Видел я девятнадцатилетнюю бригадиршу Ирину Никульшину. В её бригаде 48 мужчин и женщин, на неё «мужики» с вилами ходили, «как на медведицу», хотя на медведицу она нимало не похожа, — очень милая девушка и как будто даже не большой физической силы. Но слушаешь её умную, деловую речь, чувствуешь глубокое её убеждение в силе коллективизма, её правильную оценку силы знания. Она говорит:
— У нас легко учиться, уж очень ясно видишь связь маленького с большим. — Улыбаясь, она прибавила для ясности: — Частного с общим.
Богатырь Никита Изотов рассказывал мне о своей работе под землёй. Рассказывает он с полной уверенностью, что я, литератор, должен знать, как залегают пласты угля, как действуют под землёй газ и почвенная вода, как работает врубовая машина, и вообще я обязан знать все тайны его, Изотова, техники и всю опасность его работы на пользу родины. Он имеет законное право требовать от меня знания его труда, ибо он возвысил труд свой до высоты искусства. Он умеет работать с наименьшей затратой силы и с наибольшей продуктивностью. Он уже воспитал группы «изотовцев»-шахтёров и даже трактористов, как об этом рассказывает товарищ Кузин, редактор политотдельской газеты «Социализм побеждает».
В нашей стране всякий труд должен превращаться именно в искусство преображать мир, в искусство изменения страны, украшения её словом, делом, вещами. Красивые вещи воспитывают творческое воображение людей и уважение их к труду.
«Это — неверно и противоречиво, — скажут мне. — Старая «знать» жила и воспитывалась в окружении красивых вещей, но ты изображаешь её пошлой, невежественной, грубой».
Нет, я не противоречу себе. Старая «знать» платила за красивые вещи большие, даром доставшиеся ей деньги, но она не понимала и не могла понять трудовой ценности вещей, ибо сама она не работала и вещи ничего не говорили ей о людях, которые создали их. Это были чужие для неё люди — люди, обязанные кормить, поить её, украшать её жизнь, а к жизни этих людей она относилась ещё более пренебрежительно и равнодушно, чем шорник. Хвастаясь друг перед другом обилием красивых вещей, они не чувствовали любви к труду, заключённой в этих вещах.
Наши «знатные люди» не могут не понимать трудовой ценности вещей домашнего обихода. Тот, кто хорошо, искусно работает, тот имеет право требовать, чтобы для него пекли хороший хлеб, делали красивую мебель, посуду, красивые материи, строили красивые дома. Наши «знатные люди» начинают понимать главное, что необходимо понять: их работа — работа на родину, они знают, что первый раз за всю историю человечества рабочий класс — пролетариат — создаёт то, чего не имел, создаёт великим трудом своим родину себе. Они понимают, что «побеждает социализм», и они говорят об этом единодушно.
— Трудновато работать? — спросил я колхозницу-бригадиршу, женщину с энергичным лицом и орденом Ленина на груди.
— Трудненько, — сказала она улыбаясь. — Ну, однако: не помучишься — не научишься! Дело-то очень велико, думать о нём надо неусыпно. А нам, бабам, особо много думать приходится. Века жили под отцами да под мужьями и никуда больше смотреть не дозволялось, а теперь вот встали так, что на нас весь мир смотрит.
Молодой колхозник и рабочий с АМО рассказывали мне, как они ездили в гости друг к другу и как радостно одного изумил образцовый колхоз, а другой так же радостно изумлён был работой АМО. Перед обоими развернулась яркая картина слияния смыслов работы в поле и у станка завода.
Такие беседы — будь они чаще — дали бы нам не меньше, чем даёт студентам университет. И в беседах этих перед всеми ярко виден был бы могучий рост родины новых людей, идущих в мир учителями пролетариата всех стран.
Больше бдительности!
Убит прекрасный человек, один из лучших вождей партии, идеальный образец пролетария, мастера культуры. Всей душой разделяю горе партии, горе всех честных рабочих. Не могу не сказать: успех врага говорит не только о его мерзости, но и о недостаточной нашей бдительности.
Предисловие [к книге И.Гордиенко «Первый Выборгский»]
Изд. «Советская литература», М. 1934
Эту книгу написал рабочий, старый большевик, один из тех большевиков-ленинцев, которые строили партию снизу, из подполья. Тема книги — приключения рабочего продотряда летом 18 года, во время созданного Владимиром Ильичом похода рабочих Ленинграда и Москвы в деревню за хлебом, а также для организации деревенской бедноты против кулаков и мироедов. Книг на эту тему я не помню в нашей литературе, кажется — их нет. Очень трудно понять: как случилось, что, несмотря на политическую важность этой темы и её глубокий драматизм, она оказалась за пределами внимания наших литераторов и не вызвала к жизни ни одного более или менее заметного произведения?
