эскадрона штабс-ротмистр Шпилев. Командир 5-го эскадрона ротмистр Васильев потерял лошадь, и комэск при падении ушибся, но продолжал бежать к изгороди, из-за которой стреляли немцы, — и погиб.
Немцы вели огонь из окон, из-за построек и заборов.
Гусары, потерявшие лошадей, продолжали сражаться пешком. Так, гусар 2-го эскадрона Савелов, увидев, что у немецкого пулеметчика произошла задержка в ведении огня, бросился к пулемету и схватил его за дуло. Русский гусар и немецкий пехотинец начали драться, пока гусару не удалось схватить германца за горло и задушить, овладев действующим пулеметом противника.
Шедший уступом за левым флангом казаков дивизион подполковника А. А. Суражевского, также встреченный сильным огнем противника, ворвался в деревню Нерадово. Раненный уже в начале атаки, А. А. Суражевский увлек за собой гусар и прорвался на главную деревенскую улицу, где вновь был ранен — теперь тяжело. Атака дивизиона отвлекла на себя внимание противника, чем способствовала захвату деревни.
Германцы не прекратили обороны, защищаясь от гусар и казаков в отдельных домах, некоторые из которых уже горели.
Овладеть деревней гусарам помогла «царица полей».
Туркестанские стрелки бросились за гусарами А. А. Суражевского и в ходе штыковой атаки захватили Нерадово.
Большая часть бригады, особенно 14-й Донской казачий полк, менее пострадавший, чем гусарский, и частично перемешавшийся с гусарами, прорвалась через Нерадово. Атакующая конница наткнулась на резервы германской пехоты с многочисленными пулеметами, скрытыми в высоком хлебе. Два эскадрона-сотни обрушились на стоявший с правой стороны деревни 1-й батальон 229-го резервного пехотного полка и выскочили на возвышенности южнее сел Ленки, пытаясь атаковать находящуюся у кладбища батарею 105-мм орудий и части 231-го резервного пехотного полка. Но убийственный огонь противника скосил основную массу атакующих. При попытке взять батарею противника был ранен и попал в плен поручик Геништа 1-й.
На следующий день его навестил в лазарете германский генерал, выразивший свое восхищение и распорядившийся вернуть офицеру Георгиевское оружие (правда, позже, при отправке пленного поручика в тыл, его вновь отобрали).
К моменту взятия деревни 2-я бригада 14-й кавалерийской дивизии лишилась почти половины своего состава, были выбиты все штаб-офицеры, эскадронные и сотенные командиры и большинство младших офицеров.
От быстрой скачки, сильного огня и рубки живых людей кавалеристы ошалели — и вместо того, чтобы собраться вокруг еще уцелевших офицеров, которые пытались разобраться в обстановке, они по инерции мчались все дальше. В данный момент наиболее остро чувствовалось отсутствие резерва.
Таким образом, остатки бригады продолжали атаку, двигаясь на запад, где наткнулись на левый фланг пехоты противника, теснившей подразделения 1-го Туркестанского корпуса. Под убийственным огнем германской пехоты гусары и казаки все же пробились, и у деревни Швелице вышли к позициям туркестанцев. Причем и здесь кавалеристы помогли своей пехоте. Они ударили в спину наступавшим частям германской 86-й пехотной дивизии, которая после тяжелых боев только что заняла высоту 119, находящуюся южнее Найево-Велки. Благодаря этому неожиданному удару немецкая пехота была вынуждена отступить на север, на высоту 128, оставив села Найево-Велки и Найево-Цыты. Остаток бригады собрался у леса, бывшего исходным рубежом атаки.
Атака частей 2-й бригады 14-й кавалерийской дивизии длилась не больше 10 минут, и тем не менее она очень впечатлила германскую пехоту. История 231-го резервного пехотного полка зафиксировала, что полк 3 июля 1915 г. участвовал в отражении «блестящей конной атаки русской кавалерийской бригады».
Очевидец вспоминал, как из-за фольварка внезапно появились группы лошадей — причем как будто бы без седоков, и их количество возрастало в геометрической прогрессии. И тут немцу вспомнилась Восточная Пруссия, где ему уже приходилось встречаться с казаками, и он закричал о том, что это казаки и начинается конная атака. Со всех сторон раздавались крики: «Огонь!», «Они висят на боках своих лошадей!», «Держаться!». Все, кто мог держать оружие (включая раненых), открыли огонь — стоя, лежа, с колена. Пулеметы также открыли огонь, осыпая атакующих кавалеристов градом пуль.
Всадники появлялись в сомкнутых строях и, рассыпавшись «как развязавшийся сноп», мчались на пехоту — казаки с пиками в руках, гусары с обнаженными шашками. Часть кавалерии повернула на фольв. Сцеты. Впереди с высоко поднятыми шашками скакали два офицера, один на белом, другой на караковом коне. Немец отмечал: «Эти подробности до сего времени живы в моей памяти… позади нас на пригорке стояли в сомкнутых строях резервы. Ими открыт был поверх наших голов огонь, причем часть пуль, к несчастью, попадала и в наши ряды. Мне и сейчас еще слышатся крики: „Огонь! Огонь! Беглый огонь!“. Затем команды: „Лечь! Встать! Принимай их на штыки!..“ И все в это время стреляло так, что стволы винтовок раскаливались…»
Очевидец отметил полевой галоп мчавшейся ураганом кавалерии, «дикие сарматские лица» всадников и острия страшных пик. Немцами «овладел ужас», и «волосы встали дыбом». Все, что они могли делать, — это стрелять, пытаясь подороже продать свои жизни. Офицеры напрасно подавали команду «ложись» — близость страшной опасности заставила всех, кто пока еще мог, вскочить на ноги.
«Однако наш ураганный огонь косил мчавшуюся навстречу своей гибели русскую кавалерию…То здесь, то там высоко подымалась на дыбы и опрокидывалась лошадь; попав под пулеметный огонь в упор, падали или спрыгивали с подбитых лошадей всадники, лошади закидывались, падали, неслись, взбесившись, не слушая повода, в разные стороны, внося беспорядок в собственные ряды»…
Рядом с автором этих воспоминаний казак пикой пробил его сотоварища и волочил его, пока сам не упал с лошади, сраженный несколькими пулями.
«Некоторым удалось проложить себе путь сквозь нашу цепь; они доскакали до наших резервов… Часть атакующей конницы прорвалась сквозь фольварк Сцеты, повернув затем на запад, в направлении на Швелице…
Казаки и гусары пожертвовали собой во имя спасения своей… пехоты… В этот день мы прониклись уважением к русской коннице»[128].
Комбат 229-го резервного пехотного полка также отметил: «И теперь еще холодеет у меня кровь в жилах, когда встает в моей памяти зрелище атаки обрекшей себя на смерть конницы. Как на арене развернулась перед моими глазами эта атака на протяжении едва ли больше двух минут»[129].
Русский очевидец, в свою очередь, вспоминал, как много трупов кавалеристов и пехотинцев осталось лежать на нерадовских полях. Вспоминал лежащего ничком убитого казака с залитым кровью лицом и стоящую возле него лошадь с перебитой ногой — казак держит повод в руке, а лошадь стоит, понурив голову, подсунув ее к хозяину, как будто желая подсадить его в седло. Лежит масса немцев со страшными ранами от шашек и пик. У многих мертвецов пики не выдернуты — и пехотинцы сжимают их мертвыми пальцами.
После боя бригада собиралась у леса, откуда началась атака. Сказалось
