Надо сказать, что воспоминания адмирала Кузнецова очень долго не попадались мне в руки, и все суждения о данном моменте Севастопольской эпопеи я черпал из «Полководца» В. Карпова, а этот полковник, надо сказать, довольно-таки беспринципный, в своём произведении представил дело так, как будто Сталин насильно в последний момент заставил севастопольских полководцев эвакуироваться, чтобы сберечь столь ценные кадры. Мне и в голову не могло прийти, что это они заставили Сталина себя спасать.
Эта телеграмма беспрецедентна и вряд ли имеет хоть какие-нибудь аналоги в военной истории всего мира. Более того, если бы такое и было, то вряд ли у кого хватило ума такое опубликовать. Ведь вдумайтесь в суть изложенного.
Во время боя, причём в тот момент, когда командование войсками особенно необходимо, полководец практически шантажом требует от власти, чтобы та обезглавила сражающуюся армию, отдав её тем самым на растерзание врагу, и спасла этого полководца. Полная потеря не только чести (её, надо думать, у Октябрьского и Кулакова никогда и не было), но и совести! В своей трусливой подлости они даже не обсуждают вопрос: а что же будет с солдатами? Этим адмиралам плевать на них, для них главное — спасти свои жизни. Ну, о какой обороне Севастополя могла идти речь, если трусливая полководческая сволочь думала только о своей шкуре? Ни малейшего понятия о солдатской чести!
Не хочу идеализировать немцев, у них тоже было не всё так просто, и к концу войны и немецкие генералы вели себя не одинаково. Но сопоставьте поведение генералов.
Через полгода в окружение под Сталинградом попала 6-я немецкая армия Паулюса. И не только у Паулюса, но и у подавляющей массы попавших в окружение не только генералов, а и офицеров даже мысли не возникало бросить своих солдат и вылететь из котла. В окружение под Сталинградом попала и 16-я танковая дивизия немцев, которой командовал генерал танковых войск Ганс Хюбе. Пока Хюбе с дивизией сидел в котле, у немцев формировался 14-й танковый корпус, и Гитлеру потребовался командир, чтобы этот корпус возглавить. Он приказал Хюбе вылететь из котла и принять командование этим соединением. Хюбе отказался выполнить приказ Гитлера, послав тому телеграмму (сравните с телеграммой Октябрьского): «Я привёл своих солдат в Сталинград и приказал им сражаться до последнего патрона. А теперь покажу им, как это делается». Вот это поведение полководца, который не брякает по любому поводу: «Честь имею», — а просто её имеет. Между прочим, Ганс Хюбе потерял в предшествовавших боях руку, т. е. был инвалидом. А средний генерал РККА, чувствуется, тоже был инвалидом, но только таким инвалидом, который ещё до войны потерял совесть.
Что касается Хюбе, то Гитлер послал в котёл четырёх своих телохранителей, те с помощью Паулюса заманили Хюбе в штаб 6-й армии и силой вывезли Хюбе из котла. А что касается советских флотоводцев, то они оказались сильнее, вернее, хитрее Сталина. И чтобы это понять, давайте поставим себя на место Сталина и логически прикинем: что нам теперь делать? О том, что нам нужно сделать на его месте, чуть позже, а сейчас о том, что делать с Октябрьским, — что тому отвечать? Ведь вариантов ответа ему всего два: запретить отъезд, приказав драться, и разрешить отъезд.
Запретить? Но ведь драться Октябрьский не будет, если бы он хотел драться и не дрожал за свою шкуру, то не послал бы телеграмму, ультиматумом оговорив срок своей сдачи в плен — «максимум 2–3 дня». Этот трус сочтёт себя жертвой, которую Сталин определил на смерть, и запросит спасения у Гитлера, т. е. через 2–3 дня сдаст Гитлеру Севастополь. Итог будет один и тот же, но Геббельс растрезвонит на весь мир, что на милость немцам сдался командующий Черноморским флотом СССР с десятком генералов и адмиралов и со всем гарнизоном. Пропагандистский ущерб будет колоссальный, так как это создаст прецедент для других советских генералов, которые до этого хотя и попадали в плен, но вместе с войсками не сдавались. А здесь Октябрьский прямо предупреждает, что сдаст Севастополь вместе с армией — он ведь ни слова не говорит о её эвакуации, но зато излагает причину капитуляции — «войска сильно устали».
