Он достал из кармана сафьяновый футляр, вынул флакон синего стекла, и налил из него несколько капель в стакан воды. Синие капли окрасили воду в бирюзовый цвет. Дахара намочил в ней кусочек полотна, а затем, приказав доктору лечь на спину, наложил ему на глаза этот компресс.
Загорский даже вскрикнул: ему показалось, что ему на веки наложили огонь, который выжег глаза, но в этот миг у него закружилась голова, и он лишился чувств, когда же он очнулся, Дахара сказал, от души смеясь:
—
Извини, брат Вадим, что я не предупредил тебя о действии компресса, но не бойся и полежи спокойно с четверть часа. Ничего худого с твоими глазами не приключилось, и ты только будешь видеть больше, чем обыкновенно.
Боль от ожога уже сменилась сильной, но приятной теплотой, а затем появилось странное ощущение, будто его глаза становились все больше и больше.
Когда компресс был снят, Заторский с удовольствием убедился, что видел превосходно, но зато все окружавшее его приняло иной вид. Бесцветная прежде атмосфера теперь казалась голубоватой и как-то странно сверкала, а все предметы на этом фоне выступали необычайно выпукло. Стены, мебель, посуда — словом, все было окружено голубоватой каймой, легким, дымчатым сиянием.
—
Теперь отправимся в путь и будем наблюдать все, что увидим, — весело сказал адепт, беря за руку Заторского, у которого как будто дрожали ноги.
По узкой тропинке они вышли на хорошую дорогу и вскоре увидели в долине, пересеченной речкой, маленький городок: чистые нарядные домики с красными крышами ярусами разбегались по окружавшим высотам, а среди них высилась остроконечная колокольня церкви.
—
Что это горит там, на башне? — спросил Заторский.
—
Это крест над церковью. Но теперь ты видишь его окруженным флюидическими токами, вообще присущими каждому кресту, который в качестве символа веры всегда бывает озарен светом, — ответил адепт. — Везде, где люди собираются для молитвы, мысли верующих выделяют особую субстанцию, движущуюся и способную, подобно ртути, дробиться на части. Эта субстанция собирается в облака света, невидимого профанам, которые могут только ощущать благодетельное веяние ее света и чистоты.
Когда они уже очутились в городе, Дахара свернул в боковую улицу и заметил:
—
Раньше чем посетить жилища воплощенных, побываем на кладбище, месте мирного упокоения, по представлению людей.
Хорошо содержимое, обнесенное высокой стеной кладбище казалось большим садом: из густой зелени белели памятники, богатые и бедные, надгробные камни или просто деревянные кресты. На повороте первой аллеи Заторский остановился, тяжело дыша.
—
Учитель, что такое я вижу?! Вон на той могиле, налево, я вижу словно горит небольшой костер, а та, рядом, как будто окутана голубой дымкой. Над большой надгробной плитой сверкает золотой крест, а на той, что позади, ничего нет, кроме черного дыма. Великолепнее всего вот та, маленькая могилка в тени каштана, с простым деревянным крестом: ее осеняет точно серебристый газ, а посередине светится огонь в виде сердца. — Вдруг Заторский вздрогнул и схватил своего спутника за руку: — Учитель, что это за мрачные тени, омерзительные, черные и безобразные: не то люди, не то звери? Вон они бродят и ползают, точно змеи, между памятниками и присасываются к могилам.
