— Если бы речь шла о чем-то или ком-то другом, — ответил отец Дамиан, — то я бы действительно счел, что вы просто пока не готовы сделать решительный шаг. Наше прошлое и привязанность к нему — это, как принято выражаться, ветхий человек в нас, тот, который умирает в нас в Таинстве святого крещения, а выходит из купели человек, обновленный жертвой Спасителя, новозаветный. Но то, что касается Элейны — Бог управит. Она не для вас.
— Потому что она протестантской веры?
— Нет. Потому что человек, которого она любит, теперь богат.
— О чем вы?!
— Я сам бы с удовольствием обвенчал ее с небезызвестным вам молодым англичанином по имени Уильям Харт. Разве вы не замечали, какие взгляды они кидают друг на друга? Год приключений — достаточный срок для проверки чувств. На их пути стоит только ее отец, сеньор Абрабанель, но найденные сокровища, несомненно, примирят его с действительностью. И я очень прошу вас, Ван Дер Фельд, не мешайте счастью этих молодых людей!
— Б-же мой! — воскликнул голландец. — Ну, что ж, если так… Значит, действительно, Б-жественный Промысел указывает мне тот путь, к которому я шел все пятьдесят лет моей жизни. Наверное, это разумно: я уже не так молод, чтобы утехи в виде молодой жены радовали меня так, как они будут радовать этого молодчика. Всему свое время, сказали вы? Мое время, точнее, моя молодость, прошли в погоне за призрачным счастьем, которое так ценится людьми: славой, приключениями, богатством, наконец. Я был солдатом, купцом, путешественником… да кем я только не был! Но всегда чувствовал странное томление даже среди успехов и радостей. Наверное, это тосковала моя душа. Пятьдесят лет — самое подходящее время для того, чтобы остановиться и подумать о ней и о том, что будет дальше. Ведь предположить, что мы конечны и после смерти для нас пребудет вечное ничто, по меньшей мере, наивно. Лишь об одном я хочу вас попросить, падре. Не откажетесь ли вы взять меня себе в помощники? В моем возрасте становиться чьим-то учеником непросто, но…
— С огромной радостью, Ван Дер Фельд! Дело в том, что я возлагаю надежды на миссионерскую работу в весьма отдаленной и глухой части Новой Гвианы, и сподвижник с таким богатым жизненным опытом, как у вас, знанием языков и умением разбираться в людях — поистине бесценный Божий дар!
* * *
Один из разведчиков неподалеку от лагеря наткнулся на просеку, прорубленную в сельве. Причем сделано это было достаточно недавно. Он поспешил явиться с докладом к Кроуфорду, который распорядился определить, где заканчивается эта просека. Солдаты, вызвавшиеся выполнить эту миссию, возвратились лишь через два дня, когда у всех остальных членов экспедиции уже сводило скулы от тревоги и нетерпения. Вернувшиеся из разведки сообщили, что просеку прорубили действительно совсем недавно для отца Франциска, что ведет она к реке Карони, где профосом были оставлены лодки с охраняющими их индейцами для обратного пути в редукцию. Это известие было встречено ликованием. На следующее утро отряд двинулся по просеке. Кроуфорд уговорил отца Дамиана проводить их до Карони, чтобы в случае необходимости помочь договориться с индейцами. Эта мера оказалась весьма нелишней, ибо, достигнув реки, путешественники далеко не сразу смогли убедить сторожей, что их хозяин больше не нуждается ни в лодках, ни в их услугах, ни в чем-либо другом, и совсем не по вине Кроуфорда и его спутников. Лишь слова бывшего секретаря отца Франциска о том, что профос погиб в результате природной катастрофы, смогли воздействовать на умы без лести преданных туземцев. С помощью угроз, увещеваний, посулов и подкупа отряду удалось кое-как погрузиться на иезуитские лодки.
Путь до места впадения Карони в Ориноко занял несколько дней. Ночевать, ввиду опасности подвергнуться нападению хищников, приходилось на воде. По мере приближения к редукции многие индейцы потихоньку сбегали, но им никто не препятствовал. С трудом удалось Кроуфорду убедить оставшихся индейцев в том, чтобы они направили лодки не в редукцию, а прямо в дельту, к морскому побережью. Спуск по Ориноко показался путешественникам несколько легче, чем путь вглубь Гвианы несколькими неделями ранее, но зато время тянулось медленно и тоскливо. Жара все усиливалась, болота, подсыхая, отдавали свои ядовитые испарения, казалось, с удвоенной силой, да и диких зверей в сельве не убавилось. Единственным развлечением становились речные дельфины, порой выныривавшие прямо у борта какой-нибудь лодки и стайками сопровождавшие путешественников. Но и они не слишком развеивали уныние всей компании, из которой по-настоящему скучали, пожалуй, только Харт и Элейна: молодоженов по-детски забавлял их общий секрет. К счастью, индейцы повели лодки по широкому, достаточно свободному от заболоченных островков и порогов рукаву Ориноко, который по мере приближения к морю становился только шире, а берега его — живописнее.
И вот, наконец, долгожданный момент настал: лодки подошли к устью, за которым расстилался открытый океан. Это случилось рано утром, когда солнце только поднималось из яркой сине-зеленой воды, а просыпающиеся в прибрежной сельве птицы, радуясь, начинали петь ему хвалебные гимны. Однако вскоре выяснилось, что путешественники спустились по одному из самых восточных рукавов Ориноко, который дальше всех отстоит от острова Тринидад.
* * *
Усталые люди расположились прямо на песке возле прибоя, благо тени от росших на самом берегу пальм было предостаточно.
Кроуфорд с Лукрецией, едва оправившейся от раны, отделились от компании и о чем-то тихо разговаривали. Элейна делала вид, что прогуливается, причем компанию ей снова составлял Харт. Пираты и солдаты благодаря долгому пути сделались совершенно неотличимы друг от друга и радостно обсуждали перспективы скорого возвращения — кто в Англию, а кто на Тортугу.
Только бедный коадьютор не находил себе места и метался вдоль берега, едва поспевая за мерявшим песок крупными шагами голландским капитаном.
— Я ничего не понимаю, Йозеф, что значит — ты остаешься? — причитал Абрабанель. — Я не понимаю, что значит «принял решения остаться в Новой Гвиане и принять христианскую веру»? Ты хочешь стать отступником на старости лет, что ты опять молчишь, Йозеф?
Ван Дер Фельд посмотрел на низенького толстого банкира и громко вздохнул.
— А как же я, Элейна, твои собственные дела, наконец? — едва не подпрыгивая от расстройства, продолжал купец. — Ты что, отказываешься от моей дочурки? И кто доставит нас домой? Ты что, хочешь, чтобы мы потонули вместе с сокровищами? Ты хочешь сделать из своего старого друга Великую Армаду? Из вредности толкаешь нас на это?! Но, дорогой Йозеф, никто же не отнимает у тебя твоей доли! Ты вполне можешь рассчитывать на часть сокровищ, когда мы вернемся! Нет, это невероятно!.. Ты бросаешь меня, своего почти родственника, которому ты обязан стольким… стольким… практически всем обязан, Йозеф, обрати внимание!
