Когда молодая американка (я говорю о рядовых этой благородной армии) однажды выходит замуж, все удовольствия для нее кончаются, и тут уж ничего не поделаешь. Что было, то было. Время, отведенное для развлечений, может длиться пять, семь, даже десять лет в зависимости от обстоятельств. Она отрекается от общества, и уж никто не видит ее иначе, как вместе с мужем. Королева умерла или занята семьей. Обыкновенная домашняя работа (кажется, как и везде) старит американку. Правда, ей "помогает" какая-нибудь ирландка или негритянка. Это не совсем честно по отношению к хозяйке, ведь она выполняет три четверти домашней работы сама, потому что в этом нудном, изматывающем нервы деле приходящая прислуга - одна морока.
О люди, будьте благодарны Мауз Бакш, Кадир Бакш и прочим туземкам, пока они с вами. Они вдвое проворнее нечесаных грязнуль из меблированных комнат, куда вам приходится возвращаться, будь вы самим особым уполномоченным, и в пять раз умнее какой-нибудь Амелии Араминты Ребелии Сецессии Джексон (цветной), от неумения и дерзости которой стонет американская домашняя хозяйка.
Однако все это не имеет отношения к мирному, банальному Масквешу с его безграничной сердечностью, истинным гостеприимством и - как бы это сказать по-французски? - gra... gracieusness.
О, где бы вы ни встретились с американцем, отнеситесь к нему с уважением. Пригласите его в клуб, и он займет вас разговорами до утра. Угостите его красным испанским вином и лучшей бараниной. Я никогда не смогу отплатить ему за хлеб-соль. Умоляю вас вернуть мой долг по частям любому представителю этой нации. Запишите все на мой счет до тех пор, пока наши пути не сойдутся вновь. Американец пьет такую же воду со льдом, но ему не по вкусу наши сигары.
Как же завершить мой рассказ? Интересно ли вам услышать о пикниках под сенью душных, словно застывших, лесов, нависающих над Мононгахилой; о дурацких двухместных колясках, которые застревают в кустах куманики, едва не опрокидываясь; о прогулках вниз по реке на лодках под лучами раскаленного солнца, по реке, которая совсем недавно выбрасывала к ногам потрясенных жителей Масквеша трупы джонстаунской трагедии?* Я видел только одного человека, который пережил катастрофу. Он был священником. За одну кошмарную ночь его дом, церковь, прихожане, жена и дети исчезли с лица земли. Он уже не занимался ничем, он имел право бездельничать, но господь бог был милостив. Священник сидел на солнцепеке и слабо улыбался. Его бедное, затуманенное сознание подсказывало: что-то действительно произошло. Он не сознавал, что же именно, но одно было бесспорно: что-то все-таки было. Оставалось только молиться, чтобы свет сознания больше не снизошел на него.
Но моя память сохранила и другие картины: огромный промышленный город (на триста тысяч душ), который освещался и обогревался природным газом, и просторная долина, полная огнедышащих труб, не отравляющих чистое небо гирляндами дыма; сам Масквеш, освещаемый тем же таинственным агентством на углах его улиц денно и нощно ревут языки газового пламени; флот плоскодонных угольных барж, влекомых на буксире, которые непрерывным потоком движутся вниз по реке в Сен-Луис; фабрики, которые гнездятся по лесам и производят все существующие на земле рукоятки для топоров и лопат; наконец, странная, всеми забытая немецкая община - Братство Вечной Разлуки, основанное в те годы, когда штаты были молоды, а земля дешева. Община вымирает, потому что ее членам запрещено вступать в брак, а рекруты очень немногочисленны. Рост цен на землю почти задушил этих несчастных стариков наплывом богатства, которого они не желали вовсе. Они живут в крохотной деревеньке, застроенной голландскими домиками, которые развернуты дверями прочь от дороги. По сравнению с безмолвием, которое царит в этой деревеньке, монастырская тишина Масквеша - настоящий разгул метрополии. И здесь, среди этих цветов, тоже кроется история любви. Повесть о ней заняла семьдесят долгих лет, потому что брат и сестра, как бы ни любили друг друга, все же превыше всего почитали долг перед братством. Так они жили и продолжают жить, встречаясь ежедневно, пребывая в вечной разлуке. Их по-детски невинные лица уже не выражают волнения. Для непосвященных эти верные сердца - обыкновенные глубокие старики в нелепой одежде. Но они любят друг друга, и это заставляет вспомнить мальчишек и девчонок Масквеша.
