А потом я осталась одна. И не могла вылезти из этой трясины.
— Тебе не нравилось то, что ты делаешь?
— Иногда нравилось. Но очень редко. В основном клиенты — конченые скоты. Грязные вонючие свиньи и тупые козлы. Часто возвращалась в синяках, оборванная, как нищенка. Встречались, конечно, и благородные рыцари на белом коне. Но какой нормальный благородный рыцарь полюбит падшую женщину? Но мне повезло.
— Ты встретила ненормального. — Улыбнулась Эльвира.
— Да. Твоего дядю. Он сказал, что влюбился в меня с первого взгляда, когда увидел на улице. А наутро сразу предложил уехать с ним, навсегда забыв обо всем. Такой шанс в жизни выпадает только раз, да и то не всем. И я согласилась.
— И вы жили в Германии, где он служил? А его друзья знали, чем ты занималась?
— Шила в мешке не утаишь. Везде находятся доброжелатели… — она усмехнулась. — А может, мой благоверный сам по пьянке кому растрепал. В общем, его дружки стали ко мне клеиться. Парочку из них пришлось успокоить тупым тяжелым предметом. Одному хорошо заехала между ног. А двоих мой любимый заколол.
— На дуэли? Но он же не дворянин!
— Шарль — офицер армии князя при исполнении. А значит, у него есть шпага. Ею он и заколол тех мерзавцев. Они скрутили меня и уже сорвали одежду. Срывали остервенело, лоскутами! Платье потом пришлось перевести на тряпки. Кричали, что я выпендристая шлюха и били. И тут явился он, мой герой, и заколол их своей шпагой. Как свиней! После этого от меня отстали.
Эльвира очарованно смотрела на Маргариту. Еще бы! Такая романтическая история, и наяву! Да еще с ее дядей в главной роли!
— Вы столько лет вместе, он так защищает тебя, почему вы до сих пор не поженились?
— Эх, девочка, какая ты еще маленькая! Жизнь — очень сложная штука. Слишком многое мы должны в ней учитывать, на слишком многое оглядываться, если хотим выжить. Он любит меня, и я его собственность. Потому, что идти мне, собственно, некуда. Для него этого достаточно. Жена — это семья, это обязательства перед обществом. Всем наплевать, что он живет с бывшей шлюхой. Баба, да и баба, каких много. Но если он выйдет в свет, а за его спиной будут говорить, что его жена — проститутка? Как ты себе это представляешь?
— Жестоко!
— Вот! И ради всех святых, не говори дяде ни слова, что мы тут с тобой откровенничали… — женщина подмигнула девочке.
— А можно еще вопрос? — не унималась Эльвира. Когда в следующий раз удастся так разговорить Маргариту!
— Все видят, что ты заигрываешь почти с каждым мужчиной, и…
— Я верна Шарлю, если ты об этом хочешь спросить. И всегда была верна. Как я могу предать человека, благодаря которому получила вторую жизнь? — она грустно усмехнулась.
— Это моя маленькая месть. — Ее глаза хитро, по-женски, заблестели. — За то, что он на мне не женится… — и снова заговорщически подмигнула.
— Эльвира, сегодня у нас будут отдыхать мсьё городская стража. Приготовь вон те три дальних стола, убери четвертую комнату, постоялец уже выехал, отнеси прачке белье, я вчера смотрела, там его много накопилась. И помоги толстушке Сью по кухне. Она просила принести воды.
Когда говорилось о том, что трактирным бизнесом занимается дядя, это была полуправда. Дядя занимался финансами: закупками, поставками. Считал выручку. Общался с чиновниками герцога и городской стражей, отстегивая за покровительство и защиту. Но что касалось ведения хозяйства, он был полный ноль. Все дела внутри заведения вела Маргарита. И вела успешно. Слуги слушались ее беспрекословно. Если задание давал дядя, его можно было выполнять не спеша, с чувством, толком и остановками. Но если говорила Маргарита, да прибавляла фразу "бегом!", то будь ты хоть племянницей хозяина, хоть дочкой, хоть самим хозяином, хоть бургомистром, нужно было брать ноги в руки и нестись выполнять ее распоряжения. Сам дядя не смел перечить, когда она говорила в командном тоне. Вот и сейчас придется идти к колодцу на угол улицы за водой.
— Давай, я помогу! — предложил Анри, высовывая свой нос из кухни, где тетушка Сью потчевала его чем-то, оставшимся со вчерашних посиделок гильдии плотников. Анри был на год моложе Эльвиры и просто обожал последнюю. И всячески это обожание высказывал, всеми доступными способами.
— Нет, Анри. Фердинанд уехал, конюшня вся на тебе. А ну, какой богатый гость заедет, а конюха нет? Ты представляешь, как попадет от Маргариты?!
Эльвире нравился молодой расторопный пацан, но как друг, как "домочадец", не более. Его своеобразные неумелые ухаживания, бесконечные краснения и стеснения доставляли удовольствие, тешили самолюбие, но она пыталась быть честной и сразу обрубала попытки ухаживания. Ну, не в ее вкусе он, хоть убей!
До колодца было недалеко, метров сто по улице. Солнце светило ярко, но еще не припекало. Весенние птички весело щебетали, исполняя друг другу цветастые серенады. На душе было легко и весело. Хотелось петь, плясать и прыгать! Душа стремилась вверх, к солнцу!
" Господи! Как же приятно жить! Как хорошо! Спасибо, что уберег меня и дал мне это счастье…
Она шла по улице с пустыми ведрами и улыбалась. Встречные прохожие, спешащие на ярмарку или с неё, видя девчушку, улыбающуюся такой искренней обезоруживающей улыбкой, улыбались в ответ. Все дела на какой-то миг переставали иметь значение. Хотелось вот так же, как она, просто идти и радоваться. Тому, что светит солнце. Что воздух свеж, и что тепло. Что все в жизни будет хорошо…
Но, девчушка проходила мимо, серость и скудость окружающих будней вновь наваливалась на плечи. Осознание, что жизнь — это борьба, борьба за место, за корку хлеба и глоток вина, за кусок пожирнее. И люди шли дальше, бороться и жить. И улыбка сползала с их губ, уходя на край сознания. И становилось не до маленькой рыжеволосой бестии — нужно было выжить. Мысли о девочке улетучивались и уже не вспоминались. Но где-то глубоко-глубоко, под самой корой сознания, маленькая частичка чьей-то незнакомой улыбки грела душу, говоря, что жизнь все-таки продолжается…
— Дай пройти!
— Так да или нет?
— Я сказала, дай пройти, что не слышал?!
— Я тебя последний раз спрашиваю, да или нет? — Жак терял последнее терпение. Он держался из последних сил, на пределе. Лицо его было красным, как у вареного рака, глаза налились кровью; он часто-часто дышал, пытаясь обуздать дикую, ни с чем не сравнимую ярость.
— Отвали, урод! — она с вызовом уставилась на парня, перекрывающего дорогу своим огромным мускулистым торсом
— Да или нет?! — сказал он уже тихо, еле слышно. Его банда, стоявшая вокруг, переглянулась. Они знали, что означает этот тон своего вожака. Обычно, тот, с которым он так разговаривал, долго не жил. Знали, что если Жак орет, это нормально. Но этот полушепот — всё, дошел до ручки!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
