вере и агапе, а из четырех языческих добродетелей присутствуют только справедливость и воздержание.
В явном перечне добродетелей Франклина отсутствуют буржуазные варианты благоразумия и мужества - коммерческая выгода и коммерческая предприимчивость. А ведь Франклин проявлял их в необычайной степени. И, в конце концов, смысл его книги состоит в том, чтобы рекомендовать их молодым людям, желающим стать, подобно ему, "честными инструментами для управления... делами"²⁵ По его словам, "в детстве я был лидером" и обладал "рано проявившимся общественным духом"."Эссе о проектах" Дефо (1697 г.), пишет он, оказало на него большое влияние.²⁷ Он стал лучшим печатником в колониях (скромно намекает он) и состоятельным человеком не благодаря христианским или аристократическим добродетелям, а благодаря буржуазным добродетелям, которые иногда рекомендуются в еврейской Библии. Он цитирует Соломона о вознаграждении добродетели в этом мире ("В правой руке ее - долгота дней, а в левой - богатство и почести") и о "призвании", причем именно в том месте, которое наиболее часто подчеркивал Макс Вебер: "Видишь ли ты человека, усердного в своем призвании: он предстанет перед царями"²⁸ Печатник Франклин в течение долгих дней с удовлетворением вспоминал о своих богатствах и почестях, американский бизнесмен, усердный в своем призвании, который предстал перед царями.
Еще одна буржуазная добродетель, которую Франклин опускает в своем списке, хотя он (как и Адам Смит) ее прекрасно практиковал, - это приветливость (любимая и Остин, причем опять-таки не имея в виду буквальное латинское "lovability" в каком-либо возвышенном смысле). По его собственному признанию, он с поразительной легкостью заводил друзей для пользы и развлечения: "Губернатору, похоже, понравилось мое общество (хотя Франклин был тогда еще подростком), и он часто приглашал меня к себе"; "Я выказал [квакерше, плывшей на корабле в Филадельфию мальчиком] услужливую готовность оказать несколько мелких услуг, что произвело на нее, я полагаю, определенное впечатление".²⁹ И снова он преподносит эти события как благоразумные, как простое вложение денег. Но он был более чем хитер. Франклин описывает не гоббсовский мир перебежчиков в дилемме заключенного, как это обычно представляют себе современные церковники, не знающие практики бизнеса, а мир, в котором предполагается, что мы готовы сотрудничать, пока нам не предоставят убедительных доказательств обратного. Александр Филд, опять же, писал на эту тему, утверждая, что такая предпосылка о сотрудничестве на самом деле заложена в человеке в результате группового отбора.³⁰
Франклин фактически всю жизнь занимался сотрудничеством, и в этом он был идеальным буржуа. Сотрудничество, а не конкуренция, является созидательной стороной жизни, направленной на совершенствование путем испытания профессии. Представители духовенства, особенно европейского, воспринимают дружелюбие, особенно в его американском варианте, как просто ложную риторику, маленькую аферу. По обе стороны Атлантики они считают, а зачастую и практикуют в своей жизни, правило суровости, перенесенное на их деятельность в качестве деканов, ученых, преподавателей и рецензентов книг. А когда они выходят на агору, то несут с собой неделовую суровость в свой экономический бизнес. Это просто бизнес, говорит гордый представитель клерикального сословия. Вот почему я, профессор, счастливо свободный от коррупции рынка, чувствую себя оправданным, когда обманываю, занимаясь своим собственным коррупционным рыночным бизнесом на стороне, как это делал очень любимый мною искусствовед Бернард Беренсон (1865-1959), обманывая о происхождении картин, за оценку которых он получал большие деньги.
В такой теории высшей добродетелью (от лат. vir - человек мужского пола) является жесткость. Поворот к квазиаристократическим ценностям (проявившийся, например, у Макиавелли) стал особенно навязчивой идеей американских мужчин и их подражательниц, и особенно американских академических мужчин. В 2006 году профессор экономики Гарварда был пойман на краже навоза и предстал перед судом по обвинению в незаконном проникновении на территорию, хищении и злонамеренном уничтожении имущества. Другой профессор экономики Гарвардского университета, правда, более крупного масштаба, в 2000 году был привлечен к суду Министерством юстиции за то, что консультировал российское правительство, что было чрезвычайно выгодно его жене. Хотя оба человека лишились своих именных кафедр, университет больше ничего не предпринял, даже в отношении профессора, получившего миллионы за свои консультации с российским правительством. Более того, он защищал его с помощью собственных адвокатов и за большие деньги. Гарвардским профессорам экономики, особенно тем, которые являются личными друзьями президента университета, не нужна этика в простом, вульгарном бизнесе.
Напротив, настоящая жизнь в бизнесе должна быть наполнена честностью и юмором, а особенно смирением перед требованиями клиентов, и должна быть очень избирательной в отношении хитрых сделок. Деловая жизнь не бывает одинокой, бедной, мерзкой и жестокой, иначе, как сказал бы Франклин, склоняясь перед новой религией благоразумия, она будет короткой. Плохая жизнь также не дает столь ценимых людьми свидетельств, подтверждающих, что бизнесмен по праву принадлежит к категории "хороших людей".
Другой и главной буржуазной добродетелью Франклина была адресная риторика. Франклин не был аристократическим оратором. "Я был [в молодости и в старости] плохим оратором, никогда не красноречивым, подверженным большим колебаниям в выборе слов". Он и Джордж Вашингтон были известны своей неразговорчивостью на публичных собраниях, хотя оба были известны и весомостью своих слов, когда говорили. Однако Франклин был прекрасным убедителем в частном бизнесе, в салонах и кофейнях Филадельфии, Версаля и Лондона. И здесь его жизнь протекала в русле смитианства - Смита, который ставил способность к речи, наряду с разумом, в основу склонности к купле-продаже и бартеру.
Теоретизирование буржуазной жизни происходило в Америке и Шотландии, даже в Неаполе, а не в Париже или Лондоне, где обычно собирались лучшие теоретики. Иначе казалось бы странным, что социология, экономика, юриспруденция (а также геология среди физических наук, хотя и не более древняя и придворная физика или астрономия) были впервые изложены на английском языке шотландцами, а новые теории истории и криминологии на итальянском - неаполитанцами и миланцами. Если говорить о шотландцах, то Хатчесон, Хьюм, Смит, Фергюсон, лорд-юрист Кеймс (Генри Хоум) не были деревенскими парнями, не знающими преференций и привилегий. Смит, сын чиновника, занимавшегося сбором налогов, с 1778 г. сам был королевским ставленником, взимавшим налоги на импорт, которые он недавно презирал. Он провел шесть лет, хотя и не очень счастливо, в Оксфорде. В течение нескольких лет он был наставником сына и наследника второго герцога Баклюга во время длительного гранд-тура молодого человека. Он в совершенстве владел риторикой самого любезного и покорного слуги Вашей светлости Адама Смита. Франклин тоже. Франклин до конца играл роль философа из глубинки, особенно во Франции. Но когда он представал перед королями, то играл при королевском дворе умело и с пользой для своей страны.
Однако Смит и Франклин, а также
