Степан осторожно прокрался на кухню. «Огрею табуретом, тарелкой в него запушу, что угодно… Не дамся». На кухне никого не было. Пусто. Окно закрыто. Двери закрыты. Ни следа Дрына.
Степан вернулся к Оксане. Да что это с ней? Он сел рядом на корточки, потряс ее за плечи.
— Оксана! Очнись! Оксана!..
Ее голова бессильно мотнулась и упала на грудь.
— Умерла? — вскрикнул Степан. Коснулся ладонью красной жидкости на полу. Да, это кровь. Боже ты мой, что с ней?
Как маленький ребенок, привыкший во всем полагаться на маму, Степан Самарин бросился искать Дору Семеновну. Дора знала все. Ей можно поручить детей, больных, раненых, калечных-увечных, ей можно доверить судьбу влюбленных, жизнь одиноких, участь умирающих. Дора могла все. Она была чем-то вроде «матери-земли», в представлении Степана.
Дора Семеновна обнаружилась во дворе читающей газету «Труд».
При виде окровавленного Степана она уронила газету и напустилась на него:
— Где это ты раскровянился? Ты что мечешься, как воробей? Что творится?
— Дора Семеновна, с Оксаной что-то…
Дора Семеновна тяжеловесно побежала за Степаном, переваливаясь на бегу, как уточка. Она вошла в квартиру и сразу же поняла, что происходит.
— У ней выкидыш. Ты что, не знал, что она в тягости? Орал на нее, что ли? Или руку поднял? Гляди — узнаю, что обижал, голову тебе откручу!.. — пригрозила она. — Звони доктору, немедленно! Пусть едут, забирают.
— А ребенок? — глупо спросил Степан.
— Убил ты своего ребенка… Думаешь, я не знаю, что ты с Варькой Царевой путался? Про это весь Междуреченск знает…
— Кто ж Оксане сказал? Она только прилетела…
— Оправдывайся тут! — прикрикнула Дора Семеновна. — Мухой к телефону и зови «скорую»!
Степан бросился звонить. Дора Семеновна наклонилась над Оксаной.
— Это я, доченька, — проговорила она совершенно другим голосом. — Ну-ка очнись, не помирай… Ну, что ты…
— Степка, — прошептала Оксана.
— Тебя в больницу заберут, — продолжала Дора Семеновна. — Вылечат.
— Никого не хочу видеть, — сказала Оксана с трудом. — Никого. Пусть Степан не приходит, иначе — умру. Убью себя.
Она опять потеряла сознание, теперь уже надолго.
И вот Степан один. Вытирает пятно крови на полу, как преступник, заметающий следы преступления. Она прилетела такая счастливая. И экзамены сдала, и о беременности узнала! Хотела его порадовать. А он встретил ее чужой, злой. Муж-изменщик. И теперь она не хочет его видеть. Искалечил он ее жизнь, все испортил. Как она теперь людям будет доверять, после такого-то? Он же — муж ее, он должен быть ее опорой, защитником… Он и воображал себя защитником. Боялся ее в Омск одну отпускать. Говорил, что за ее верность боится, но на самом деле он боялся только за себя. Он оказался слабым, трусливым. Он оказался настоящей сволочью.
Ничего. Он освободит ее от себя.
Степан закончил уборку, взял Оксанин чемоданчик, положил туда свой выходной костюм, смену белья и пачку папирос. Можно идти. Да, еще записка. «Прощай, Оксана. Живи дальше, будь счастлива. Прости меня. Степан». Коротко и ясно.
Он закрыл дверь и зашагал по улицам.
Калитку отворила не Варя. Степан был неприятно удивлен, когда перед ним возник Глеб Царев. Глеб был в тренировочных штанах и застиранной майке. От него разило потом и водкой. Судя по всему, пил он уже не первый день.
— Опять ты? — изумился Глеб.
— Сестру позови, — приказал Степан.
Но Глеб не спешил выполнять эту просьбу, высказанную командным тоном. Отступил на шаг, смерил Степана взглядом.
— Ой, важный стал… Я Варьку, стало быть, и спрашиваю: мол, пока брат на сутках спину гнет, ты, стало быть, старого хахаля заарканила? Она: ну так а что же? А я ей: ой-ой, на что он тебе сдался-то, хлюпик этот? А она: он у меня вот где, — Глеб скрутил кулак, — все, что я ни пожелаю, сделает… В начальники вышел, будет мне масло на хлеб намазывать… — Глеб хихикнул: — Ну что, правда это, фраерок? В начальники ты вышел? Будешь моей Варьке масло на хлеб намазывать?
— Ты пьян, — сказал Степан.
— Тоже мне новость, удивил, — засмеялся Глеб. — Конечно, я пьян. Вторые сутки с Варькой квасим.
— Позови ее, — еще раз попросил Степан.
— Не может она, — заговорщическим шепотом ответил Глеб.
— Почему?
— Спит.
— Так разбуди, — настаивал Степан. Он не очень понимал, почему Варя спит посреди бела дня.
