А здоровенный детина, напавший на него первым, уже распрямился и теперь, нехорошо улыбаясь, тянул из ножен двуручный меч размером с доброе копье.
Дернув руки и с грустью осознав, что высвободить их ему не удастся, Макобер рывком подтянул ноги к себе и стукнул по земле каблуком правого сапога.
– Что, лягушонок, дергаешься?
Тихий щелчок, с которым из подошвы вышло остро заточенное лезвие, остался незамеченным. Вот и отлично!
Целясь врагу в живот, Макобер резко распрямил правую ногу и в ту же секунду вцепился зубами в одну из державших его рук.
Краем глаза он успел заметить, что детина упал, и полностью переключился на его товарища. Проведя носком сапога по земле, мессариец вернул лезвие обратно в зажим и, извернувшись, выхватил из-за голенища кинжал.
Заметив блеск стали, враг попытался отшатнуться, но мессариец уже почувствовал себя в своей стихии. Удар, лезвие, чавкнув, провернулось в ране, и рука Макобера стала мокрой от крови.
Мессариец хотел уже кинуться обратно, когда наперерез ему из леса выбежал еще один воин.
– Мэтт! К бою! – что было сил крикнул Макобер.
Засада? Или передовое охранение Лайгаша? И надо же было именно ему нарваться на всю эту толпу!
Сжимая в руке боевой топор, противник медленно приближался. Он не пугал, не поигрывал оружием – просто шел вперед, не сомневаясь, что на этот раз мессарийцу пришел конец.
Это мы еще посмотрим!
Перебросив кинжал в левую руку, мессариец обнажил меч.
Интересно, сколько их еще здесь, подумал он, уходя от ударов и одновременно пытаясь прощупать противника. Тот дрался мощно, тяжело рассекая топором воздух, будто кузнец, выполняющий привычную и необходимую односельчанам работу.
Из леса долетели крики, звон стали и недовольное верещание разбуженного Смерча. Услышав привычный звон колокольчиков, Макобер улыбнулся и перешел в нападение.
Выбрав момент, он поднырнул под топор, целясь мечом по ногам. Тот инстинктивно попытался подпрыгнуть, однако мессариец вместо того чтобы сделать шаг назад для нового удара, продолжил движение вперед, ударив плечом чуть выше колен.
Не будь в руках у противника топора, Макобер бы даже решился попробовать принять его вес на плечо и откинуть в сторону. Однако сейчас он решил не рисковать и, дождавшись, пока спина врага коснется земли, оказался у него на груди и приставил к горлу кинжал.
– Жить хочешь?
Пленник кивнул – терять уже было нечего.
– Тогда говори, откуда вы, такие храбрецы, взялись.
– Гарнизон Лайгаша, внешний круг обороны.
То есть даже не передовое охранение… В хорошеньком же местечке добрый паладин оставил их переночевать!
– И командует вами?
– Бальдр Фрейн.
Имя ему ни о чем не говорило.
– Воин, чародей?
– Воин.
Глаза пленника бегали по сторонам. То ли он ждал шанса улизнуть, то ли пытался угадать, что с ним сделает мессариец, когда закончит допрос.
Зрелище двух неподвижных тел неподалеку не добавило ему оптимизма.
– Кто не давал мне здесь пройти?
– Не давал пройти? – искренне удивился пленник.
Похоже, не врет.
– Ну, маги среди вас есть? – уточнил Макобер.
Пленник энергично замотал головой:
– Ни единого.
Странно. Но об этом можно будет поразмыслить потом.
– Ну ладно, мне пора.
Во взгляде пленника появилась мольба.
– Не боись, мы маленьких не обижаем!
Мессариец прицелился и с силой ударил его между носом и верхней губой. Голова пленника мотнулась назад, и глаза его закрылись.
Далеко впереди гулко ухнул взрыв.
Не иначе, как Баураста разбудили, с уважением подумал мессариец. Или Айвен наконец в себя пришел…
Эх, не пропустить бы!
И Макобер кинулся бежать обратно к лагерю.
Глава XXVI
Чем дольше я следил за действиями талиссы, тем более наивным казался мне тот вопрос, из-за которого я, собственно, оставил все свои дела. И на место стремлению разобраться в том, что же такое талисса, приходило стремление сначала разобраться в самом себе.
Забавно. Вот уж не предполагал, что меня потянет в эту сторону.
Тем более вместо того, чтобы спокойно отсыпаться, пока Бэх уединилась у алтаря в храме Темеса, а талисса нетерпеливо ждет ее возвращения.
В сказках, которые рассказывала мне в детстве нянюшка, в балладах, которые позже доводилось слышать в тавернах, Добро непременно побеждало Зло. Всегда. Не оставляя Злу ни единого шанса. И это казалось столь же естественным, как и многое другое: молитвой душа успокаивается, клевету смывает поединок, фамильный замок переходит по наследству к старшему сыну.
Все было просто и ясно. Ежели колдун почем зря мучает добрых молодцев, на плече у него сидит сова, у ног – черный кот, а в котле варится лягушка – это злой колдун. И раз так, то быть ему битым и убитым. А как же иначе?
Вот ежели на белом коне, в сверкающих доспехах, благословляемый вдовами и сиротами, то, дети, угадайте, кто это? Правильно – настоящий рыцарь. Добрый, ему ведь так и положено – быть добрым. За что, собственно, в итоге ему и позволяют расправиться со злым чародеем.
Именно расправиться – назвать честным боем то, что рыцари проделывали с колдунами, язык не повернется. Злодей мог сколько угодно пыжиться, приумножать грехи свои и даже делать вид, что ничего-то он в этой жизни не боится, да только сразу почему-то становилось ясно, что все это до поры, до времени. До конца сказки или баллады.
Но даже в детстве мне казалось, что победить слабого противника – невелика честь. А уж мучить его перед смертью – тем более. Что б рыцарю сразу не направить своего коня прямиком к башне колдуна? (И почему, кстати, сказочные чародеи так любят эти башни? Не иначе как чтобы рыцарь-душегуб ненароком не заблудился.)
Да не сговорились ли они, в самом деле? Колдун в поте лица использует каждую секунду, чтобы сотворить все новые и новые преграды на пути к своей башне, а рыцарь с упорством маньяка хватается за самый незначительный повод, чтобы только дать колдуну эту возможность. Сворачивает в сторону, дабы навести порядок там, где его никто не просит, разгадывает три загадки, которым прекрасно жилось и неразгаданными, просит руки королевской дочери, чем чуть не отправляет на тот свет ее венценосного папашу.
И что приятно – в итоге все довольны. Чародей, славно повеселившись напоследок, отправляется на погост, а рыцарь, как обычно, весь в белом…
Только вот ведь что получается: герой убивает колдуна, и за то ему честь и хвала. За то. То есть за то, что убил.
Выходит, лишить жизни – Добро? А что же тогда Зло?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