Да, эти отличные ребята, конечно, выпускники Йеля (здесь не следует вспоминать о Гарварде)*, но тем не менее вполне умелые в деле: на бирже, в бурении нефтяных скважин, продаже всего на свете, что только может переходить от одного грешного к другому. Это искушенные в бейсболе парни с квадратными подбородками и крутыми плечами, открытым взглядом. Впрочем, они совсем не против эпизодических развлечений и легких оргий. Да, из них получатся добрые граждане и хозяева земли, а время от времени они будут жениться на той или иной обладательнице белого муслинового платья.
В этом мире существуют вещи похуже, чем быть одним из мальчишек Масквеша.
Глава XXXVI
Интервью с Марком Твеном
Эй, вы, презренные! Среди вас есть верховные комиссары и губернаторы провинций, кавалеры креста Виктории, а некоторые даже удостоены чести прогуливаться по Мэлл* рука об руку с самим вице-королем. Зато я этим золотистым утром виделся с Марком Твеном, пожимал ему руку, выкурил в его обществе сигару, нет, две сигары, и мы разговаривали более двух часов кряду! Поймите меня правильно, я не презираю вас вовсе. Мне просто жаль всех вас, начиная с вице-короля и ниже. Для того чтобы хоть чем-то излечить вашу зависть и доказать, что я продолжаю считать вас ровней, придется все рассказать.
В Буффало мне объяснили, что Марк Твен находится в Хартфорде, штат Коннектикут, потом добавили: "Возможно, он уехал в Портленд". Толстый высокий коммивояжер поклялся, что знает великого человека лично и в настоящее время Марк проводит время в Европе. Это сообщение настолько нарушило мое душевное равновесие, что я сел не на свой поезд и вскоре был выдворен из вагона кондуктором в трех четвертях мили от станции посреди джунглей железнодорожных путей. Приходилось ли вам, обремененным неуклюжим пальто и чемоданом, увертываться от встречных локомотивов, когда солнце светит прямо в глаза? Да, я совсем забыл: ведь вы никогда не встречались с Марком Твеном. Эх вы, людишки!
Едва я спасся от челюстей скотосбрасывателя, как на меня, заблудшего, налетел незнакомец.
"Элмайра, вот точный адрес. Та, что находится в штате Нью-Йорк, то есть в этом штате, в каких-то двухстах милях отсюда. Затем он добавил совершенно уже не кстати: - Катись-ка ты, Келли, подальше отсюда!"
И я покатился по Западнобережной линии, катился до самой полуночи, пока меня не выгрузили в Элмайре перед парадной дверью задрипанного отеля. Да, все слыхали об этом "парне Клеменсе", но были уверены, что его нет в городе - подался куда-то на Восток. Мне предлагалось запастись терпением до утра, чтобы затем откопать шурина "парня Клеменса". У шурина была доля в каком-то угольном предприятии.
Мысль о необходимости гоняться по городу с тридцатитысячным населением за полдюжиной родственников Марка Твена, не считая его самого, не позволила мне уснуть. Утро распахнуло передо мной Элмайру. Ее улицы были оккупированы железнодорожными линиями, а окраины предоставлены в распоряжение мастерских, которые изготовляли дверные рамы и оконные переплеты. Городок окружали невысокие, пологие холмы, обрамленные строевым лесом и увенчанные сельскохозяйственными культурами. Река Чемунг, которая петляла по городу, накануне завершила затопление нескольких главных улиц.
Служитель отеля и телефонист постарались уверить меня, что шурин, которого я жаждал увидеть, находится в отъезде и, по-видимому, никто другой не располагает сведениями о местонахождении "парня Клеменса". Позднее мне удалось установить, что вот уже девятнадцать сезонов подряд тот не проводит летнюю пору в местечке и, следовательно, не может считаться его старожилом.
Дружелюбный полисмен сообщил по собственному почину, что видел на днях, как Марк Твен либо "кто-то очень похожий на него" проезжал по улице в коляске. Новость наполнила меня восхитительным ощущением близости цели. Подумать только - проживать в городе, где можно увидеть, как автор "Тома Сойера" или кто-то сильно смахивающий на него трясется по мостовой в коляске!
- Он живет вон там, в Ист-Хилле, - пояснил полисмен, - в трех милях отсюда.
Началась погоня в наемном экипаже вверх по склону ужасного холма, где вдоль дороги цвели подсолнечники, приветливо кивали зерновые и мычали коровы, которые словно сошли со страниц "Харперс мэгэзин" и, стоя в картинных, внушительных позах по колено в клевере, казалось, снова напрашивались на фотографию. Должно быть, великий человек не впервые подвергался преследованию со стороны визитеров и поэтому укрылся на вершине холма.
