– Вот, куда они едут, – заметил я, когда мотор сзади зарокотал в другой тональности.
Мотоциклетка свернула, перевалив неглубокую канаву, затормозила на краю базара. К ней сразу сунулись несколько торговцев и юных попрошаек, солдаты шуганули их, слезли с машины. «Зеб» уезжал все дальше, базар почти закрыли развалины. Я приподнялся на цыпочках, выглядывая над головой Эви. Один солдат остался возле мотоциклетки, второй направился к помосту с бочонком.
– Вот и все, а ты боялась, – сказал я.
Эви сдула с лица черную прядь и вышла наружу. Я повернул к проезду на стоянку. За низкой оградой стояли в ряд три грузовых самохода: широкие длинные платформы без кабин, накрытые брезентовыми тентами. Впереди сиденья с рулевым колесом, а вся задняя часть отдана под груз. Горы ящиков, мешков и тюков стягивали ремни, идущие от скоб на бортах, верхней частью груз подпирал тент, отчего тот горбился. На одном самоходе товара почти не было – должно быть, сбросили где-то в пути заказчику или даже здесь, в Муроме.
Перед самоходами стояли несколько сендеров и мотоциклеток, между ними – прицеп с пузатой железной бочкой, где хранилось топливо, которым караван заправлялся в дороге. На бочке восседал пузатый бородач в шароварах, с толстым белым шрамом на брюхе и патронных лентах крест-накрест. В руках его была большущая тыквенная фляга, он часто прикладывался к ней и гулко отрыгивал.
Темнело. Когда «Зеб» начал въезжать на стоянку, откуда-то сбоку вылетел худосочный прыщавый парень с ружьем и динамитной шашкой за поясом. На голове его вместо шапки красовалось плетеное донышко от корзины, подвязанное лентой.
– Эй, стой! – заорал он и резко остановился, узнав «Зеб».
– Не мельтеши, Чика, – сказал я. Выглянув из рубки, махнул рукой Скорпу, сидящему на топливном прицепе. Тот в ответ стукнул себя кулаком в грудь и снова приложился к фляге.
– Так это знакомцы твои? – поняла наконец Эви, выходя на палубу. – Ты, что ли, с этим караваном раньше разъезжал?
Я отвел «Зеб» подальше от въезда на стоянку, заглушил движки и вышел. Скорп с бочки так и не слез, да и Чика стоял на прежнем месте… Что это с ним? Даже рот приоткрыл? Я проследил за его взглядом и понял, что он пялится на Эви. Цыганка стащила куртку, бросила на палубу, спрыгнула и зашагала к водяной колонке неподалеку от топливного прицепа.
– Эй, паря, – сказала она, проходя мимо Чики, – покачай.
Тот моргнул, провожая ее взглядом.
Выражение его лица вдруг заставило меня по-новому взглянуть на спутницу. Раньше я как-то не смотрел на нее… то есть не смотрел как на женщину. Она была пилотом авиетки, небоходом, случайной попутчицей, втравившей меня в неприятности, стрелком, бойцом – кем угодно, но не молодой симпатичной женщиной. А теперь я вдруг осознал, что Эви она самая и есть. Крепкие округлые ягодицы под обтягивающей кожей бридж перекатывались при ходьбе очень задорно и даже, я бы сказал, призывно, да и грудь под грязной майкой покачивалась так, что впору хватать хозяйку этой груди за руку и тянуть в ближайшее уединенное место, бормоча на ходу что-то насчет того, что тебе необходимо рассказать ей по секрету нечто удивительно важное…
– Паря, че рот разинул? – крикнула Эви, встав возле колонки. – Тебе это идет, конечно, но все равно – отмерзни! Ты, ты, с корзинкой на башке, я к тебе обращаюсь! Полей мне, слышь?
Чика сорвался с места. Приклад длинного ружья зацепился за бугорок, хлопнул по икре, он едва не упал, притормозил, перевесил оружие за спину и снова бросился вперед.
Эви склонилась перед торчащей из земли загнутой в виде запятой трубы, от которой отходил кривой длинный рычаг. Чика с ходу навалился на него и стал дергать так, что вода ударила из крана толстой шипящей струей.
– Ну, ты! – Эви отскочила, мокрая с ног до головы. – Че размахался? Эк тебя взбудоражило! У вас, стало быть, с красивыми молодыми девками туговато в караване, а? Ну, я тебя понимаю, но не сочувствую. Лей давай, только аккуратней!
Она встала на колени сбоку от трубы, придерживаясь за нее одной рукой, сунула под струю голову. Снова полетели брызги, майка Эви быстро промокла. Нимало не стесняясь того, что под нею ничего больше нет, цыганка стащила майку, повесила на трубу, схватила из приваренного к колонке железного корытца оплывший кусок мыльного камня и принялась тереть торс.
Скорп на бочонке приподнялся, разглядывая Эви. Чика качал как оглашенный, вытаращившись на цыганку и свесив нижнюю челюсть до земли.
