— Что вы одна тут ходите, девушка, — заговорил он. Некоторые слова без надобности растягивались, подобные строю непуганых новобранцев; другие, более опытные местоимения, сокращались. — Здесь такое место, вы слышали?
— Какое место? — Грета направил ему намеренно робкую улыбку, которую плохо прикрыл напускной заносчивостью — тоже специально.
— Страшное место, — объяснил солдат. — Здесь хищники бродят… вроде нас, — он толкнул товарища локтем, тот сдвинул свои войлочные брови, кивнул. — Но вы нас не бойтесь, мы вас защищать будем. Пойдемте пивка попьем, погуляем…
— Пивка не хочу, — отказался Грета, и это было правдой. — Водочки бы, мальчики, а? Вы всех девушек защищаете? Не плачь, девчонка, да?
Он увлеченно тараторил.
Второй боец, стоявший поодаль, молча задрал гимнастерку, и Грета увидел бутылку, заткнутую за пояс.
— Ну, мальчики — вы, я смотрю, подготовились, — одобрительно протянул Грета и подмигнул, надеясь, что не переборщит. Но солдаты, унюхавшие податливость Греты, уже ничего не говорили, а только сглатывали.
Первый солдат, боясь упустить мгновение, заспешил. Он протянул Грете вареную лапу с наколкой, и Грета доверчиво вложил ему в ладонь свои симфонические пальчики.
— Ой! — Грета притворился, что растянул лодыжку. — Бля, — добавил он тихо, но так, чтобы солдаты услышали, а услышав — поймались на легкость его поведения, прочувствовали в добыче Мясо.
"Мясо идет", — именно эти слова разобрал Грета еще при самом первом, скользящем соприкосновении с солдатами. Тогда он, помнится, встрепенулся и посмотрел себе под ноги, но мигом смекнул, что слово относится к нему самому.
— Не жми так сильно, — Грета попробовал высвободить руку. Солдат отпустил, но сразу же обнял ее за плечи, подтолкнул. Грета сообразил, что его ведут в неухоженную область парка, где не бывало людей; эта зона граничила с безработной строительной площадкой.
"Может быть, здесь их вотчина, сюда их гоняют, — мелькнула у Греты мысль. — Тогда им тут все хорошо знакомо".
Второй придвинулся и взял Грету за талию.
— Че ты, че ты дергаешься, — хрипло и быстро проговорил он, хотя Грета не дергался, всего лишь дрогнул. — Мы не кусаемся.
— На, глотни, — бутылка возбужденно переметнулась к однополчанину.
Грета, весьма неопытный в разухабистых действиях, крякнул смазанным кряком, послушно приложился к омерзительно теплому и скользкому горлышку, отхлебнул.
— Вон туда, — негромко приказал кто-то из рядовых.
Праздничный шум отдалился; солнце присело за горизонт, как в воду, выглядывало оттуда, подсматривало и выпускало деформированные облачные пузыри. Грету посадили на пыльные доски, втолкнули в руки бутылку:
— Пей, подруга!
Солдат, освободившийся от сосуда, не стал медлить и сбросил ремень. Грета прикрыл глаза и втянул звериный, казарменный запах. Боец обмотал ремень вокруг запястья так, чтобы свисала пряжка.
— Мальчики, я вам так дам, — предупредил Грета, ставя бутылку в песок. — Не надо бить.
— Ну, так давай, — заорал второй и повалил Грету; товарищ подскочил на подмогу. Ремень в его кулаке успел завязаться петлей, петлю накинули Грете на руки, заведя их назад.
— Кто тебя знает, шалаву, — объяснили бойцы.
Лежа ничком, Грета вдруг по-настоящему испугался:
— Только не сзади! — выкрикнул он.
Ему показалась невыносимой мысль, что сейчас, когда подготовлены положенные чертоги, с ним сделают то, чего он так старательно бежал, как унизительного суррогата.
— Не ссы — не хочешь сзади, мы тебя сверху, в два смычка, — первый солдат сатиром приплясывал в спущенных брюках: запутался. — Устраивает?
Другой сунул руки под платье, рванул трусы.
— Что там у тебя наворочено, — пробормотал он совсем, как старенькая процентщица, введенная в заблуждение любителем раскольных дел. — Ты хоть чистая, или со вшами?
— В сумке справка лежит, — недолго думая, соврал Грета.
— Жаль! — захохотал однокашник, ибо питались солдаты одной кашей, и все одной. — Сейчас бы цепанули что-нибудь, а завтра — в санчасть! Закосили бы на полную…
Он решил остаться в брюках — лишь расстегнулся и рухнул на Грету, придавил ее, заерзал, замотал стриженой потной башкой, отлавливая верткие гретины губы. Его напарник легонько наподдал ему сапогом в ухо, чтобы убрал голову и не мешал; тот, пригнувшись, уткнулся в накладные дойки — так он обычно называл груди; подельник раскорячился и присел над Гретой, метя в рот. Грета зажмурился и глухо сказал:
— Нет. От тебя несет козлом. Давай по-людски.
— Она еще голос подает, сука, — изумился солдат и вдруг сграбастал гретино лицо мозолистой пятерней. — Тебе кто разрешил говорить, тварь? Тебе стакан налили? Чего же ты гавкаешь?
Лежавший задергался в антрекоте, пачкая Грету.
— Ща… встану и отойду… — пообещал он сдавленным голосом.
— Да не хочу я после тебя мараться, — рассвирепел приседавший. — Блядь такая! — Он размахнулся и ударил Грету в глаз, добавил пощечину, вторую. — Бери, сука, пока я тебя не попластал!
Тот, что отстрелялся, стоял на четвереньках и пытался привести в порядок мундир.
— Зубы выбей, еще откусит, — посоветовал он.
— Не посмеет, — солдат сопроводил свои слова новой затрещиной. — Быстро бери, паскудина!
— Гляди сюда — что это? — Насытившийся, довольный военнослужащий взирал на что-то, свалившееся из Греты. — Это чего, земеля?
Земеля скосил глаза:
— Ты ее порвал всю, мудак, — озаботился он.
Грета, временно освобожденный от пятерни, решил, что пора перейти к заключительной, коварной части плана. Недаром его любимыми литературными персонажами были набоковские стервы, Марго и Лола, которые надругались над своими ослепшими любовниками — сущими гадами и скотами: мужиками, одним словом. Грета набрал в грудь воздуха и пронзительно закричал, переполняемый страхом и радостью. Он радовался тому, что в нем признали особу, по половой принадлежности годную к партнерству; не только признали, но и подобающим образом обошлись. Эта радость не могла омрачиться даже тем подозрением, что курс молодого бойца в строительном батальоне мало чем отличался от происходящего.
— Помогите! На помощь, сюда! Меня изнасиловали! Кто-нибудь, скорее, меня убивают!
— Молчи, ты, — рявкнул солдат, находившийся при голове — рявкнул рассеянно, так как его внимание все больше приковывалось к непонятному предмету. Повинуясь исследовательскому порыву, он ухватил подол и рванул его кверху, увидел крепления и нечто под ними: набухшее, продолговатое.
— Ох ты, ёп, — солдат медленно отшатнулся, ища рукой какое-нибудь оружие: палку, металлический прут, лопату — естественные поиски любого, кому неожиданно встретился редкий гад, будь то гусеница в боевой раскраске, двуглавая змея или то, что сейчас колотилось в полупритворной истерике. Призывы о помощи сменились неопределенными, угрожающими завываниями; плач походил на хохот.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
