— Нет, нет! Клянусь вам своею жизнью, я не думала об этом! — запротестовала она. — Я подумала только, что в случае, если мы будем вынуждены покинуть дом, вы не в состоянии будете скрыться от них, будучи в оковах, и я не в состоянии буду спасти вас, хотя бы я дала разрубить себя на части прежде, чем бы они коснулись вас.
— Ответьте мне по совести, — сказал я, — в такое опасное время, как это, считали ли бы вы себя в праве держать в кандалах даже ограбившего вас каторжника? А если нет, то на каком основании поступаете вы так с человеком, которого вы уверяете в своей любви? Посудите сами, пусть это будет делом вашей совести!
Она молчала некоторое время; но вдруг залаяла собака, и она очнулась.
— Право, я думаю, что я безумна! — прошептала она, откинув со лба свои темные густые волосы, затем достала из кармана ключ и отомкнула им мои кандалы.
— Александр! — промолвила она, но я остановил ее.
— Шш! Молчание! — прошептал я, закрыв ей рот рукой; — теперь не время говорить, нас могут услышать… Я слышу, они уже бродят вокруг дома!
Я взобрался на один из стульев и выглянул через одну из верхних бойниц.
На дворе было страшно темно, но индейцы стояли на холме, на фоне довольно светлого неба, и я мог наблюдать за их движениями в то время, как они, по-видимому, выслушивали распоряжения своего вождя; далее я видел, как вооруженные топорами индейцы двинулись к дому. «Госпожа» взобралась на стол одновременно со мной; теперь мы оба, не говоря ни слова, сошли вниз и взяли в руки по заряженному ружью.
— Не стреляйте раньше, чем я выстрелю, — шепнул я.
Она утвердительно кивнула головой в знак согласия.
Индейцы подошли к самой двери, и один из них, постучавшись, попросил по-английски, чтобы его впустили. Но никто ничего не ответил ему, и тогда они принялись рубить дверь своими топорами.
Как только они открыли против нас свои враждебные действия, я хорошенько прицелился в их вождя, продолжавшего все стоять на холме, и выстрелил; вождь упал. Тогда я соскочил со своего стула и схватил другое ружье. «Госпожа» выстрелила вслед за мной и тоже взяла другое ружье; мы оба встали у нижних бойниц. Все это время индейцы не переставали осыпать дверь ударами своих топоров; дверь дрожала и стонала, но не поддавалась; она была вся из двойного дуба, с тяжелыми железными коваными скрепами, и прорубить ее было нелегко.
Прошло некоторое время прежде, чем нам удалось снова выстрелить в кого-нибудь из индейцев; наконец, мне это удалось, и в тот момент, когда его товарищи стали убирать его тело, «госпожа», изловчившись, убила наповал еще одного и ранила другого. Она стреляла метко и уверенно, не хуже любого мужчины. После этого удары топоров в дверь прекратились, и мы поняли, что индейцы отступили. Тогда я прошел в заднюю комнату и загасил там лампу, чтобы индейцы, заглянув в бойницы, не могли увидеть, где мы. Погасив лампу, я вернулся к столу и ощупью зарядил снова разряженные ружья; «госпожа» делала то же самое.
Когда я положил последнее ружье на стол, «госпожа» спросила меня:
— Вы думаете, они опять вернутся?
— Непременно, — ответил я. — Но если вы желаете говорить, нам всего лучше отойти к очагу; там нас не хватит ни один выстрел!
И мы отошли к очагу и сели на золу; здесь было места ровно на двоих; и «госпожа» воспользовалась этим обстоятельством, чтобы обнять меня и, прижавшись ко мне, сказала:
— Дорогой Александр! Если бы у меня были тысячи жизней, я отдала бы их все за вас!
— У каждого из нас только одна жизнь, — сказал я, — и эту я готов отдать на защиту вас; но больше сделать не могу!
— В кого вы стреляли первый раз? — спросила она.
— Я думаю, это был их вождь, так как он стоял на холме и отдавал приказания; я видел, как он упал.
— В таком случае вы можете быть уверены, что они отступят!
— Не думаю; они захотят отомстить, если возможно, за смерть своего вождя, и мы должны рассчитывать на жестокий бой.
— Но что же они могут сделать? Им никогда не удастся пробиться сквозь эту дверь или сквозь эти стены! А когда рассветет, мы будем иметь возможность убивать их десятками.
— Едва ли это будет так; они, всего вернее, постараются выкурить нас отсюда из нашей засады огнем: ветер довольно сильный, и это им на руку, конечно; я подозреваю, что они теперь отступили только для того, чтобы набрать валежнику и с его помощью поджечь нас.
— Ну, а если они, действительно, подожгут дом, что нам тогда делать? Я об этом даже не подумала!
— Мы должны оставаться в доме, насколько возможно дольше, затем вырваться наружу и биться до конца. Но, понятно, все будет зависеть от обстоятельств; положитесь на меня; если я могу, то спасу вас.
— Положиться на вас! — повторила она, и в голосе ее был и восторг, и недоумение.
— Да, — сказал я, — ведь теперь я уже не в цепях, а вы, хотя и обладаете смелостью мужчины, все же не так привычны к войне и военным действиям, как я. Я издавна привык командовать и распоряжаться в боях и сражениях, и опасные минуты, как эта, для меня не новость.
— Вы, действительно, сильный и смелый человек; я даже и не подозревала, какого льва посадила на цепь. Но что ж, я только еще сильнее люблю вас за это и готова слушаться вас! Слышите? Что это?
— Это то, что я вам говорил, — сказал я. — Они обкладывают бревенчатые стены этого дома хворостом и валежником с подветренной стороны8. Теперь нам надо постараться пристрелить еще некоторых из них. Перенесите стулья к этой стене, мы должны будем стрелять из верхних бойниц.
Некоторое время мы простояли, не видя ни одного индейца; очевидно, они снова ушли в лес собирать сучья. И, действительно, немного погодя, мы увидели, как они возвращались с громаднейшими ношами из леса; их было по меньшей мере двадцать человек.
— Ну, теперь цельтесь хорошенько, — сказал я.
Мы выстрелили почти одновременно, и трое индейцев упали.
— Спуститесь вниз и дайте мне другое ружье, — сказал я своей госпоже; она передала мне заряженное ружье и, взяв другое себе, снова влезла на стул. После того мы оба еще несколько раз стреляли, иногда удачно, иногда нет. Индейцы еще дважды уходили в лес прежде, чем, наконец, наносили достаточное, по их мнению, количество горючего материала для поджога дома. Навалив его до самой крыши, они закрыли им наши бойницы; тогда мы перешли на другую сторону, где находилась дверь, чтобы посмотреть, нет ли и тут индейцев, но ничего не могли видеть. Мы высматривали так минут пять, когда услышали треск горящих сучьев; удушливый дым начал пробиваться в комнату сквозь щели между бревен в стенах дома. Вскоре ветер, раздувая пламя, разжег костер с такой силой, что длинные, тонкие языки пламени стали всюду врываться во все щели и бойницы, освещая всю комнату ярким, изжелта-красным светом.