Других людей на стоянке видно не было. Кто-то из караванщиков мог отсыпаться в кабине, остальных Берия отпустил в город отдохнуть.
– Привет, – сказал я Скорпу, останавливаясь под прицепом. – Вас дежурить оставили?
– Угу, – сипло откликнулся пузан и свесился с бочки, протягивая флягу.
Сделав пару глотков, я фыркнул, встряхнув емкость – там помещалось, наверное, не меньше пары литров самогона, – и смахнул выступившие на глаза слезы.
– Че за девица? – спросил Скорп.
Я пожал плечами, возвращая флягу.
– Случайно в пути подцепил. Вернее, это она меня подцепила.
– Ты ж никогда пассажиров не брал.
– Ну а теперь вот пришлось. Где Берия?
Не оглядываясь, Скорп махнул за спину. Я поставил ногу на край прицепа, схватившись за приваренную к бочке скобу, приподнялся и глянул поверх самоходов. За ними приткнулся грузовик караванного старшины: очень узкая кабина, позади нее прямоугольная платформа, накрытая половиной цистерны, которую как-то исхитрились разрезать вдоль. В задней полукруглой части были дверцы, над кабиной торчал флагшток из арматуры с трепыхающимся на ветру вымпелом каравана.
– Спит? – спросил я.
Скорп кивнул и снова приложился к фляжке. Эви закончила мыться, бросила мыльный камень в корытце, взяла майку с трубы и, вытирая лицо, повернулась к «Зебу». Чика продолжал остервенело качать, вода била в землю, разлетаясь брызгами. Цыганка щелкнула его по носу и пошла к самоходу. Чика отцепился от рычага, выпрямился, провожая ее взглядом.
– Эк его раскочерыжило, – хмыкнул Скорп. – Ачё за форма у нее… из небоходов, что ли?
– Чика! – позвал я вместо ответа. – Подбери челюсть и ходи сюда.
Он пошел к нам, то и дело оглядываясь. Эви забралась на самоход и скрылась в рубке.
– Музыкант, а это… – начал Чика, подойдя к бочке, но я поднял руку.
– Стоп! Ты старшому мою просьбу передал про аккумулятор для пускового движка?
– А? Я… – Он снова оглянулся, и тогда я отвесил ему подзатыльник. Чика тряхнул головой и сказал:
– Передал, передал! Слушай, а вот эта…
– И вы его уже купили? – перебил я.
– Не, мы ж только разгрузились. Берия хотел завтра к Потапу заглянуть по своим делам, ну и движок твой прикупить. Музыкант, ты скажи, эта…
– Это – Эви. Она из Гильдии. Я подвожу ее до Арзамаса. Сам туда же везу груз. Она тебе не даст. Еще вопросы?
Эви появилась снова – без бриджей, босая, только в моей рубашке, рукава которой были ей слишком длинны, и присела на краю палубы, свесив голые ноги. И принялась болтать ими.
Чика поправил ремень, повел плечами и, выпятив грудь, широко зашагал к «Зебу», будто собрался брать его с боем.
– Как здесь? – спросил я у Скорпа.
– Тихо.
– А почему омеговцы в городе?
Скорп заткнул флягу пробкой, улегся на бок, вытянувшись на бочке во весь рост.
– Да мутант их знает, Музыкант. Они раньше нас приехали.
– А местные что говорят?
– Да ничего. Довольны они – омеговцы в кабаках гудят, монеты тратят, девок местных щупают, соляру для танкеров своих покупают…
– То есть город они не захватили?
– Да какой там захватили! На постое просто. Вроде, я слышал, это только часть армии. Один батальон, а всего их тут несколько в округе. На войну они какую-то собираются, уедут завтра.
– На какую войну, с кем?
– Главное – не со мной. Ты у Берии поспрашай, он с Мигалой, хозяином гостиницы, сегодня долго базарил, так мог разузнать всякое. Только Берия отдыхает щас. Нездоровится ему.
– Все равно поспрашаю, – сказал я.
Чика уже стоял под «Зебом», задрав голову, и вел светскую беседу с Эви, которая склонилась к нему и хихикала. Вряд ли над его шутками – скорее над внешностью.
– Ну, попробуй, разбуди его, – ответил Скорп.
Я обошел прицеп, приблизившись к грузовику старшины, постучал кулаком по двери со стороны пассажира. Полез на подножку, но тут дверь раскрылась, и я спрыгнул обратно.
На подножке возник Берия – крупный лысый мужчина с необычно длинными усами, шелковистыми и мягкими, облаченный лишь в подштанники, прямо поверх которых был нацеплен ремень с кобурой.
Было уже темновато, и старшина не сразу признал меня.
– Кто тут?! – грозно пророкотал он, одной рукой держась за дверцу, а другую прижимая справа к пояснице.
– Музыкант это, – сказал я. – Как дела?
Подслеповато щурясь, Берия склонился надо мной.
– А, ты… Че хотел?
– Ты что, болен?
Морщась, он потер бок.
