Ночь на среду 16 июля 1841 года выдалась в Пятигорске ненастной. Накануне вечером разразилась сильнейшая гроза, и всю ночь по крышам домов грохотал дождь. В просторном деревянном доме главврача Кавказских минеральных вод Федора Петровича Конради долго не гасили свечи, прислушиваясь к раскатам грома, а сам хозяин – 65-летний врач, сидя в своем любимом вольтеровском кресле, с удовольствием перечитывал роман Лермонтова «Герой нашего времени». Врач думал о том, каким талантом нужно было обладать, чтобы так правдиво описать и здешние горы, и новый курорт Пятигорск, и нравы «водяного общества». Приехав на Кавказ из Петербурга в 1822 году, Федор Петрович жил в Пятигорске почти безвыездно, отдавая все свои силы и знания благородному делу врачевания больных. Он хорошо изучил целебную силу местных вод и даже написал об этом научный труд.
Утром по пути на службу ему повстречался бледный и взволнованный ординатор военного госпиталя И. Е. Барклай-де-Толли (дальний родственник известного героя Отечественной войны 1812 года). На вопрос главврача, что произошло, Иван Егорович молча протянул Конради листок бумаги. Федор Петрович прочел: «Тенгинского пехотного полка поручик М.Ю. Лермонтов застрелен на поле близ горы Машука 15-го числа сего месяца». От себя врач рассказал о нелепой ссоре между Мартыновым и Лермонтовым в доме генерала Верзилина, трагически завершившейся всего несколько часов назад. На другой день врачи Конради и Барклай-де-Толли направились на квартиру поэта, чтобы проститься с Лермонтовым. По дороге ординатор госпиталя поведал о медицинском освидетельствовании им тела поэта. По его мнению, смерть Лермонтова наступила почти мгновенно. Пуля крупнокалиберного пистолета прошла наискось навылет, пробив легкие. Пятигорск уже знал о случившемся. Около дома майора Чиляева (Лермонтов со своим родственником и другом капитаном Столыпиным снимал у хозяина четыре небольших комнаты) толпились люди. Конради без труда узнал многих своих пациентов – офицеров Тенгинского полка, в котором служил погибший. Поэт лежал в своей комнате на столе под образами в чистой белой рубахе. Его глаза и рот были слегка полураскрыты, и, если бы не явственно проступившая желтизна на лице, можно было подумать, что он спит. Вскоре все разошлись по своим делам. Федор Петрович направился было в больницу, но решил немного пройтись по Пятигорску, чтобы хоть как-то рассеять мрачные мысли.
Буквально за несколько дней до роковой дуэли Конради, совершая вечернюю прогулку по утопающему в цветах бульвару, видел поэта в гроте «Диана», где молодежь веселилась под звуки военного оркестра.
На другой день, 17 июля, состоялись похороны Лермонтова. По христианскому обряду хоронить погибшего не пришлось. Священник В. Эрастов категорически отказался сделать это, сославшись на статью уголовных законов, по которой «убитый на дуэли приравнивается к самоубийцам». Лишь после вмешательства высокого военного начальства священник Скорбященской церкви Пятигорска П. Александровский согласился провести ритуал.
Место дуэли М.Ю. Лермонтова в Пятигорске
Панихида началась уже в пятом часу вечера, когда богато украшенный гроб с телом поэта под погребальное пение «Святый Боже Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас» вынесли из дома. Федор Петрович был поражен обилием цветов, особенно роз, и той благоговейной тишиной, которая царила во время следования процессии к кладбищу. Слышались лишь звуки шагов в сухой траве да пение цикад. Образ убитого поэта стоял перед доктором, когда он шел в толпе за гробом. Конради не только привязался к молодому офицеру, но и успел полюбить его. Федор Петрович ценил Лермонтова не только за его литературный дар, но и за воспитанность и интеллигентность, свойственные гвардейским офицерам. Иначе бы Лермонтов на дуэли не погиб. Право первого выстрела было за ним, но он им не воспользовался, хотя стрелял без промаха в монету. Мартынов фактически убил Лермонтова, и весь город уже говорил об этом. Конради двигался вслед за гробом, и ему казалось, что душа поэта где-то совсем рядом.
Солнце уже опускалось за лиловый хребет Бештау, когда гроб опустили в землю. По русской традиции свою горсть земли бросил и пятигорский врач. Скромный могильный холмик утонул в цветах. В тот день Федору Петровичу не дано было знать, что скоро и он сам навсегда сойдет в сухую кавказскую землю, ставшую для него второй родиной. Могила Конради увы, затеряется, но имя его осталось в русской истории.
