У них даже ширина шага совпадала, что ему неожиданно понравилось. Амадея не семенила, как гейша, что тогда было принято у женщин высшего общества и что всегда раздражало Монтгомери. Он старался все делать быстро и на совесть и не терпел медлительности и жеманства. К сожалению, по его стандартам, мир не всегда двигался достаточно энергично. Эта девушка его стандартам соответствовала.
— Моя жена погибла при бомбежке. Вместе с обоими сыновьями. В самом начале войны, — пояснил Руперт, и Амадея скорее ощутила, чем увидела, как он напрягся.
— Мне очень жаль, — почтительно прошептала она. Все они несли потери в этой войне. Почти все. Может, поэтому он так безоглядно готов был рисковать своей жизнью. Как и ей, ему нечего было терять. Только он делал это для своей страны, а она стремилась спасти как можно больше жизней и свято служить Христу распятому, чьей невестой себя уже считала и станет, когда примет постриг. Не будь проклятой войны, этим летом она принесла бы последние обеты. Но она и теперь каждый год приносила их.
Они подошли к дому родных Сержа, где жила Амадея, когда только приехала из Праги вместе с Вульфом. Где-то он сейчас? Прошло всего несколько месяцев, а ей казалось — целая вечность. Теперь Амадее снова придется рисковать, но на этот раз с ней будет Монтгомери.
Они немного задержались, чтобы поздороваться с дедушкой и бабушкой Сержа, а затем сразу же спустились в подвал, где по-прежнему было полно народа. Только теперь помещение казалось Амадее знакомым и даже приветливым. Здесь были старые друзья и много новых лиц. Кто-то из мужчин сидел за рацией. Женщина печатала листовки. Остальные, сидя за столом, вполголоса разговаривали. Завидев вновь прибывших, Серж радостно улыбнулся:
— Есть проблемы?
Они дружно покачали головами и рассмеялись. Странно, ведь они почти не говорили о личном, если не считать его вопроса о монастыре и ее — о его жене. Всю остальную беседу можно было считать исключительно деловой.
Немного погодя Амадее и Руперту принесли еду: густое кроличье рагу с толстыми ломтями хлеба и по чашке черного горького кофе, который здесь пили все. Сытный обед сразу согрел их: день был холодным, да и в доме почти не топили. Монтгомери, известный здесь как Аполлон, был явно голоден. Амадея тоже наслаждалась вкусным блюдом и ела с аппетитом.
Затем одна из женщин сделала фотографии для шедевров, которыми, несомненно, являлись все паспорта и дорожные документы. Похоже, эти умельцы могли подделать все, что угодно. Серж считал, что их немецкие паспорта и военные билеты невозможно отличить от настоящих.
Серж с полковником Монтгомери отошли в угол и долго говорили о чем-то очень тихими голосами. Тем временем женщины сняли с Амадеи мерку для одежды, которую еще предстояло добыть. Она не знала, каким образом они достают ситцевые платья, деловые костюмы и элегантные туалеты, которые где-то хранились еще с довоенных лет. Видимо, кое у кого имелись родственники, подчас довольно богатые, с сундуками, полными сокровищ. Некоторые даже умудрились сохранить меха и драгоценности.
Все это появилось два дня спустя в красивом кожаном чемодане. К чемодану прилагались их паспорта, бумаги и эсэсовский мундир со всеми регалиями для Аполлона. Начались примерки, и все было идеально подогнано по фигурам. Из них вышла прекрасная пара. Амадея надела элегантное платье из серой шерсти, похожее на те, что носила ее мать, и нитку дорогого жемчуга. Платье от Мейнбохера было в прекрасном состоянии, так же как шуба и модная черная шляпа. Удивительно, что туфли, которые подобрали Амадее, оказались немецкими. Черная сумка из крокодиловой кожи была от Гермеса, черные замшевые перчатки сидели как влитые. Амадея выглядела прекрасно одетой женой очень состоятельного человека, каким и должен был быть офицер, в которого перевоплощался Монтгомери. Настоящий эсэсовец, чье имя он носил, был уже два года как мертв. Утонул во время отпуска, когда на шлюпку, в которой он находился, налетела чья-то яхта. С тех пор о нем, похоже, забыли. Поэтому Монтгомери посчитал безопасным позаимствовать имя и биографию этого человека. Эсэсовец никогда не был в Париже, и Монтгомери был уверен, что его здесь никто не знал. А если и знал, на выполнение задания потребуется всего два дня, после чего парочка благополучно улизнет.
Полковнику Монтгомери предстояло собирать информацию на совещаниях нацистов, а также на светских мероприятиях. Амадея должна была служить прикрытием. Она тоже намеревалась узнавать, что удастся, из бесед с другими женщинами и во время танцев со старшими офицерами на вечеринках. Полковник заранее снял номер в отеле «Крийон», чтобы отпраздновать их «годовщину», заказал шампанское и розы, а в качестве подарка — прелестные золотые, с бриллиантами, часики от Картье. Словом, продумал каждую деталь.
— Ты очень щедр, — пробормотала Амадея, любуясь часами.
— Ты так думаешь? — удивился он, такой спокойный и невозмутимый в своем эсэсовском мундире. — А мне кажется, что не слишком. Лично я считаю, ты заслуживаешь большую бриллиантовую брошь или сапфировое колье за то, что терпела меня в течение пяти лет. Тебе очень легко угодить.
— В монастыре мы ничего подобного не видим, — улыбнулась Амадея. Ей все еще было не по себе в дорогих нарядах.
Она неловко сняла шубу и поспешила повесить ее в шкаф. Мать никогда не носила мехов до смерти мужа. Только получив наследство, она смогла позволить вещи подороже. Беата купила себе шубу, но особенно не роскошествовала. Даже меховые жакеты появились у ее дочерей только тогда, когда они стали достаточно взрослыми. Амадея сто лет не носила мехов.
— Может, мне стоило подарить тебе четки? — пошутил полковник, и на этот раз она рассмеялась.
— Поверь, этим ты доставил бы мне огромное удовольствие, — заверила Амадея и, вспомнив о том, куда очень хотела бы пойти, будь у нее время, немного оживилась:
— Не могли бы мы посетить Нотр-Дам? — спросила она с видом заботливой жены, и ее «муж» согласно кивнул.
— Думаю, это вполне возможно.
Монтгомери хотел поводить ее по магазинам, с удовольствием играя роль богатого и щедрого мужа. Ему выдали достаточную сумму немецких марок, чтобы разбрасываться деньгами направо и налево, как подобает человеку в его положении, имеющему хорошенькую молодую жену.
— Ты танцуешь? — неожиданно спросил Монтгомери. О таком важном он и забыл! Если Амадея ушла в монастырь совсем девочкой, возможно, что она никогда не училась танцевать!
— Когда-то танцевала, — застенчиво улыбнулась Амадея.
— Мы станем танцевать только в случае крайней необходимости. Моя жена всегда уверяла, что худшего танцора, чем я, трудно найти. Я обязательно отдавлю тебе все ноги. Жалко портить такие красивые туфельки, — вздохнул он.