"Но помимо принципов, - сказал он, - есть еще реальные факты. Могу вас заверить, что, какую бы позицию мне ни навязали для внешнего декорума, в действительности я буду признавать во Франции французской властью только вас..." Тогда я указал, что, вероятно, нам представится случай проявить свое единство при решении вопроса, как должен быть освобожден Париж.
"Именно французские войска должны отвоевать столицу Франции, - заметил я. - И для этого нужно только вовремя перебросить в Англию одну французскую дивизию, о чем мы, французы, и просили вас". Эйзенхауэр согласился.
С приближением срока высадки (май - июнь), намеченного штабами, англичане проявили желание вывести политическую проблему из тупика, в котором она оказалась. Черчилль решил взять на себя роль маклера, намеревающегося согласовать претензии Рузвельта и протесты генерала де Голля. Но так как у американцев был подавляющий перевес в силе и в средствах рекламы, усилия премьер-министра вскоре свелись к тому, чтобы заставить меня удовлетворить требования Рузвельта.
В начале января ко мне явился Дафф Купер и сказал: "Вы знаете, что Черчилль заболел, возвращаясь из Тегерана. Его перевезли в Марракеш. Он очень хотел бы увидеться с вами, но по состоянию здоровья не может никуда двинуться. Не согласитесь ли вы навестить его?" Было бы естественно, если бы английский премьер-министр, находясь на французской территории, нанес визит главе французского правительства. Однако из уважения к особе Черчилля и считаясь с обстоятельствами, я отправился к нему и 12 января был у него на завтраке. Он уже почти выздоровел. Мы с ним долго беседовали - в первый раз за полгода. При разговоре присутствовали Дафф Купер, лорд Бивербрук{92} и Гастон Палевский.
Премьер-министр говорил оживленно и горячо, усердно расписывая выгоды, какие мне даст мое согласие с намерением президента. В общем все сводилось к тому, что я должен признать первенство Рузвельта во французских делах под тем предлогом, что он публично занял определенную позицию, а потому не может от нее отказаться, да, кроме того, взял на себя определенные обязательства в отношении некоторых французских сановников, скомпрометированных сотрудничеством с Виши, и должен эти обязательства выполнить. Перейдя к конкретным фактам, Черчилль посоветовал мне уже сейчас приостановить подготовку процесса над Фланденом, Пейрутоном и Буассоном. "Я ознакомилея с материалами по делу Фландена, - сказал мне Черчилль. - Против него нет ничего серьезного. А раз он находится в Северной Африке, это доказывает, что он порвал с Виши. Что касается Пейрутона, он приехал в Алжир, чтобы занять пост губернатора по приглашению президента Соединенных Штатов. Буассону президент когда-то гарантировал, что он сохранит свое место, а я велел передать ему: "Сражайтесь хорошенько, а об остальном не заботьтесь!" Черчилль назвал прискорбным то обстоятельство, что генералам Жиро и Жоржу пришлось выйти из состава французского правительства. "Ведь первого, - сказал он, - выбрал сам Рузвельт. А второго пригласил сюда я." Послушать Черчилля, так сразу стало бы ясно (если кто раньше этого не знал), что президент Соединенных Штатов и английский премьер-министр считают Францию своей вотчиной, где они могут распоряжаться как им угодно, а генералом де Голлем они недовольны главным образом из-за того, что он не хочет с этим мириться. Я весьма любезно ответил Черчиллю, что интерес к нашим внутренним делам, который проявляют Черчилль и Рузвельт, является в моих глазах доказательством начавшегося возрождения Франции. И поэтому, не желая их разочаровывать, я не хочу допустить революционных волнений в моей стране, а волнения произойдут неизбежно, если не будет совершено правосудие. Я не желал зла ни Фландену, ни Пейрутону. Что касается Фландена, я не отрицал его ценных качеств и благих намерений. Не забывал я также, что Пейрутон оказал услугу объединению наших сил, предоставив свою радиостанцию в мое распоряжение, когда я прибыл в Алжир. Но я считаю, что ради интересов нации они оба должны ответить в Верховном суде за свои действия в качестве министров Виши. Назначение Буассона генерал-губернатором зависело только от его начальства. Входят или не входят в состав моего правительства генералы Жиро и Жорж - это уж мое дело. Я буду и впредь следовать по тому пути, которым шел до сих пор, - по пути независимости, так как убежден, что это лучше всего не только для государства и для нации, за которые я несу ответственность, но также и для наших союзников, с которыми я связан.
Для того чтобы разрядить атмосферу, я пригласил Черчилля произвести на другой день вместе со мной смотр гарнизону. Он охотно согласился. Церемония смотра состоялась и вызвала восторг населения Марракеша. Для толпы любопытных, собравшихся тут, да и для любых зрителей в любом другом месте, для всех людей, которые видели бы перед собою эту картину, не ведая ничего о ее изнанке, раз Черчилль и де Голль появились вместе и стоят бок о бок, это значит, что вскоре союзные армии двинутся вместе добиваться победы - а это самое главное. Я сказал это премьер-министру, и мы с ним пришли к выводу, что, в конце концов, толпа зрителей была тут совершенно права.
Но для того, чтобы воздействовать на меня, англичане иной раз прибегали к приемам совсем иного рода. Зимою некоторые английские инстанции, в явном согласии с соответствующими американскими службами, состряпали грязное дело, имеющее целью очернить меня. Началось оно с шумной кампании в печати, которую повели в Соединенных Штатах, стараясь уверить публику, что бывшая организация Сражающаяся Франция и ее глава старались установить во Франции свою диктатуру и уже позволили себе действия, достойные тоталитарной власти. Газеты опубликовали выдуманный от начала до конца текст какой-то дикой присяги, которую якобы принимали добровольцы, вступая в ряды вооруженных сил "Свободной Франции". На наши службы, в особенности на БСРА, посыпались обвинения: утверждали, что мы внедряем правила нашей суровой дисциплины путем жестокого обращения и даже пыток. После такой подготовки вдруг возникло "дело Дюфура". Под именем Дюфура некий агент Интеллидженс Сервис, втайне от нас завербованный во Франции, был в 1942 вывезен англичанами в Великобританию и, явившись в организацию Сражающаяся Франция, заявил о своем желании поступить добровольцем в ее войска. Он выдавал себя за лейтенанта и кавалера ордена Почетного легиона. Вскоре его начальники заметили, что он не является ни тем, ни другим, а просто служит в английской разведке. За незаконное присвоение воинского чина и звания Дюфур был приговорен к тюремному заключению и подписал новое обязательство, уже в качестве рядового, каким он и был в действительности. Но, отбывая наказание в кемберлийском лагере, он в один прекрасный день убежал оттуда при содействии Интеллидженс Сервис и присоединился к своим нанимателям. С точки зрения французов он был дезертир и злоумышленник, используемый иностранной разведкой, которая ему покровительствует. Так как арестовать его на английской территории для нас не представлялось возможным, французское командование в Англии больше года и не думало о нем, как вдруг в сентябре 1943 Пьера Вьено вызвали в Форин офис и сделали ему следующее удивительное сообщение:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
