Катя уже спокойно отложила айфон и обратила на Алёну умный взгляд.
— Врешь и не краснеешь, — снова рассмеялась Лейба и поморщилась. Боль стукнулась в затылок.
— Я не вру. Ты разве не знаешь золотое правило общения с Иваном Шауриным: скажи Ванечке то, что он хочет услышать, а потом делай так, как тебе надо.
Алёна расхохоталась.
— Блин, Катька, ты меня до приступа доведешь.
— Хорош ржать. — Катя решительно поднялась с дивана, разгладила на бедрах кожаные брюки, поправила кофточку. — Пошли овсянку варить, он же все проверит. Сдерет с меня потом три шкуры. Я не люблю, когда Ваня нервничает. Но знаешь, — тут девушка выставила вперед указательный палец, — я всегда за баб. Во мне очень обострено чувство женской солидарности.
Ваня вернулся рано. И, конечно, не один. С портфелем бумаг. Катька, окончательно вжившись в образ добропорядочной сестры, приготовила ужин. Он долго сомневался, стоит ли ему рисковать здоровьем, но поел. Весь вечер они препирались. Это было смешно. И очень душевно. Так искренне и с любовью. Алёна заметила, что наедине Катя и Ваня вели себя немного по-другому. На глазах у родителей Иван играл роль строго воспитателя, а у себя дома позволял сестре все. Баловал ее. Прощал всякую небрежность в словах. На свой день рождения Катька выпросила у него серьги с коньячными бриллиантами. Потом передумала, решив, что хочет машину. Восемнадцать лет, как никак. Потом снова передумала. Было очевидно, что удовольствие ей доставлял сам разговор, и не так важно на самом деле, что Ванька подарит. Ей хотелось его внимания.
— Верни мне ключи от мерседеса, — после ухода сестры заявил Шаурин Алёне.
— Почему это?
— Я от него избавлюсь, не хочу, чтобы ты на нем ездила. Все равно битый.
— С чего ради он битый? — удивилась Алёна. — Ты думал, я на нем разбилась? Я вообще на такси в аварию попала. А мерседес я на крытую парковку отогнала, стоит красавец, меня ждет. Целый и невредимый.
— Да? — теперь настал черед Шаурина удивляться.
— Да. И ключи я тебе не отдам. Подарки – не отдарки. Может, ты не с душой подарил, но я с душой приняла.
И, правда, не с душой подарил, потому и избавиться хотел.
— Я куплю тебе другую машину.
— Бентли? — Алёна засмеялась и заглянула в серо-зеленые глаза. — Совесть мучает? — обняла Ивана за плечи. — Не отдам я тебе ключи. Я уже проехалась на этой машине, она мне нравится, буду ездить. Не в машине же проблема, а в голове. Не переживай.
Алёна успокоила шауринскую совесть крепким поцелуем. Но, видимо, совесть его разбушевалась не на шутку, — мало оказалось поцелуя, — потому им срочно пришлось перебираться из гостиной в спальню.
Чуть позже Иван засел в кабинете. Устав от одиночества, Алёна пошла его навестить. Хотела предложить кофе.
— Ты опять в моих футболках гоняешь? — едва оторвал взгляд от заваленного бумагами стола.
— Опять. Никак не могу исправиться.
— Я вижу.
— А вот ты думаешь, почему я гоняю в твоей футболке?
— Масса вариантов, — сказал он сосредоточенно глядя вниз.
— Они у тебя все неправильные, — уверенно сказала она. — А один совсем-совсем неправильный, который ты не хочешь озвучивать.
— Естественно. Берегу твои нервы. Я же помню о последствиях черепно-мозговой травмы.
— Ванюша, я ношу твою футболку, потому что так… ты как будто меня обнимаешь. Это уже патология. Я борюсь с собой, честно, но у меня ничего не получается.
Он поднял на нее взгляд и даже отложил ручку.
— А если я куплю тебе парочку мужских футболок?
— Не сработает. Ты же их не носил. И не смотри на меня так. И не надо этих мхатовских пауз. — Алёна занервничала и даже поднялась с дивана, на который только уселась. — Я вообще пришла позвать тебя кофе попить.
— Тогда давай попьем. Только тебе кофе нельзя.
Когда они уселись за стол, вдруг вспомнилась разборка, которую Ваня устроил из-за того, как он записан в телефонной книжке. Решив кое-что проверить, Алёна набрала шауринский номер. На дисплее его телефона высветился только ее номер. Только цифры. Входящий неизвестен.
— Шаурин, я не поняла, — возмутилась она, — ты мне такую головомойку устроил, а сам? Это что за нахальство?
— Напротив, — миролюбиво до отвращения сказал он, — глубочайшее понимание твоего ко мне отношения. Ты права абсолютно: какая разница кто и как записан? Это же просто номер телефона. Можешь вообще мой номер стереть. Я, например, твой наизусть помню. Надо сказать, что я, кроме твоего, помню всего лишь пять номеров. Так что ты в фаворе.
Ладно. Действительно. Алёна ему то же самое говорила, какие теперь могут быть претензии. Его телефон. Его контакты. Пусть как хочет — так и записывает.
С такой теорией Лейба продержалась ровно пятнадцать секунд.
— Ваня, что за чушь?
— Вообще не чушь. Я просто очень хочу стать для тебя охренительно удобным.
— Ага, ты прям стараешься изо всех сил. Так, ладно… — съязвила Алёна, взяла свой сотовый и переписала Шаурина как «Любимый». Ткнула ему экраном в лицо. — Видел?
— Видел, — послал в ответ усмешку.
— Давай. Быстро записывай меня.
— Хорошо, давай запишем. Как?
— Пиши: Алёна.
— Алёна так Алёна.
— Нет. Пиши: моя Мурка. Пиши, говорю! — горячо вскликнула она.
— Ты очень убедительна. — Засмеялся. — Так и запишем: моя Мурка. Проверять будешь?
— Нет, надеюсь на твою сознательность.
Ваня принялся за свой кофе. Алёна вдруг скривилась, будто съела что-то кислое.
— Шаурин! Вот что это за дешевые штучки? От этого фокуса с телефонным номером за версту несет грубой и пошлой манипуляцией.
— Так я и не психолог, чтобы владеть тонкими приемами внушения, — ухмыльнулся Иван. — У меня все грубо, пошло и топорно. А попробуешь меня переименовать — до конца жизни останешься в моем телефоне анонимом. Это ты у нас профи. Кстати, а вот и тема для кофе: зачем тебе аспирантура?
Алёна расслабила плечи и вздохнула.
— Мне узко в моем профиле, я хочу развиваться. Хочу заняться индивидуальной психотерапией, перейти от детской психологии к психологии травм и стрессов. На моей базе мне будет очень удобно работать. Многие травмы родом из детства, мы оттуда и начинаем прорабатывать клиентов.
Она загадочно улыбнулась. Тронула волосы. Катька заплела ей ажурные косы и уложила кругом на голове.
— Давай-давай, говори.
Алёна вдруг стала серьезной.
— Вот у тебя, Шаурин, здоровая семья, здоровое детство. Ты единственный, кого мне не хочется переделать. Вот даже придраться не к чему. Ты полностью адекватный. Ты даже когда неадекватный — адекватный. Своему характеру, типажу, природе и способностям. — Тут она глубоко вздохнула и заговорила тише. — А еще… ты хороший и заботливый. И я тебя люблю. Особенно за это.
