она, — сказал Базыль. — Это Даниле Климентьевичу было решать. И Марье Прокофьевне. И они дали добро.
— А! — только и сказал Иван. После облизал губы и все-таки спросил: — Но она хоть что-нибудь же говорила?!
— Говорила, да, — сказал Базыль. — Сказала, что как скажешь, так оно и будет. И тогда я, паныч, это уже я сам, по своей охоте, спросил у нее: а вот если прямо сегодня, спрашиваю, надо будет ехать, ты тогда что?! И она, паныч, как роза заалела! Но смолчала. Это ей честь!
Иван опять взялся читать. Там было написано, что майор Кмитский с супругой срочно следуют на место его новой службы, место службы — Кенигсберг, это, понял Иван, для того, чтобы их на границе сразу, без лишних вопросов пропустили. А там — сразу домой. А там Хвацкий. Ну и что, что Хвацкий, сердито подумал Иван, они что, эти Хвацкие, только теперь объявились? Нет! А уже лет двести или даже больше. И он читал дальше, про Анюту: лицо чистое, волосы русые, глаза карие… А дальше не смог читать, зажмурился, сразу увидел Анюту, она улыбалась.
— Паныч, — сказал Базыль очень тихо. — Уходить нам нужно, вот что.
— Как уходить? — спросил Иван, быстро открыв глаза и посмотрев на Базыля.
— А вот так, — сказал Базыль уже совсем почти шепотом. — Потому что все готово. Ты же, паныч, сам говорил, что как только будет новая подорожная и чтобы там была пани Анюта прописана, так сразу едем. Ну!
Иван молчал.
— Ат! — шепотом сказал Базыль. — И мне, паныч, чего! Но это же ты сам этого хотел! А что теперь? Она теперь согласна, и даже отец с матерью, ты, паныч, только подумай, согласны, чтобы ты их дочь увез. А ты чего тогда сидишь?
Но Иван опять не шелохнулся. Тогда Базыль сказал:
— Пан Данила человек уже, конечно, старый. Но, я думаю, он завтра пришлет к тебе людей. Или даже сам приедет! И он тебе голову срубит! И это будет справедливо!
Иван поморщился, подумал и сказал:
— Завтра он меня здесь не застанет. Завтра я буду не здесь.
— А где? — спросил Базыль.
— В Ропше, — совсем шепотом сказал Иван.
— А что это за место такое?
— А это такое место, где сейчас сидит бывший царь под арестом. И вот я с паном Семеном туда еду.
— А царь вас ждет? — спросил Базыль.
— Нет, он про это и не знает. И охрана его тоже. И я на этом слово дал, Базыль, что я туда поеду! — быстро продолжал Иван. — И если у нас там все сладится, я не то что майором, а сразу полковником стану. Или генерал-поручиком! И сам его высокопревосходительство у нас на свадьбе дружкой будет! И цесаревич нас благословит! И я тебе, Базыль, такого коня подарю, какого сам выберешь! Любого, сколько бы ни стоил! Потому что денег у меня тогда будет сам знаешь сколько! И чего ты на меня так смотришь? Не веришь? Думаешь, что поскуплюсь?!
На что Базыль усмехнулся и тихо, и очень невесело ответил:
— Я, паныч, про это уже слышал.
— Когда? От кого?
— А! — сказал Базыль. — Зачем сейчас об этом говорить? Я же не ворон, паныч, чтобы каркать. А только бы я на твоем месте сейчас вот что сделал. Окно открыто, а под ним внизу клумба с цветами, земля мягкая, я проверял. Мы бы сейчас с тобой спрыгнули, паныч, и побежали бы, и на углу через забор, а там дальше опять тройка. И на Литейную, там быстро собрались, да там и так все уже давно готово, и домой!
— Базыль! — сказал Иван. — Я слово дал! Да и куда теперь! И я же говорю: два дня, Базыль! Скажи ты ей, Базыль! А пану Даниле пади в ноги! Скажи, за меня падаешь, Базыль! Я же, Базыль, хочу как лучше!
— Отдай! — сказал Базыль.
Иван отдал ему подорожную, Базыль молча спрятал ее в пакет, пакет спрятал за пазуху, встал, очень сердито сказал, что не знает, что теперь и говорить, ведь же позор какой, а после быстро развернулся и ушел. Иван ему вслед сказал:
— Скажи ей: я ее люблю! До смерти!
Но Базыль как шел, так и вышел, дверь за ним закрылась, стало тихо.
А дальше было что? Да вот в том-то и дело, что ничего дальше не было. Семен больше не появлялся, Степан тоже. Тогда Иван пошел к себе в свою гостиную, снял сапоги, лег на софу и задумался. Хотя чего тут думать, думал он, когда и так все ясно, и что это только Базыль, старый дурень, верит в то, что они могут отсюда сбежать и их никто не поймает. Да еще как поймают, потому что не такие бегали, а добегали до первой рогатки. Это если бы еще один Иван бежал, тогда, может, другое дело. Или вдвоем с Базылем. А с Анютой далеко не убежишь. С Анютой — это только если бы Никита Иванович им поспоспешествовал. Но такое еще нужно заслужить, и тогда, думал Иван, будет так, тогда они, конечно, убегут, потому что Никита Иванович — это здесь не кто-нибудь, а воспитатель цесаревича. А если, вдруг подумалось и сразу стало жарко, а если в самом деле цесаревич будет коронован, что тогда? А тогда вот что — Никита Иванович станет уже воспитателем самого государя! А Иван его, Никиты Ивановича, правой рукой! Тогда и вообще хоть не беги, сразу быстро подумалось дальше, ведь же зачем тогда бежать от всего этого?!
Подумав так, Иван вздохнул, зажмурился, подумал: нет, о таком лучше не загадывать, а лучше…
И дальше он еще подумать не успел, а ему уже привиделась Анюта. Она улыбалась. Иван ей тоже в мыслях улыбнулся и с гордостью вспомнил, что он велел Базылю передать Анюте, что он будет любить ее до смерти. Да, до смерти, еще раз подумал Иван, а что! И он ее всегда крепко любил, уже даже не помнит, с каких лет, потому что сколько он себя помнит, столько и любит Анюту, потому что Данила Климентьевич — это старый боевой товарищ его покойного отца, а когда отца убили, мать перебралась к Пристасавицким, к пану Вольдемару, а дом Данилы Климентьевича был тогда напротив, они тогда еще не переезжали на Литейную, и Анюта у них тогда еще не родилась. А потом родилась, и они переехали. А Ивана зачислили в корпус учиться, Данила Климентьевич очень помог. А после прошло время, и Анюта выросла, пан
