Нигде не встречал автора, который бы попробовал исследовать странное отношение русских к смерти. С одной стороны, какое-то безразличие, которое, казалось бы, исходит к обыденности смерти. Ведь на протяжении многих столетий смерть от татарской или польской сабли, смерть от голода в осажденном городе, смерть от неурожаев была постоянным спутником русского человека. В осажденном немцами Ленинграде умер, по сути, каждый третий, и не было ни малейшего бунта с требованием сдаться немцам, и коммунизм здесь ни при чем. За 330 лет до этого в осажденном поляками Смоленске к лету 1611 года из 80 тысяч жителей города осталось 8 тысяч, но город не сдался, и не сдавались именно жители города, поскольку воевода Шеин уже, по сути, воевал со своим царем (бояре в Москве успели посадить на царский трон польского королевича Владислава). Это одна сторона вопроса.
С другой стороны, у русского человека какой-то панический страх (неудачное слово, но я не подберу другого) перед лишением человека жизни вне зависимости от того, кто этот человек. Русский человек не любит этого процесса, не любит о нем говорить, на него смотреть и старается об этом молчать, хотя прекрасно понимает необходимость убийства определенных людей.
Вот, к примеру, мой опыт. Газета «Дуэль» завела рубрику «Только один бой», в которой приглашает ветеранов Великой Отечественной войны рассказать об одном своем победном бое, по сути, о том, как они во время войны убили немца или немцев. И поразительное дело – даже фронтовики из пехоты, кто действительно убивал, во многих случаях пытаются говорить о чем угодно, но не об этом.
Публичные казни в России отошли в прошлое со смертью Петра (смертной казни вообще долго не было), в XIX веке уже казнили без зевак и только в присутствии тех, кому полагалось по должности. А во Франции, к примеру, публичные казни запретил Гитлер, пораженный многочисленностью желающих получить удовольствие от этого зрелища. До столыпинских казней восставших крестьян и боевиков эсеров (1905–1907 гг.), потребовавших большое количество дополнительных палачей, у России был один палач, который получал по 100 рублей за надевание петли на каждого осужденного, кроме этого, находящийся в данном городе для осуществления казни палач ел и пил бесплатно – хозяева трактиров и ресторанов счета отсылали жандармскому управлению. Заметим, что в 1906 году средний русский крестьянин потреблял продовольствия на 20 рублей 44 копейки в год!81 Но желающих быть палачом не было. Единственного палача приходилось возить из города в город. Гражданская война требовала казней, а положение с палачами было примерно таким же. Князь Трубецкой, попавший во время Гражданской войны за подготовку мятежа против большевиков в следственный изолятор Москвы, писал, что в то время палачами у большевиков были уголовные преступники, сами приговоренные к смертной казни, которым она откладывалась, пока они исполняли эту работу. При этом «палачи сидели в камерах всегда одни, несмотря на переполнение тюрьмы. Никто не хотел жить с ними, и тюремная администрация в мое время к этому не принуждала» 82.
Но палачи нужны, и все люди это понимали и понимают. И в сталинском СССР стать палачом уговаривали, убеждали, требовали считать это партийным долгом. Палач – не убийца, убийцы те прокурорско-судейские мерзавцы, кто приговаривает невиновного к смерти. Но насколько несправедлива толпа – люди шарахались не от этих прокурорско-судейских ублюдков, а именно от палача! Если судом убит невиновный, то палач-то тут при чем? Поэтому профессия палача в СССР всегда была тайной, даже от членов его семьи. Все понимали, что палач морально очень уязвим, и старались его уберечь. В те годы палачи назывались служащими коменданта Управления внутренних дел, а сам комендант организационно входил в Административно-хозяйственный отдел Управления. Из-за трудностей в поисках палача их было немного. Скажем, на Москву и Московскую область команда коменданта состояла из 12 человек83. Кроме этого, они, судя по всему, приводили приговоры в исполнение и в других городах. Опубликован, к примеру, приказ наркома ВД Берии, командирующий палача 18 октября 1941 г. в запасную столицу СССР г. Куйбышев для расстрела 25 изменников Родины84.
К своей работе палачи относились очень ответственно, что отмечают даже геббельсовцы. Палачи делали все, чтобы по их вине ни один невиновный не пострадал. Общество «Мемориал» пишет: «Непосредственно перед расстрелом объявляли решение, сверяли данные. Делалось это очень тщательно. Наряду с актами на приведение в исполнение приговоров, в документах были обнаружены справки, требующие уточнения места рождения, а нередко и имени-отчества приговоренного.
