Так…, Хантер постучал кончиками пальцев по ноутбуку. Сломя голову ломится в квартиру не будем. Поставлю таймер опять на два часа. И посмотрю там хорошенько все вокруг. Мало ли? Как говорят аборигены: Береженого, Бог бережет.
А зачем мне все это? — мелькнула малодушная мысль, когда автомобиль подъезжал к знакомому перекрестку. Суета. Власть — суета сует. Комплекс маленького человечка выбившегося в господа? А ведь куда я собственно выбился в своей жизни? Чего достиг? Это для деревенского старосты я пуп земли и господин. А для министерства, полевой агент, расходный материал, пушечное мясо. Винтик в государственной машине. Ни жены, ни детей. Даже дома своего нет. И никогда не будет.
Нет будет! Будет дворец, величайший во всех реальностях, и жен будет столько, сколько я захочу! Осталось совсем немного….Возможно, немного… — успокаивал сам себя Хантер.
Оставив автомобиль в квартале от искомого дома, Хантер вернулся назад. Неторопливо осматривая соседние, примыкающие к дому дворы. В квартире может быть засада. Может это и паранойя, но лучше проверить. Проверил.
Так и есть! В подъезде, этажом выше находился какой-то тип. Его не было видно в бинокль, и через окна на лестничном марше было не увидеть. А вот силуэт человека сидящего на корточках четко просматривался по инфравизору. Не движется, не суетится. Значит, ждать умеет. Ну-ну…Хантер проник в первый подъезд дома, через люк выбрался на крышу. Прошелся по крыше до пятого подъезда, где на четвертом этаже и находилась квартира художника. Но там же, над пятым подъездом существовал еще один люк, выходящий на крышу. И он был не на замке. Отлично! И Хантер бесшумно скользнул вниз.
…..Все решили мгновения. Киллер не услышал Хантера, но почуял звериным чутьем. И в последний момент развернулся. И если бы Хантер был чуть ближе, то наверняка не успел бы уклонится от руки со сверкнувшим ножом. Но хоть пуля Хантера и не была бесшумной как нож, но оказалась быстрее..
***
Он знал, он уже понял решение проблемы. Да кто он, чтобы творить мир? И что такое этот мир? Что значит быть Демиургом? Творить материю отягощенную злом? Нет. Ничего и никогда. Отмотать все назад? Далеко назад. Единственный выход, чтобы больше не было этих причин и предпосылок для поворота событий в проторенное русло. Жертва? Нет. Расплата. За все в мире нужно платить. Закон сохранения энергии и матери. Только и всего. Обычный физический закон этого мира, делающий всю систему саморегулирующейся и самовосстанавливающейся. И ничего не будет… Ничего из того, что я создал. Написал. Сотворил. Как не будет этого дома. Не будет моей лучшей части жизни. С грустью и безнадежностью подумал Семен. Господи! Прости меня за мои вольные и невольные прегрешения, но пусть этот мир станет хоть чуть-чуть лучше. И это мое последнее желание и такова моя воля. Пусть. Если такова расплата. Пихтов сжал камень в руках и чувствовал, как он истекает прекрасным божественным светом, тем светом, что исходила от Бога в его видении. Но вот сияние прекратилось, и Семен положил камень на стол.
— Пусть, — тихо сказал он, и посреди комнаты возник некто. Некто с крысиной физиономией и жирными прилизанными волосами. Он не стал оглядываться и, выяснять, как он сюда попал, и что это за место. Он знал.
— Где камень? — задал он вопрос Семену.
— Камня больше нет, — хмуро отозвался Семен.
— Не смешно. Не вынуждай, отдай по-хорошему.
— Бери, — кивком головы Пихтов указал гостю на журнальный столик.
Гость схватил камень и, зажав в ладонях, на миг застыл. «Жаркое солнце растопит сердце, каплей желания прольется на землю то, что сокрыто в душе….» — зашептал Хантер про себя молитву со свитка, и остановился на полуслове. Ничего не происходило. Камень не отзывался теплом, не источал свет. Он был обычным равнодушным камнем, по виду похожим на полевой шпат. Может дело в том, что он далеко не ребенок с чистой душой?
