На причале свистит ветер. Кто мог, набились в сторожку перевозчика, там буржуйка, натопленная до красноты. Пароходов ждали долго, тепло сморило. Открыв глаза, первое, что увидела — по ватнику хозяина сторожки ползли вши… Но выходить на ветер не хотелось. Добравшись, наконец, домой, остановилась в коридоре, поставив сумку. Маме сказала: «Можно, я тут разденусь, а ты одежку в комнату не неси…» мы были уже взрослые, нам было уже по одиннадцать лет! Память до сих пор хранит прикосновение к голове густого гребня и звук падающих на газету вшей…
И снова школа. И снова мы идем по адресам красноармейских семей. Нас там ждут с почтением и любовью.
От тех зим в руках и ногах осталось ощущение пронзающего холода, от которого сводит пальцы. А в них такой ценный груз — судок с обедом из столовой. УДП — усиленное дополнительное питание: крапивные щи и каша. «Умрешь днем позже» — УДП. Везти судочки надо издали. Трамвай скулит промороженными составами, громыхает железами, его продувает насквозь, а теплые вещи на мне из «подручных материалов». Все теплое осталось в Ленинграде. Зимой по карточкам дали отрез байки цвета хаки, получился сарафан, служивший не один год. Но цвет хаки мне был неприятен многие годы после войны.
В 42-м от отца передали посылочку с фронта: мыло, одеколон, пачечка печенья, пахнувшего мылом. Это были бесценные дары по тем временам. Самым большим лакомством в это время оказались мандариновые корочки, обнаруженные в шкафу. Довоенные, насушенные мамой для печений, наливок. Корочки выдавались мамой по лепестку в день — к чаю, который заваривали из сухого шиповника, в изобилии растущего дичком всюду.
Самолет наконец приземлился. Раньше об аэропорте в Архангельске и не слыхивали. Встречают коллеги. Дороги — асфальт! Разбросанные строения городских окраин. Сутолока промплощадок, труб — лежащих, стоящих. Колдобины на дорогах — это уже знакомое. Смотри-ка, какие улицы отстроили. Вот! Это уже знакомое с детства — обелиск, полярник с оленем, театр. Завтра же, в первую свободную минуту побегу смотреть. Через сорок с лишним лет. Есть на что!
А что это за погром у вас в городе? Тут — снесли, там — снесли, отличный был домик! А Поморскую как разорили! Что? Это к 400-летию города подготовка? А жаль, такие домики старинные были, славные. Универмаг на Поморской во время войны был чуть ли не самым крупным модерновым зданием, с огромными по тем временам витринами. Помню, под Новый 42-й год в нем без карточек продавались канцтовары и какие-то елочные игрушки. До сих пор храню три из них — серебряные стекляшки: шишечка, кувшинчик и грибок. Дочка и внуки знают: это особенные, «военные», из 42-го года!
Интересуюсь у архитектора — когда дома на Поморской сносили, рынок ломали, наверно, археологи поработали — старый ведь центр, есть что поискать с петровских времен, если мы, детишки, монеты находили и даже пистоль? Как, не работали археологи? Так-то мы относимся к истории. Жаль, а хотелось бы и заповедные зоны в городе иметь, купеческие дома оставить. Новая застройка? Проспект Энгельса? Не хуже и не лучше, чем у других, уж вы извините. А вот индивидуальное лицо потеряно. Судя по гравюрам, был когда-то град со своим узнаваемым лицом, своеобразный был город. Что вы говорите? В одну пятидесятую макет сделали? Центральной части? Непременно посмотрю, уж на это время выкрою.
К вечеру прошел дождь, солнце клонится за Двину, отражаясь на льду реки, на его стеклянистом насте, вот-вот спрячется в наползающую на него серьезную тучу. Трамвай довез до улицы Урицкого, как и в давние времена — трамвайное кольцо. Грустно, что вдоль берега снесли столько старинных домиков. Проезжая, посмотрела на АЛТИ — здание Лесотехнической академии, так страшно горевшее в дни войны в бомбежку, когда там был госпиталь. Здание стало как-то меньше, короче, но так же торжественно смотрит бронзовый Ломоносов в задвинские дали. Трамвай остановился на кольце. Прямо передо мной моя старая кирпичная школа. Вросла в землю, маленькая, а когда-то в ней укрывались от бомбежек, это был бастион. Кругом теснятся типовые пятиэтажки, «стекляшки» типовых магазинчиков. А вот и знакомые строения. Сорок лет, а как все, оказывается, помнится.
Оградуу тогдашнего педагогического института сняли. Кусочек институтского парка жив, жив и пруд, где ловили в 41-м головастиков. Парк открылся прямо на проспект. Асфальт! А то были тротуары — мостки из досок: на один конец встанешь, другим и по лбу можно было схлопотать. А под мостками — канавы, комарам раздолье было. Дорожка знакомо ведет вокруг здания института. Жив ли дом, уцелевший в первую бомбежку? Рядом, где были свинарники, — насыпь, грохочут поезда. Железнодорожный мост через Двину вышел прямо по тем памятным территориям.
Оглядываясь назад в детство, в юность, в зрелые годы, понимаешь, какая скудная была жизнь, даже при сравнительно устроенном по тем временам житье. Особенно после войны. Но из тех лет тянет каким-то людским теплом, чем-то трогающим душу, и это несмотря на то, что над теми годами висит мрак войны, многих захлестнувший намертво. Как люди все это выдерживали, те же военные годы. Где были силы? Бомбежки, карточки на хлеб и прочее, талончики «на жиры» по пять граммов, одежка, сооруженная из старья… А лица женщин, получивших лихую весть… оттуда.
Сегодняшнее поколение 20—40-летних имеют совсем другую начинку. Случись что-то крутое, перегрызут друг друга, задавят. Истинно русских добрых душ, сопереживающих, сочувствующих, найдется так мало. Старики или родившиеся задолго до войны, выжившие после нее, те, кто несет особый российский, в чем-то еще советский заряд, уходят. И какие силы их держали? И я была среди них, варилась в тех днях. И с изумлением вспоминаю о тех днях, довоенных, послевоенных. Для психиатров, психологов, социологов — все это еще непрочитанная книга, необъясненная суть человека. Но во все времена человек живет, выживает, радуется жизни, эмоциям, свету… и хочет лучшего для неизбежного во все времена потомства.
В определенном возрасте почти каждому человеку хочется почему-то заглянуть в свое прошлое, пройти по местам вчерашней жизни, посмотреть на людей, если они еще живы, перебрать, наконец, домашний архив… Что это? Недостаток эмоций в настоящей жизни? Нет! Скорее, в который раз желание сверить себя со временем, несущим тебя на хребте волны. А может быть, ты так и остался там, в далеком прошлом, — и ни с места? Может быть, с удовлетворением увидишь, что шагнул широко вперед и состоялся таким, каким и задумывал себя, каким видел свое будущее. Этот взгляд в прошлое позволяет оценить наконец и масштабы прошлых событий, увидеть их настоящую цену. Что-то забылось, что-то быльем поросло, что-то оказалось чрезвычайно важным, и оценить это можно только сейчас! Вот так же и Игорь оценивал свое прошлое, когда мы ездили по местам его Войны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