При той поспешности, с которой велось тогда следствие, не приходится удивляться, что в Бутово для исполнения приговора могли привезти одного брата вместо другого или человека, приговоренного не к расстрелу, а к 8 годам заключения; причиной приостановки казни могло еще служить отсутствие фотографии, по которой сверялась личность приговоренного. Во всех этих случаях исполнение приговора откладывалось, людей возвращали назад в тюрьму. Эта скрупулезность на месте казни иногда действовала в интересах людей, но случаи отмены «высшей меры» были крайне редки» 85.
А у ксендза Пешковского есть такие примечательные строчки: «…раскоп № 22 оказался нетронутым. Здесь очень мало ценных предметов, единственное – немного одежды, когда-то прекрасная кожаная куртка с большими военными пуговицами. Видимо, во время расстрела она оказалась залитой кровью и ее не сняли» 86. Судя по этим мыслям, посетившим ксендза, сам бы святой отец снял эту куртку с того, кого он убивает, но в Харькове палачами были не польские ксендзы, а работники НКВД, а они до мародерства не опускались. Следователь А. Яблоков снисходительно пишет, что палачи НКВД были двуногими зверьми, полностью морально выродившимися87, к Яблокову в фильме «Память и боль Катыни» присоединяются и семь генералов и полковников юстиции, упирая на то, что палачи НКВД, дескать, занимались этой работой потому, что им после расстрелов давали водку. Должен сказать, что к такому выводу могли прийти только те, кто сам за водку согласен убить кого угодно, если безнаказанность будет обеспечена.
Почерк расстрела: немецкими айнзацкомандами (1) и палачами НКВД (2)
А что касается темы морального вырождения, то к вопросу о том, кто в те годы являлся двуногими зверьми – палачи или прокуроры, – есть характерный пример. Несколько выше я касался темы убийств Сталина и Берии. По распространенной хрущевцами фальшивке, Берия якобы организовал заговор против партии, его арестовали в июне 1953 г., затем арестовали его пособников, Генеральный прокурор СССР Руденко якобы вел следствие, которое якобы закончилось тайным судом, по приговору которого Берию и заговорщиков расстреляли. На самом деле Берию подло убили в июне 1953 г., о чем Хрущев открыто говорил за границей, потребовалось это убийство скрыть, для чего прокуроры сфабриковали «заговор» и в качестве «заговорщиков» арестовали невинных людей, суда над ними, естественно, не было, и подонки-судьи просто подписали бумажку под названием «Приговор». Но эта бумажка, правильно оформленная, являлась официальным приказом палачам убить этих невиновных. Однако хрущевцы даже не пытались к этому делу привлечь палачей Москвы – хрущевцам было ясно, что это честные люди и они этого преступления не совершат, даже если оно обставлено всеми необходимыми бумагами. Так вот, догадайтесь, кто взял в руки пистолеты и убивал невиновных? Правильно: судья и прокурор! Приглашенные сначала для этой цели генералы Советской армии отказались убивать, а судейско-прокурорские подонки охотно взялись! Кобулова, Меркулова, Мешика, Влодзимирского, Деканозова и Гоглидзе лично убили судья Лунев и заместитель Главного военного прокурора Китаев88. Так где работали двуногие звери – в команде коменданта МВД СССР или в Главной военной прокуратуре СССР?
Нынешняя прокурорская часть бригады Геббельса злорадствует – многие из палачей НКВД впоследствии застрелились. Да, застрелились! Как еще эти честные и совестливые люди могли воспринять хрущевские вопли о том, что при Сталине, дескать, убивали невиновных? Палачи ведь расстреливали преступников, в чем их уверяли бумаги, подписанные судьями и прокурорами. А при Хрущеве вся пресса начала кричать, что эти преступники были невиновны. Что палачи должны были чувствовать, какой Шекспир опишет их переживания и муки?
Но кто ответит на вопрос: а сколько застрелилось тех подонков-прокуроров, которые требовали для невиновных смертной казни, сколько застрелилось судей, подписывавших смертные приговоры невиновным? Дождетесь вы этого от двуногого зверья!
Прокуроры, которые фабриковали дела на невиновных, стали при Хрущеве фабриковать теперь уже реабилитационные дела на тех, кого они убили, а те же самые подонки-судьи, выносившие смертные приговоры, скажем, председатель военной коллегии Верховного суда А. Чепцов, начали посмертную реабилитацию89,90. Твари без чести и совести!