Илья Гордиенко — участник и свидетель исторического события, свидетель не плохой, хотя, может быть, он иногда слишком «лиричен» для большевика. Местами он старается быть похожим на литератора и — поднимает тяжесть, которая ему не под силу. Но кое-где и это удаётся ему. Он умеет наблюдать, хорошо слышал, видел и довольно живо рассказал о том, что было пережито лично им и его товарищами за месяц пешего хождения по Казанской губернии. Его книга — документ, который будет полезен историку и художнику, рядовой наш читатель тоже вынесет нечто полезное для себя, ознакомится с настроением деревни 18 года и лучше поймёт историческую неизбежность событий в деревне 28–29 годов. А чтоб ещё более хорошо понять смысл этих событий, нужно вспомнить эпоху «освобождения крестьян» божественной волей царя, — волею, которая руководилась интересами промышленности. Известно, что в 61 году было фактически — то есть экономически — освобождено не крестьянство в целом, а только те «умненькие» оброчные мужички, которые вскоре сели на хребет крестьянской бедноты как Разуваевы и Колупаевы, как трактирщики и фабриканты, прасолы, судовладельцы и прочие «мироедного дела мастера». Прототип таких умников был дан Тургеневым в лице Хоря — читай рассказ «Хорь и Калиныч». В течение пяти десятков лет эти мужички обильно расплодились, выродились в городскую буржуазию, особенно жутко отвратительную в мелких городах провинции, где они жили бок о бок с деревней и откуда особенно удобно было перекачивать кровь крестьянской бедноты в крупные гнездилища человекоядцев — в губернии и столицы. Процесс роста буржуазии можно изобразить в таких словах: мелкая земельная собственность, паразитствуя на земле, истощая её, создавала крупных паразитов, а они всё более пожирали мелкую, и крестьянство, в массе своей, становясь нищим, начинало сердиться. Министр последнего царя Николая Романова, учитывая сердитое настроение бедняцкой деревни, решил сфабриковать возможно больше кулаков и придумал реформу — «выход из общины на отруба». Эта реформа тоже была ставкой на «Хоря», на умненького, крепкого мужичка. На него ставили в своей игре все мелкобуржуазные партии, разумеется, не говоря об этом вслух, а может быть, и не сознавая этого. О судьбе крепкого мужичка и до сей поры горестно рассуждают, проклиная большевиков, белые эмигранты, понимающие, что из-под ног у них вырвана почва — навсегда.
Освободительные реформы царей и министров, сладкогласные нашёптывания мелкобуржуазных политиков и все другие давления на разум крестьянства укрепляли в нём его основное — его жажду собственной земли. И, разумеется, особенно разгорелась эта жажда в тёмной душе кулака. Илья Гордиенко рассказывает, как были встречены деревней красные вестники революции. Отряд Гордиенко потерял только одного товарища, убитого кулаками, это — счастливый случай. Некоторые продотряды рабочих целиком исчезли в деревнях. В гражданской войне против пролетариата дрались кулаки и частью оболваненная ими беднота. Разбитый кулак ещё не был побеждён и организовал террор, — начались убийства селькоров, «советчиков», героев социалистического строительства. Затем — поджоги совхозов, колхозов, всяческое мелкое вредительство, начались все пакости, на которые способно существо, имеющее на месте сердца гривенник, а весь мозг кипит жаждой наживы. И вот, наконец, партия большевиков осуществила грандиозную, небывалую «реформу» — она пересадила класс кулаков «на новые места», в условия, где сила «крепкого мужичка» может свободно расти и развиваться по генеральной линии интересов социалистического государства. Это и есть действительное освобождение крестьян, освобождение от «власти земли», от власти, которая века служила источником всех бедствий и нелепостей крестьянской жизни, а прежде всего служила почвой, из которой крестьянство всегда выращивало на шею себе бесчисленное количество всевозможных угнетателей и кровососов. Ныне «крепкий мужичок» — он же кулак, — будучи поставлен в условия, достойные его крепости и силы, но ограничивающие его зоологический инстинкт хищника, начинает понимать, что — «так лучше».
