Египетский султан был вне себя от гнева и прислушался к голосам тех сановников и торговцев, которые не могли похвалиться богатыми вкладами в банк тамплиеров. Он поднял войско и осадил Акру, которая оказалась лишена всякой поддержки из Европы. Так пала последняя цитадель Иерусалимского королевства, и тамплиерам ничего не оставалось, как только перевезти свою казну во Францию. Только это и нужно было иоаннитам.
Они усилили свой натиск на тамплиеров со всех сторон, стараясь хотя бы в этом деле, а именно - пресечении богоотступнической деятельности рыцарей Храма, объединить замыслы враждовавших владык земли и неба, то есть короля Франции и папы. Однако и после сокрушения, так сказать, первого круга обороны осада главной башни Ордена продолжалась еще более десяти лет.
За это время наследник сарацинского золота вырос под неусыпной опекой того же семейства Ланфранко и надежной охраной братьев-иоаннитов. Я полагаю, наученные опытом, они вполне расчетливо отказались от намерения обратить меня в рыцари, а дали возможность главе компании Ланфранко привить мне повадки умелого торговца. Об этом я ничуть не сожалею. Теперь я уже не последнее лицо в этой славной компании и являюсь старшим трактатором, то есть деятелем, который, хотя и не вкладывает своих средств, но зато имеет право на заключение всех основных сделок компании в иных государствах и получает определенный процент с дохода.
И вот настал год, когда осторожный король наконец убедился, что иоаннитами предоставлена в его распоряжение мощная армия тайных исполнителей его воли, действительно способных в одну ночь настичь и арестовать тамплиеров, каждого по отдельности или всех разом.
Незадолго до этой знаменательной ночи я и был послан в Трапезунд, где, по словам моих покровителей, настал черед открытого появления главного свидетеля богомерзких поступков рыцарей, обратившихся от Бога к князю мира сего, попиравших Святой Крест и, наконец, замышлявших насильно обратить весь христианский мир к идолопоклонству.
Полный недомолвок и несуразностей рассказ флорентийца приблизил меня к истине только на два маленьких шага. Во-первых, я убедился в том, что все сведения о своем линьяже он получил только от своих покровителей из Иерусалимского Ордена Святого Иоанна. Во-вторых, у меня возникло сильное подозрение, что и сам Иоаннитский Орден - далеко не главное колесо на этой мельнице, а сарацинское золото - далеко не вся вода, которая этим колесом движет. Очень странной показалась мне эта тактика проволочек длиною в целое поколение. Судьба же сарацинского отпрыска, опекавшегося иоаннитами даже на необозримых просторах Скифии, показалась мне столь неправдоподобной, что я не поверил бы ни единому слову Сентильи, если бы не держал в своей памяти эту же историю, рассказанную иным, куда более надежным лицом.
Едва Тибальдо Сентилья закрыл рот, как я набросился на него с вопросами.
- Синьор Сентилья, ведь это верно, что иоанниты берегли вас до сего дня, как зеницу ока? - первым делом заметил я.
- Несомненно, - подтвердил флорентиец.
- Ведь вы наследник неисчислимых богатств Египта, и Орден Иоанна намерен ими попользоваться в обмен на некоторое участие в вашей судьбе от самого вашего рождения на свет?
- Думаю, что так, - сказал Сентилья уже с некоторой настороженностью.
- Однако, зная, что свидетель, коего следует доставить на суд, продолжал я, - вовсе не является ручной белкой и его даже необходимо поначалу околдовать неким заветным словом - видимо, для того, чтобы он вел себя смирно, - они отправляют именно вас в Трапезунд для исполнения этого не слишком безопасного дела да еще дают вам поручение убить провожатого. Не кажется ли вам, что ваши опекуны как бы не совсем последовательны в своих устремлениях?
- Я бы и сам мог задать вам дюжину-другую вопросов на этот предмет, вдруг усмехнулся Сентилья, - однако мною и, как я теперь вижу, вами самими, движут такие могучие силы, о которых лучше не думать, чтобы, не дай Бог, они не приснились в страшном сне, показавшись в своем полном обличий. Уж если я родился, согласно какому-то расчету, то теперь могу лишь благодарить судьбу и Всевышнего, что прожил на земле уже почти четверть века, ни разу не испытав ни голода, ни холода.
Такие слова меня обрадовали, и я почувствовал к Сентилье, если не братское, то просто дружеское расположение.
- Ваш ум далеко превосходит потребности простого торговца, синьор Сентилья, - заметил я и, увидев на губах флорентийца довольную, хотя и вовсе не доброжелательную улыбку, продолжил свое дознание: - Вам что-нибудь известно о тамплиере, который доставил меня в Трапезунд и которого вам было поручено сразу по прибытии отправить к праотцам?
- Только то, что он тамплиер, - ответил Сентилья, - и что он взялся сопровождать свидетеля за определенную мзду, оставаясь, однако, не слишком надежным компаньоном в деле.
- Объяснение убийству простое и понятное, - только и развел я руками. А что же вам известно обо мне?
- Только то, что вы, мессер, тоже являетесь тамплиером, - вновь не проявляя никаких чувств, ответил Сентилья, - и были допущены в тайный, внутренний круг Ордена, практикующий самое ужасное колдовство.
- Однако вовремя раскаялся, не так ли? - упредил я Сентилью.
- Верно, - кивнул он, прищурившись. - Так мне и сказали. Мне сказали также, что вы, мессер, скрывались в развалинах Рас Альхага среди ассасин. Они посвятили вас во многие тайны, которые можно воспринять только при курении дурманящих трав.
- А еще вам сказали, что заветное слово для власти надо мной выбрано ассасинами, - добавил я, ощутив холод, пробежавший по хребту.
- Это сказали мне вы, мессер, - довольный своей сообразительностью, ответил Сентилья. - Из чего я, как и вы, могу сделать заключение, что сами ассасины передали это слово иоаннитам.
- Мы с вами оба - весьма сообразительные люди, - только и пробормотал я, признав, что в этом разговоре все же не являюсь хозяином положения.
- Теперь я могу пожалеть о некой части своего невиданного наследства, которое причитается ассасинам, - сказал Сентилья и весело рассмеялся.
- Я же теперь почти не сомневаюсь, что, сойдя на пристань в Италии, вы при любых обстоятельствах останетесь живым и невредимым, - в несколько сокрушенных чувствах признал я и с этими словами снял с пояса кинжал флорентийца и протянул законному хозяину. - Возьмите, синьор Сентилья, и примите вместе с этим предметом мои извинения. Я только могу надеяться, что вы больше не посадите меня на собачью цепь, как того потребовали от вас ваши достопочтенные опекуны.
- Примите и вы мои извинения, мессер, - с искренней вежливостью ответил флорентиец. - Я вижу, вы вошли в мое положение. Ведь, по сути дела, мой ошейник крепче вашего, а цепь всего лишь немногим длиннее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