Нет. Цыган в цирке тоже далеко не был ребенком, а чудеса левитации демонстрировал. Да и мастер на стройке, наверняка, не детскими словами желание высказал. Хантер недоуменно посмотрел на художника. Он все понял. Виноват был художник. Он высосал этот камень без остатка.
— Ты??! Что ты сделал???
— Я все исправил, только и всего..
— Ты выжал его до капли идиот! На что? На что ты его истратил?
— На то, чтобы ничего этого не было…
Хантеру ударила кровь в голову. Он так долго шел к этой цели, он лелеял в сердце мечту стать императором. Пошел на прокол реальностей, рискуя провалиться в небытие. Убил подстерегающего его киллера. И вот он здесь. В этом оторванном от реальности доме, и у него нет пути назад. Нет, он, конечно, может какое-то время продержаться прежде чем умрет в этой мышеловке. Шурави говорил, что дом существует лишь благодаря человеку. И все это время Хантер думал, что Шурави просто не хотел открыто говорить про камень. Но теперь камень мертв. И именно человек является причиной, что дом еще существует в разрыве, как и существует сам разрыв. Обтекая, обходя инородное тело, он не в силах срастись обратно, залечить рану. Что ж, по крайней мере, Хантер выполнит свой долг, то ради чего был послал.
Он шагнул к художнику. Тот не двинулся с места, хотя не догадаться о намерениях Хантера мог только слепой.
— Ты понимаешь?…
— Делай, что должен, — ответил художник.
***
Ночью Клавдия Ивановне стало плохо, она проснулась от того, что её сердце забилось часто-часто, как перепуганная птица в силке. И она пошла на кухню выпить валерьянки. Но валерьянка помогала слабо. Сердце никак не хотело успокоится. И Клавдия Ивановна пролежала до утра без сна. А утром она, как обещала Семену, погладила его рубашки и понесла. Минут пять она безуспешно стучала в железную дверь. Никто не открывал. И даже к двери не подходил. Да, что же это такое? Не мог Семен без рубашки никуда уйти, у него их всего две было. И дома он ходил в майке. Остальные рубашки все давно изорвались. А новые, он себе не покупал. Было не на что, и не зачем. Её сосед был из той породы непризнанных гениев, которые работали и творили, как они сами говорят, для будущего, а материальные благи их не интересовали. Не так, чтобы совсем, жить то надо было на что-то. И тогда Сеня шел халтурить, как он говорил, и расписывал то сельские клубы, то какие-то плакаты делал. После халтуры он всегда приходил к Клавдии Ивановне с цветами и подарками, и давал ей денег. Она сначала отказывалась, а потом стала брать. Потому, что Семен опять превращался в затворника и писал свои картины, никому и никогда не показывая. И писал их до тех пор, пока у него не кончались деньги. И тогда он приходил занимать деньги у соседей. Кроме Клавдии Ивановны ему никто не занимал, боялись, что пропьет и не отдаст. Но тетя Клава точно знала, что Сеня больше не пьет. Пил, да. Дебоширил, да. Но тогда он жил с Ирочкой и с дочкой Настей. А когда они ушли, он совсем потерял интерес к жизни, и кроме работы ничем не занимался. У него даже друзей не стало. Собутыльники утратили к нему всяческий интерес. А соседка Клавдия Ивановна стала как мама, которая ему не только денег занимала, но и кушать иногда готовила, и стирала. В общем, жалела его. юродивого. Только вот, что картин он ей не показывал, что обижало Клавдию Ивановну очень. Она даже пару раз хотела разругаться с Семеном и все ему высказать. Но проходило время, и прощала ему эту странность и не настаивала больше. Лишь однажды мельком подсмотрела под тряпкой закрывавшей холст, и была удивлена, что там был обычный, красивый пейзаж в духе Левитана. А ничего нет такого прочного или ужасного как она себе представляла.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
