тебя! И должен был выслушать всю чушь, которую нес досточтимый доктор.
— Надеюсь, там было не слишком жарко? Успокой меня. Иначе я буду думать, что ты перегрелся. Чем же перенапряг твои мозги бедный проповедник?
— Он гад. Беспардонная чудовищная спекуляция на некоторых особенностях развития науки. Такого я еще не слышал! Это очень умный и опасный гад. Я не мог молчать, Женя...
— Ты выступал?
— Я-то выступал, а вот где ты был, скажи на милость? И как ты так здорово все умеешь устраивать, втравить человека, а сам в кусты!
— Ладно, — примирительно сказал Кулановский, — не кипятись. Выпей содовой со льдом, и все пройдет.
— Дело не в этом, Женька! Как ты не понимаешь? Если бы ты там был... У меня нет слов, нет точных слов, чтобы объяснить, какой мерзавец этот Трири! Я сам все одергивал тебя, чтобы ты не совал свой нос куда не следует, а теперь я, я говорю тебе, что этого нельзя так оставить. Это фашист, человеконенавистник новой формации, отлично эрудированный, который может принести страшные беды. Здесь, на Западе, за таким многие пойдут...
— Да мало ли здесь таких, Алька! Нельзя же из-за каждого сумасшедшего...
— Он не сумасшедший.
— Значит, лжец, демагог...
— И лжец и демагог. Но тонкий, умный, артистичный. Он на две головы выше любого политикана. Он обращается к чувству, к разуму и к вере. За ним пойдут не только идиоты.
Женя впервые видел Альберта таким взволнованным. Постепенно он начал понимать, что дело с этим иезуитом химических наук действительно обстоит серьезно. И, как бы угадав его мысль, Альберт сказал:
— Это реальная опасность. Мы с тобой вчера полушутили, что твои зайцы могут взорвать пароход. Трири способны взорвать мир.
— Что же делать? — растерянно спросил Женька. Ему было ужасно стыдно, что в столь серьезный момент он беззаботно флиртовал с Лоис. — Может, все-таки выпьешь стаканчик? — искательно заглядывая в глаза Альберту, предложил он.
— Ну тебя к черту! Ты бы послушал, что нес доктор Трири! Таких за решетку надо прятать!
— Могу себе представить. Наслышан как-никак. Наслаждение как универсальный спаситель человечества.
— Именно! — опять взъярился Альберт и машинально отпил из стакана. — Но об этом он подробно будет распространяться в своей программе Утверждения. Пока он в основном обрушился на науку, на ее законы и ученых. А я ему показал, какие логические ляпы он допустил в своих выпадах против науки. О, как всякий перебежчик, он отлично знает уязвимые места преданного им лагеря. Ну я ему задал!
— Что же ты ему сказал?
— Прежде всего, что на трудностях научного развития спекулировали не один раз и он не первооткрыватель в этом деле. Во-вторых, я ему сказал, что действительно в любой отрасли знания есть свой закон, закон с большой буквы. И этот закон не нужно объяснять, он сам объясняет природу, а его следует использовать для развития науки и практических целей. Затем я ему сказал, впрочем, я не успел, так как началась заварушка, с палубы стали тащить этого Остолопа, поднялся крик и наша дискуссия оборвалась.
— Беспокойный корабль, — вздохнул Женя. — Все время какие-то волнения. Ох, чует моя душа бурю! Кстати, предварительные данные показывают, что замеченные мной зайцы — гангстеры.
— Нет, — сказал твердо Альберт. — Гангстеры — это заблудшие овцы. Основная задача: набить морду доктору Трири.
— Ты... буквально?
— Фи, Евгений! Ты же за границей! Его нужно убить морально. Показать слушателям, что перед ними выступает негодяй, преступник и шут гороховый.
— А если и слушатели... того?
— Что?
— Вполне достойны доктора Трири. Что тогда?
Альберт задумался.
— Ты прав. Каков поп, таков и приход. Судя по некоторым, не скажешь, что доктор выступал перед квалифицированной аудиторией. Многие пришли посмеяться, как в мюзик-холл. Совмещение приятного с полезным. Загар и возвышенные речи полубезумного проповедника. Понимаешь?