—
Благодаря дару твоего ясновидения в данное время перед тобою недостижимый для прочих вид кладбища. Мрачные и внушающие тебе отвращение тени — это страждущие духи, которые после смерти, вопреки законам чистоты и гармонии, не находят покоя и бродят — измученные и несчастные — вблизи мест своего погребения. Свинцовая тяжесть астрального тела и окружающая их плотная, непроницаемая, подобная каменному саркофагу, аура приковывает несчастных к земле. Но здесь также попадаются лярвы и еще более низкие духи, питающиеся разложением. А вот посмотрим лучше на поразившие тебя могилы, например, те, вокруг которых витают голубоватый пар и разнообразные огни. Эта дымка и огонь — видимая сущность любви и слез, принесенных живыми на могилу. Нет более бескорыстного чувства, как любовь к усопшему: потому что ведь мертвый ни на что уже не нужен, а проливаемые над его прахом слезы служат истинным выражением любви, забвения обид и прощения. Как бы ни был скверен умерший, вознесенные здесь за него молитвы воспламеняются и, подобно вечным лампадам, украшают памятник, независимо от того, богатый он или бедный. Такой неугасимый огонь, зажженный благородным и чистым чувством, охраняет могилу и прогоняет лярвов, которые справляют оргии вокруг насыщенных еще жизненным флюидом трупов. Взгляни. Вон там, у стены, полуобвалившийся холмик, даже без креста. Это могила самоубийцы: а между тем как она прекрасна, какой ее озаряет свет, а посреди него блестит золотой крест, словно осыпанный алмазами. Здесь скопились горячие молитвы матери, ручьем текли слезы сердца, не знавшего другого чувства, кроме любви и прощения к заблудшему сыну. Этот отчаянный призыв достиг Отца Небесного, и Его милосердие снизошло на могилу несчастного. Много лет минуло с тех пор, а между тем веяние любви, выразившееся в светлом кресте, все еще держится на заброшенном холмике и охраняет его. Я думаю, что нигде так видимо не материализуется любовь, как на кладбище: его атмосфера пропитана особым флюидом, а каждая пролитая на нем слеза — драгоценна, потому что исходит из глубины сердца и возжигает как бы невидимый светоч возле того, кто окончил свое земное испытание.
Он умолк и задумчиво оглядывал жилища мертвых, но для него живых. Доктор также был, видимо, взволнован.
—
Сколько тайн скрыто в этом мире, и я очень благодарен вам, учитель, за то, что вы так наглядно показывали мне это. У нас, в России, при встрече с похоронной процессией верующие обнажают головы, и если не всегда произносят молитвы за покойника, то, по крайней мере, благоговейно осеняют себя крестом, усматривая в этом указание на собственную кончину.
—
Хороший и мудрый обычай, сын мой. Знай, что ни одно крестное знамение, осеняемое с верой, не пропадает даром. Загораясь в воздухе, таинственный и могучий знак несется блуждающим огоньком и, сколько бы их ни было, все они присоединяются к погребальному шествию как очистительная стража. Мир не в состоянии был бы выдержать борьбу со злом, если бы все искренние молитвы, все благоговейно совершаемые крестные знамения не собирались воедино, подобно каплям, образующимся в шар. Таким образом, слияние чистых излучений образует атмосферические шары целебных веществ, находящихся в распоряжении добрых духов и служащих им материалом для отвращения опасностей и устранения или ослабления эпидемий: ибо ничто в природе не пропадает бесследно — ни дурное, ни хорошее — и все исполняет свое назначение. Однако теперь пойдем. Я сведу тебя в больницу, основанную одним из наших братьев при участии кружка верующих. Это совершенно новое учреждение, и лечат там целебными флюидами. Я потому хочу показать тебе его, что, может быть, по возвращении в свет ты устроишь там что-нибудь подобное. Такое лечебное заведение произведет, конечно, большой эффект, так как хотя и были уже попытки в этом роде, но их результат достоин разве только смеха. Христос сказал: "Много званых, но мало избранных". Есть много людей, почитающих себя целителями, но они не обладают настоящим знанием, как слепые бродят ощупью в неведомой области, несомненно касаются и разносят потом флюидическую заразу, поражающую прежде
всего их самих. Кончают же они тем, что становятся добычей болезней, которые не умеют лечить, а главным образом жертвами весьма опасных одержаний. Помимо всего этого их ослепляет самомнение, и они воображают, что знают все лучше других, а так как гордость — плохая советчица, то их попытки большей частью не приводят ни к чему. С успехом можно лечить невидимые болезни, только обладая даром ясновидения и при полном бескорыстии. Во всяком случае, это весьма сложная работа, как ты в этом сам убедишься.