Таким образом, по отношению к Октябрьскому у нас выбора нет — надо разрешать этому трусу и его «ответственным работникам и командирам» удрать из Севастополя. Это на тему того, что отвечать Октябрьскому. Но это не всё. Октябрьский — это тля, а нам нужно спасать солдат и матросов, сражающихся в Севастополе, от дезорганизации, вызванной отсутствием командования. Но прежде я продолжу цитату из воспоминаний Кузнецова:
«Об этой телеграмме мне доложили около 14 часов 30 июня. Хотя Севастопольский оборонительный район оперативно подчинялся маршалу Буденному, я понимал, что моя обязанность прежде всего — своевременно дать ответ. Армейское командование в Краснодаре еще болезненно переживало недавнюю неудачу на Керченском полуострове. По опыту эвакуации Таллина я полагал, что главком едва ли примет решение сам, не запросив Ставку. Времени же для запросов и согласований уже не оставалось. По обстановке было ясно: Севастополь придется оставить. Поэтому, еще не заручившись согласием Ставки, я приказал ответить вице-адмиралу Октябрьскому: «Нарком ваше предложение целиком поддерживает». Переговорив со Сталиным, в 16 часов 40 минут я послал Военному совету Черноморского флота телеграмму о том, что эвакуация Военсовета разрешена.
В ночь на 1 июля Военный совет Черноморского флота вылетел с единственного оставшегося в наших руках аэродрома около Херсонесского маяка в Новороссийск».
По прочтении этого текста возникают два вопроса. Почему Кузнецову нужно было, чтобы Будённый не знал о первой телеграмме Кузнецова в Севастополь? Он пишет, что Будённый не согласованные со Сталиным решения не принимал, а посему мог затянуть дело. Но ведь и Кузнецов решение дать полководцам Севастополя сбежать, тоже согласовал со Сталиным, а первая телеграмма вообще не содержала никакого военного решения — это сообщение Октябрьскому о некоей личной солидарности с ним Кузнецова. Почему эту свою солидарность в деле отдачи гарнизона Севастополя немцам на расправу Кузнецов постеснялся согласовать с Будённым?
Второй вопрос. А зачем он послал первую телеграмму? Кому она нужна? Ведь Октябрьскому нужно было разрешение на то, чтобы удрать из Севастополя, а не солидарность Кузнецова. Зачем Кузнецов загружал шифровальщиков и радистов этой бессмысленной для Октябрьского чепухой?
Всё дело в том, что эта чепуха была предназначена не Октябрьскому, а Сталину и Будённому, почему Кузнецов и не стал согласовывать с ними свою первую телеграмму. Чтобы это понять, задайте себе вопрос: кто являлся непосредственным начальником Октябрьского? Будённому Октябрьский подчинялся только в оперативном отношении, т. е. Октябрьский обязан был выполнять приказы Будённого об обороне или высадке десанта, об обеспечении разгрузки судов и т. д., но Будённый не мог снять с должности и заменить другим командующего Севастопольским оборонительным районом — это мог только Кузнецов, поскольку он являлся прямым начальником Октябрьского. Это видно и по тому, как расположены адресаты в телеграмме, посланной Октябрьским, — сначала Кузнецову, а затем Будённому и подчинённому Октябрьского — Исакову. В Краснодар Октябрьский посылал телеграмму для сведения, а разрешения удрать испрашивал у своего прямого начальника — у Кузнецова.
Далее. Второй штурм в декабре 1941 года Севастополь отбил, в том числе и потому, что в Керчи высадились наши войска и образовался Крымский фронт, одной из целей которого и была деблокада Севастополя. Но когда Манштейн разгромил Крымский фронт, то севастопольское начальство запаниковало и, я полагаю, начало требовать немедленной эвакуации. Я думаю так вот почему.
С. М. Будённый был человеком очень и многосторонне одарённым, по уровню культуры с ним трудно даже сопоставить кого-либо из остальных советских полководцев, более того, это был и крупнейший военный талант, который, к сожалению, сам Будённый в себе не ценил. Он, безусловно, прекрасно чувствовал войну, т. е. не какие-то цифровые показатели в штабе, а реальную силу противостоящих войск. Напомню, что это он, а не хвастливый брехун Жуков 11 сентября 1941 года запросил у Ставки разрешение отвести войска из Киева, и Ставка этого не сделала только потому, что с этим не согласился командовавший этими войсками генерал-полковник Кирпонос. Напомню, что Крымский фронт был создан для разгрома в Крыму 11-й армии Манштейна и по штабным бумагам имел для этого всё — и превосходящие силы солдат, и превосходство в танках. 28 апреля Будённый слетал на Керченский полуостров, съездил в войска, на передовую и пришёл к выводу, что Крымфронт к наступлению не готов, что впоследствии и подтвердилось — Крымфронт оказался неспособен даже обороняться.