— Конечно. А тебе сейчас не кажется, что ты отнесся к нему слишком серьезно? Это же Запад. Безответственность. Стоит ли так переживать? Пусть доктор Трири строит воздушные замки. Как видишь, его слушают и зевают.
— Ну нет! — Альберт встал с койки и твердыми уверенными шагами прошелся по каюте. Теснота и нагота лишали его движения величественности. — Доктор ядовит. И весьма. С этой заразой нужно бороться. У меня вполне достаточный запас английских слов, чтобы доказать, насколько он опасен даже для их демократии. И я сегодня это сделаю.
— Каким образом?
— Продолжение лекции состоится вечером в библиотеке. Туда не придут идиоты с солнечной палубы. Туда придут те, кто интересуется и понимает. И если хоть один из них будет на моей стороне, моя совесть ученого будет спокойна.
— Ну-ну, — успокоительно сказал Женя. — Один тебе всегда обеспечен. А вообще ты, наверное, прав. Посмотрим. Навестим салон доктора и сообразно обстоятельствам... А пока я хотел бы часок отдохнуть.
Он разделся и растянулся на неприятно теплых простынях.
— А ты знаешь, — сонным голосом заявил он, свешивая голову через бортик койки, — этот бассейн в третьем классе совсем неплох. Совсем, совсем неплох. Можно освежиться. Если только какая-нибудь драка не помешает. Уж очень они драчливые. Южный народ. Темперамент их одолевает.
— Да! Темперамент! Видел я тебя с твоей девочкой, когда шел на лекцию. Ну и вкус у тебя, старик!
Женя покраснел и небрежно потянулся.
— Что ты понимаешь в женщинах!.. — пробормотал он.
— Я? Ничего, — ответил снизу Альберт. — Но, судя по вашему выбору, и вы, сэр, недалеко ушли. Ужасно и больно смотреть.
— На завистливые происки не реагирую. — Женя отвернулся к стене и сразу уснул.
Альберт сел в кресло, сжал кулаки и задумался:
«Самое слабое место у этого доктора заключается в противоречивости, эклектичности отдельных положений и всего материала в целом. Но когда и кому из маньяков мешала противоречивость? Можно доказать, что доктор Трири дурак, но, во-первых, это совсем неверно, а затем и тактически неправильно. Глупость очевидна, но доктор не глуп, более того — умен. Просто он апеллирует к глупости, ищет ее поддержки. Куда он зовет? К сладкому самоубийству. Зачем? Чтобы возглавить золотой век, воцариться, отцарствовать и утащить за собой в могилу одураченный мир.
Конечно, вряд ли этот Трири выполнит свою программу. Не такие уж дураки там, чтобы допустить его к власти. Но скольких он собьет с пути, искалечит, осквернит, погубит!
Нет, конечно, это типичный фашист. Надо отбросить иллюзии. Фашистами становятся не только ефрейторы и лавочники, но и университетские профессора».
36
— Дик, родной мой, что хотели от тебя эти бандиты?
— Э, Миму, они неплохие ребята. Все устроилось как нельзя лучше. Толстый Педро нам не страшен. А зернышки они у меня купили и дали вполне приличную цену. Тут такое дело, Миму...
— О мой мальчик, прости меня, я виновата. Я выдала тебя. Я не могла иначе. Сам сеньор помощник капитана меня допрашивал, а глупый Даниил все разболтал. Прости меня, Дик! Я не думаю, что они сделают тебе плохо.
— О чем ты, детка?
— Тут тобой интересовался один человек.
— Двое?
— Нет, один. Американец, худой, высокий, красивый, как Джеймс Бонд. Он придет сюда поговорить с тобой о деле. Я забегала предупредить тебя, но здесь уже сидели эти бандиты, эти пьяницы, чтобы им провалиться на ровном месте! Чтоб их...
— Погоди, успокойся, у тебя снова подскочит давление, если ты разволнуешься. Помолчи.
Дик прошелся по каюте. Он был без сапог и шагал упруго и волнисто, как ягуар.
— Нам нужно очень хорошо подумать. Очень, очень, очень хорошо подумать.
— О чем думать?
— Понимаешь, Миму, какое дело, — Дик раскачивался на носках в такт мыслям, — твой американец уже был у меня. Сразу после Андрэ. Он так и сказал, что ты им призналась, где я. И он пришел ко мне.