Русская отшельница из Вюрцбурга[42]
В середине августа 1885 года в маленький глухой баварский городок Вюрцбург приехала скромно одетая, беспрерывно курящая и чрезвычайно полная дама. Сопровождал ее только слуга-индус. Можно было заметить, что любое движение доставляло ей мучительную боль. Дама страдала хронической болезнью почек, у нее сильно отекали ноги, колени поражены артритом, и каждый шаг был для нее пыткой.
Вскоре в город Эльберфельд пришла телеграмма на имя графини Констанс Вахтмейстер: «Приезжайте в Вюрцбург сразу же, вы нужны немедленно». Графиня отказалась от намечавшегося отдыха в Италии и срочно прибыла в Вюрцбург. Она поселилась вместе с вызвавшей ее подругой и оставалась с ней до самой ее смерти.
Никто не догадывался, что из квартиры, где поселились две немолодые женщины, во все концы земного шара протянулись тысячи незримых нитей. И что за стенами дома по Людвигштрассе, 6, идет напряженная работа – эта 55-летняя дама или, как ее называли, «старая леди», а еще – «вюрцбургская затворница», решила написать нечто доселе невиданное, а именно книгу – синтез науки, религии и философии с претенциозным названием «Тайная доктрина»…
В мае 1886 года обе женщины покинули городок. Через пять лет «вюрцбургская затворница» умерла. А по прошествии еще ста лет ЮНЕСКО объявило 1991 год годом ее имени.
Звали ее Еленой Петровной Блаватской.
Елена Блаватская и Генри Одкотт. 1888 г.
В оценке жизни, судьбы и творческого наследия Блаватской присутствует весь спектр мнений от уничижительного до восторженного. Одни сравнивали ее с графом Калиостро, другие называли «сфинксом XIX века», третьи ставили в один ряд с Ковалевской и Складовской-Кюри. Вся жизнь этой крайне противоречивой и даже скандально известной в XIX веке фигуры и по сей день мало изучена и находится под густым слоем вымыслов и догадок. Но если на Западе ее имя известно очень широко, то на родине, в России, почти 75 лет и на имя, и на ее труды наложен был запрет. И даже сегодня, когда пишут о трагедии знаменитых Бамианских статуй в Афганистане, взорванных «непримиримыми», или о странных случаях, происходивших с «белыми сахибами» на Голубых горах Нильгирии у Малабарского побережья Индии, авторы стесняются указать источник, причем единственный, который описывал все это прежде.
Так кто же она – «сфинкс XIX века», англо-американская шпионка, «русская Мата Хари» или ключевая фигура той философии, которую тогда представляло Теософское движение, а сегодня – «Нью Эйдж» («Новый век»)?
Елена Петровна Блаватская родилась в ночь на 12 августа 1831 года в Екатеринославле. Ее генеалогия просто уникальна: среди предков были французы, немцы, русские. Достаточно сказать, что ее отец, артиллерийский офицер, принадлежал к роду наследных мекленбургских принцев фон Ган-Роттернштерн.
Сама же Елена была не по годам развитым ребенком и с детских лет обращала на себя внимание тем, что не признавала никаких авторитетов и не терпела дисциплину. Уже в раннем возрасте у нее проявились, как бы сейчас сказали, паранормальные способности, а тогда ее считали ребенком-медиумом. Например, она могла очень легко внушить своим товарищам по играм, что они тонут, и все дети бросались на песок, крича изо всех сил, уверенные, что они и вправду тонут в море.
Кстати, во время крещения маленькой Елены на священнике загорелась одежда, несколько человек получили ожоги. С этого дня в глазах всего города девочка была просто обречена на бурную жизнь, что в итоге и сбылось.
Незадолго до своей смерти ее мать сказала: «Я совершенно уверена, что доля ее будет не женской и в жизни ей суждено много страдать». Слова ее оказались пророческими.
7 июля 1848 года Елена фон Ган выходит замуж за генерала Блаватского, старше ее в три раза, вице-губернатора Ереванской губернии. С помощью этого брака молодая девушка решила побыстрее избавиться от родительской опеки. В октябре 1848 года она избавилась и от опеки генерала, совершив побег за границу. Она отсутствовала на родине десять лет. И лишь в 1859 году Блаватская возвращается к своей сестре и отцу в имение Ругодево в Псковской губернии, а летом 1860 года приезжает на Кавказ, где живет пять лет. Пережив за это время жесточайший духовный и физический кризис, она смогла полностью научиться управлять своими аномальными способностями.
