Представьте себе картину: корпус автомобиля накален до предела, шины расширяются и сжимаются так, что горы по сторонам шоссе начинают плясать шимми. Колеса катятся по жутким аризонским дорогам, распространяя запах жженого волоса. Ветровое стекло заляпано тем, что осталось от разбившихся о него пчел, ос, стрекоз, мошек, майских жуков, божьих коровок и прочих тварей. Радиатор, забитый трупиками бесчисленных мотыльков-камикадзе, свистит, как умирающая ящерица на солнцепеке.
Все это означает следующее: если вы решились следовать указанным маршрутом в летнее время, вам лучше ехать по дорогам ночью. Только ночью. К вашим услугам освещенные мотели с надписями над ручками дверей: «Не беспокоить!»; забегаловки, где вам в дневное время предложат завтрак и кофе в бумажных стаканчиках… Там есть круглосуточно работающие автозаправки — ярко освещенные, как цветные сны. Их названия — «Братья Вайтинг», «Коноко», «Террибл Хёрбст» — столь же малоизвестны, сколь и их фирменные знаки. Чего только нет на этих стоянках — автоматы с газированной водой, мороженым, конфетами… А еще есть внезапно появляющиеся у самой обочины шоссе зоны отдыха с кирпичными ванными комнатами, душевыми кабинами и электрическими стоками, построенные специально для тех, кто устал, у кого нет денег, кто не укладывается в расписание…
Макклей должен был знать о тяготах дорожной жизни.
Его руки безжизненно висели на руле, глаза смотрели в темноту, он пытался успокоиться. Руль прилип к пальцам, как подтаявший леденец. Где-то слева на горизонте вспыхивали перламутровые огни, затем все снова погружалось во мрак. В это время он не слишком старался смотреть по сторонам, хотя периодически задумывался о том, как далеко от него ударяла молния: не раз за эту ночь раскат грома настигал его здесь, в машине.
На заднем сиденье постанывала его жена, измученная долгой дорогой. Вместо предполагаемых двух с половиной дней поездка заняла все четыре. Он изо всех сил старался прогнать эту мысль, но она нависала над ним, как грозовое облако. Это было как наваждение, как лихорадочный бред.
Как-то раз на второй день путешествия его обогнал битком набитый автобус, ослепляющий своими сверкающими гранями, и все же он успел заметить мексиканку, сидевшую возле окна и державшую на руках полуживого младенца. В одной руке у нее была пластиковая бутылка, из которой она выцеживала остатки воды на голову ребенка, пытаясь спасти его от смерти.
Макклей вздохнул и повернул ручку радиоприемника, хотя знал, что там, где он сейчас, вряд ли можно поймать какую-нибудь передачу на средних и ультракоротких волнах. Он убавил громкость, чтобы не разбудить Эвви. Затем нажал редко используемую кнопку коротких волн, чуть-чуть усилил звук — так, чтобы шум мотора не заглушал радио. Он медленно крутил ручку настройки, но из приемника доносился только легкий шум, напоминающий шум летнего дождя, отскакивающего от окон.
Он почти похоронил свою мечту настроить приемник, когда тот стал издавать невнятные звуки — то отдаляющиеся, то приближающиеся, словно дрейфующие в волнах эфира. Он резко повернул ручку приемника, как взломщик сейфов в ожидании сигнального щелчка…
Послышалась музыка, затем — голос диктора, возвестивший: «Время по Гринвичу…». Это была радиостанция «Голос Америки». Он промычал что-то нечленораздельное и вырубил звук.
Жена на заднем сиденье пошевелилась.
— Зачем ты это выключил? — пробормотала она. — Я вообще-то слушала… Хорошая передача…
— Да ладно, — ответил Макклей. — Все равно спишь. Скоро сделаем остановку.
— Оно появляется только ночью… — снова послышался ее голос, через мгновение пропавший в складках одеяла.
Макклей открыл «бардачок», достал оттуда путеводитель «Клуба Автомобилистов», уже заложенный на нужной странице. Он включил лампу над головой и, держа одну руку на руле, принялся просматривать — в сотый раз — каталог дорожных мотелей, ожидающих его на пути. Он знал этот список наизусть, но чтение успокаивало нервы. Кроме того, хоть как-то скрашивалось дорожное однообразие…
Это было одно из тех мест, которое никогда не ожидаешь встретить среди ночи. Ярко освещенная площадь с силуэтами домов (или по крайней мере одного дома) и автомобилями, стоящими в стороне от шоссе в круге света, защищающем их от ночного хаоса.
Зона отдыха…
Он узнал бы ее безо всяких опознавательных знаков. Неоновые светильники заливали пространство нежно-персиковым светом, разительно отличающимся от холодных, бледно-голубых дорожных указателей. Он уже видел раньше знаки зоны отдыха, возможно, даже этой… В дневном свете они значили для него только то, что на них написано: «Главная дорога», «Деловой центр — следующий поворот направо». Возможно, странный, теплый свет делал этот маленький асфальтовый островок, выхваченный из темноты, таким манящим. Он убавил скорость и свернул с шоссе № 40. Автомобиль куда-то нырнул, затем резко подпрыгнул на ухабе, издал какой-то странный звук — первый раз за всю поездку.
