Неожиданно, когда мы проходили мимо кукурузного поля, началась воздушная бомбардировка. Немцы закричали: "Ложись!" Как только бомбежка кончилась, последовал приказ: "Вставай в строй! Дальше, марш!". Но я остался лежать, затаив дыхание, заваленный листьями кукурузы. И — о чудо — они, забыв обо мне, пошли дальше.
Я подождал немного и пополз по полю в обратном направлении. Потом, решив, что опасность миновала, встал и пошел и вскоре добрался до деревни. Лагерная одежда выдавала во мне беглеца, и мне ничего не оставалось, как действовать в открытую. Я увидел магазин поддержанных велосипедов и, набравшись смелости, вошел внутрь. Я рассказал продавцу, что бежал из концлагеря и попросил его: "Пожалуйста, одолжите мне велосипед, чтобы добраться до дома".
"Хорошо, — ответил тот, — только верните его, когда закончится война". Так я вернулся домой, и жена всю голодную зиму заботилась обо мне".
Спустя несколько недель в витринах магазинах стали появляться товары: меховые шубки, красивые платья. Однако они предназначались не для продажи, а только для витрин. Другие магазины выставляли муляжи молочных бутылок, упаковки масла и сыра.
Я узнала, что союзники организуют реабилитационные лагеря для голландских детей, где те могли бы набраться сил и поправить здоровье.
Каждый день Ян заходил в организацию по поиску людей, потерявшихся во время войны, и задавал одни и те же вопросы: "Знаете ли вы что-то о семье Франков: Отто, Эдит, Марго, Анне? Или о семье ван Пелс?". И наконец услышал: "Нам известно, что Отто Франк жив и скоро вернется.
Ян помчался домой так быстро, как только мог. Это было 3 июня 1945 года. Он влетел в гостиную, схватил меня за руки и закричал: "Мип, господин Франк вернется!". У меня перехватило дыхание. Всегда, в глубине сердца я знала, что он выживет, и все остальные — тоже. В тот момент кто-то прошел мимо нашего окна. Меня охватило непонятное волнение, и я открыла входную дверь. Передо мной стоял Отто Франк, собственной персоной!
Мы молча смотрели друг на друга. Мне так много хотелось сказать ему, но я не могла подобрать нужных слов. Он похудел, но я всегда знала его худощавым. В руках он держал узелок. Мои глаза наполнились слезами. Вдруг мне стало страшно, что сейчас он расскажет что-то ужасное о судьбах других. Сама я не решалась об этом спросить.
Наконец Франк сказал: "Мип, Эдит уже никогда не вернется". Мне показалось, что к моей шее приставили нож, но я постаралась скрыть эмоции. Я взяла его за руку: "Зайдите в дом". Он продолжал: "Но я надеюсь, что Марго и Анна живы". "Да, будем надеяться, — ответила я, — а сейчас мы так рады видеть вас у себя!". Но Франк, казалось, не решался переступить порог. "Мип, я пришел к вам, потому что вы единственные близкие мне люди в этом городе". Я взяла узелок из его рук: "Мы дадим вам отдельную комнату и живите у нас, сколько захотите". Я приготовила для него спальню и поставила на стол самое лучшее, что было в доме.
Во время ужина Франк рассказал, что до освобождения находился в Освенциме, где последний раз видел Эдит, Марго и Анну. По прибытии в лагерь мужчин и женщин сразу разделили. В январе лагерь освободили русские, которые помогли ему добраться до Одессы, откуда он кораблем прибыл в Марсель, а потом — поездом в Амстердам.
Первые несколько недель после прихода русских Франк — до крайности исхудавший и ослабевший — оставался под врачебным присмотром на территории лагеря. Как только силы немного вернулись к нему, он попытался что-то узнать о судьбе своей семьи. Его постигло первое страшное горе: он услышал, что Эдит умерла 6 января 1945 года. О дочерях ничего достоверного известно не было, но Франк предполагал, что Анна, Марго и госпожа ван Пелс были депортированы в Берген-Белзен. След доктора Пфеффера Франк потерял еще в голландском пересыльном лагере Вестерборке. Господина ван Пелса он видел собственными глазами среди приговоренных к газовой камере. Петер оставался в Освенциме. В ноябре 1944 года он часто навещал господина Франка в больничном бараке, куда тот поступил, находясь на грани истощения. Франк знал, что немцы, отступая в Германию, нередко захватывают с собой группы заключенных, и умолял Петера сделать все, чтобы тоже оказаться на больничной койке. Но, очевидно, тому это не удалось, и он как раз попал в такую группу. Господин Франк видел Петера в последний раз бредущим по снегу в сопровождении немецких солдат.
Все это он рассказывал своим тихим спокойным голосом.
Отто Франк остался жить у нас. Он сразу занял на фирме свое место — директора. Я знала, как важна для него работа, отвлекающая от тяжелых воспоминаний и тревог. Между тем он обратился во всевозможные организации по поиску депортированных евреев. Может, что-то известно о Марго и Анне? Он не терял надежды на возвращение девочек. Берген-Белзен был трудовым лагерем, а не лагерем смертников. Конечно, его не обошли ни голод, ни болезни, но заключенных не посылали в газовые камеры. Марго и Анна прибыли туда последним транспортом, значит, находились в лагере не так долго, они были молоды, здоровы. Как и господин Франк, я всем сердцем надеялась, что девочки живы!
Франк разузнал адреса голландцев, вернувшихся из Берген-Белзена, и послал им письма. Так многие находили своих близких. Мы ждали известий каждый день. Когда я слышала шаги по лестнице, меня охватывала безумная надежда, что это Анна и Марго! 12 июня был день рождения Анны, ей исполнилось шестнадцать лет. Может, именно в этот день придет счастливая весточка? Но новостей по-прежнему не было.
А люди возвращались из лагерей. Пришел хозяин овощного магазина. Он ходил с трудом, оказалось, что отморозил ноги. Мы встретились, как старые друзья.
Магазины еще стояли пустые, все приобреталось по талонам. Наша фирма продавала в основном заменители продуктов, но их брали охотно.
Однажды утром в конторе мы с господином Франком просматривали почту. Я слышала, что он открыл какое-то письмо, и после этого наступила тишина. Я вся напряглась. И тут раздался ровный тихий голос: «Мип». Франк держал в руках листок бумаги. "Мип, я получил письмо от медсестры из Роттердама. Анны и Марго больше нет в живых". Меня охватило безысходное горе. Но тут я вспомнила о дневнике и вытащила из ящика стола тетради и листки, до которых никто не дотрагивался с тех пор, как мы нашли их в Убежище. Я протянула их господину Франку: "Вот, что осталось от вашей дочери Анны". Тот взял бумаги и исчез в своем кабинете. Спустя некоторое время он позвонил мне и сказал: "Мип, сегодня я никого не принимаю". "не беспокойтесь", — ответила я.
Когда господин Франк поселился у нас, он сказал: "Мип, обращайся ко мне теперь по имени, ведь мы — одна семья". Я согласилась, однако прибавила: "Дома я буду звать вас Отто, но на работе по-прежнему — господин Франк".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