— Она не проснется, — захохотал Глеб. — Пьяная она. Когда она пьяная, ее и не добудишься!..
При виде ошеломленного, вмиг побледневшего лица Степана Глеб развеселился еще пуще.
— А ты что с чемоданчиком-то пришел? Ты что, жить к ней собрался? Ну, уморил! Жить пришел, а про невесту свою ничего не знаешь! Да ведь Варька — алкоголичка. Ее бывший муж приучил. Сам приучил на свою голову, а отучить-то не смог. Мужик ведь такой — выпьет да протрезвеет, а у баб, говорят, алкоголизм не лечится. Она сперва с горя пила, как с ним жить начала, потом — за компанию, а уж после — по привычке. Остановиться не могла. Он и не рад был, что приучил, а поздно. Пьющая да гулящая баба в доме не хозяйка. Родительских прав ее лишили по суду… Ой, мужик, ты и этого не знал?
Глеб все больше и больше веселился. У Степана было такое лицо, что Глеб сейчас все готов был ему простить. Так и поцеловал бы за доставленное удовольствие.
— Ну вот, слушай, — продолжал Глеб. — А впрочем, нет… Сперва треху дай.
— Что? — хрипло переспросил Степан.
— Три рубля дай, водка кончилась. Дашь три рубля — продолжу.
Степан вынул пять рублей и протянул Глебу. Тот осмотрел пятерку со всех сторон, словно диво какое, потом спрятал в мятый кармашек треников и продолжил:
— Ну вот…
— Погоди, — остановил его Степан, — зачем ты мне все эти вещи рассказываешь о родной сестре?
— А не нравишься ты мне, — преспокойно объяснил Глеб. — Два мужика в одном доме — не к добру. Если станешь с нами жить — зарежу я тебя рано или поздно. Вот как скажешь мне слово поперек — так и зарежу. Потом еще сидеть за тебя… Так что ты уж лучше сразу все знай. У Варьки был ребенок. Но в те дни она пила так по-черному, что даже муж ее, козел этот, испугался. Сдал ее лечиться, а ребенка — в приют. Ты не гляди, что Варька выглядит как дитя, это у ней скоро пройдет. Она уже через год опухать начнет. А от тебя ей одно надо — деньги. Говорит, ты теперь зарабатываешь…
— Мужи-и-ик!.. — донесся из комнат голос Вари. Степан с ужасом понял, что Глеб говорил правду: Варя была абсолютно пьяна. — Мужи-и-ик!.. Ты-ы!.. Дай на выпивку и вали, не мешай, мы тут с Глебушкой отдыхаем…
Глеб подмигнул Степану с лукавым весельем. Степан повернулся и пошел прочь. Ему было невыносимо. Стыд, жалость, ужас рвали его сердце пополам. И казалось, что исправить ничего больше нельзя.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Алина летела в Междуреченск. Ей пришлось договариваться на работе, использовать половину отпуска. Билеты она взяла неудачные, с длинными пересадками — какие были. Мысленно она подгоняла самолет.
Степан в беде. Единственный сын, Степушка. Алина вдруг с удивлением поняла, что не отделяет Оксану от Степана. Потеря ребенка — общая беда у жены и мужа. А если еще и Оксана умрет… Врач, которая позвонила Алине, сказала, что Оксана в критическом состоянии. Есть опасность для жизни.
Скорей, скорей, думала Алина, глядя в иллюминатор, за которым, казалось, не летели, а стояли равнодушные толстобокие облака. И почему это говорят, что самолет делает сколько-то там километров в минуту? Он просто висит в воздухе.
Алина откинулась на спинку сиденья. Задумалась. Странно, конечно, вот так сразу признать себя матерью Оксаны. Она чуть улыбнулась. Всю жизнь она была матерью сына. У нее никогда не было дочери. А ведь дочь — это и подруга, и соперница… Дочь моложе, красивее…
Какие, однако, глупости в голову лезут! Оксана — милая женщина, она любит Степушку, это ведь главное…
Наконец посадка. В больницу Алина не шла, а почти бежала. Но, к ее удивлению, к больной не пустили. Врач, Марина Геннадьевна, пригласила Алину к себе в кабинет.
— Нам нужно обсудить кое-что, — сказала она.
Алина вошла, уселась. Врач показалась ей слишком молодой. Марина, конечно, знала, какое впечатление производит — и на больных, и на их родственников. Привычно и чуть устало улыбнулась.
— Вы, вероятно, считаете, что у меня недостаточно опыта, — сказала она.
Алина чуть покраснела. Едва заметно. Но наметанный глаз Марины это отметил.
— Что ж, — продолжала Марина, — это правда. Опыта немного. И вас, конечно, не впечатлит мой диплом, где сплошные отличные отметки. Но хочу обратить ваше внимание на то, что диплом врача это не диплом теоретика. У нас были три года практики под руководством опытных профессоров… — Она махнула рукой. — В любом случае, я здесь самый квалифицированный специалист.