Макклей нажал на тормоз рядом с припаркованным здесь же «понтиаком-файрбёрд» и выключил двигатель. Он позволил себе закрыть глаза и откинул голову на спинку кресла…
Первое, что поразило его, была тишина. Она была оглушительна. В ушах звенело, звон походил на тот сигнал, который издает телевизор после окончания телевещания. Затем он почувствовал легкое покалывание на кончике языка. Перед мысленным взором возникло зрелище расщепленного змеиного жала. Он словно вобрал все электричество напоенного грозой воздуха. Наконец, третьим сюрпризом было внезапное пробуждение его жены на заднем сиденье. Она потянулась и вяло спросила:
— Мы спим, что ли?.. А откуда эти огни?
Он увидел ее отражение в зеркале заднего вида.
— Мы просто остановились отдохнуть, дорогая. Мне… Машине нужно остыть. Хочешь в туалет? Там, сзади, видишь?
— О боже!
— Что с тобой?
— Нога затекла. Слушай, а мы как, собираемся или не собираемся…
— Скоро остановимся в мотеле.
Макклей не сказал, что они не доберутся до того мотеля, который он отметил в путеводителе, по крайней мере еще два часа: не хотелось спорить. Он знал, что ей необходим отдых, — ну и ему тоже, разве нет?..
— Пожалуй, я выпью еще кофе, — сказал он.
— Больше нет, — зевнула она. Хлопнула дверца.
Теперь Макклей понял, откуда этот звон в ушах, — это был звон его собственной крови, почти заглушавший равномерный шум мотора. Он повернулся, перегнулся через спинку сиденья, чтобы достать емкость со льдом. Там должна была оставаться пара баночек колы, по крайней мере…
Его пальцы зацепили корзину рядом с емкостью, почувствовали корешки карт и путеводителей, лежащих вперемежку с предметами первой необходимости, которые он сам упаковал перед поездкой. Бинт, хирургические щипцы, эластичный бинт, пластырь, ножницы, дубильная кислота, нашатырь, огнетушитель, запасной блок сигарет, остатки питьевой воды, термос. Эвви сказала, что он пуст, зачем она солгала?
Он открыл крышку. Через боковое стекло он видел, как Эвви скрылась за углом здания. Она закуталась в одеяло до подбородка. Макклей открыл дверь и вышел, чтобы размять затекшую спину, немного постоял… Неестественный свет струился над ним. Он с наслаждением отхлебнул и решил немного пройтись. «Файрбёрд» был пуст. И следующая машина, и машина за ним… Он шел мимо них, и они были абсолютно одинаковыми. Это казалось безумием, пока он не понял, что это, возможно, игра света. Корпуса автомобилей были залиты жутковатым, золотисто-коричневым сиянием, как будто пыльный солнечный луч пробивался сквозь толщу воздуха. Лобовые стекла покрывал тонкий слой пыли. Он почему-то вспомнил о сельских дорогах и вечерних зорях.
Удивительно громким казался звук его собственных шагов, отраженный от корпусов автомобилей. Наконец на него снизошло озарение (и он понял, насколько устал), что в каждом из этих автомобилей могли быть спящие люди. Конечно… «Дьявол, — подумал он, глядя себе под ноги. — Я не хочу никого будить. Черт побери!» Кроме собственных шагов он слышал шелест шин редко, очень редко проезжающих по шоссе автомобилей. Звук был тихим — он походил на шипение прибрежных волн неподалеку, то нарастающее, то стихающее…
Дойдя до конца колонны припаркованных автомобилей, Макклей повернул обратно. Краем глаза он заметил какое-то движение рядом с домом… Это, должно быть, Эвви шла обратно своей шаркающей походкой. Хлопнула дверца автомобиля.
Ему вспомнилось, как во время прогулки по парку в одном из туристических центров Нью-Мексико, в Таосе, где они не раз бывали с женой, он мельком увидел пожилого индейца, таким же манером завернутого в национальное покрывало. Индеец немного постоял в дверном проеме сувенирного магазина, затем нырнул внутрь. Лоскут ткани на его голове напоминал арабскую чалму, или это ему тогда казалось… (Опять хлопнула дверца!) Это было в тот самый день на прошлой неделе, когда Эвви удивилась тому, что местные жители ездят с зажженными среди бела дня фарами — в честь какого-то события, возможно, областных выборов. («Мое лицо говорит за себя!» — тянет слова Херман Дж. Труджилло по прозвищу Фашио, кандидат на пост шерифа.) Сначала она доказывала, что это похоронная процессия, но кого хоронили, она не догадывалась… Макклей подошел к машине, помедлил и снова залез внутрь. Эвви уже сидела на заднем сиденье, надежно укутавшись в одеяло.
