Слуга уже протягивал графу бокал токайского на подносе.
— Давайте для начала выпьем, — предложил Евгений.
— И непременно ради такого случая чокнемся!
Прасковья Игнатьевна взяла свой бокал и направилась к письменному столу, но, проходя мимо камина, обо что-то запнулась и наверняка бы упала, если бы не вовремя подоспевшие слуги.
— Что это? — возмутилась она и, отодвинув носком туфли шлейф, обнаружила черную рамку от портрета. Бросив быстрый взгляд на письменный стол сына, графиня увидела сам портрет, который до этого не заметила. — Кто тебе рассказал? — спросила она ледяным голосом, сразу обо всем догадавшись.
— Отошлите, пожалуйста, слуг, — попросил Евгений.
Достаточно было легкого взмаха ее руки, украшенной драгоценными перстнями, чтобы слуги немедленно покинули комнату. Вилимка сжался в уголке, стараясь быть незамеченным.
— Вильгельм, выйди! — строго приказала барыня, и мальчик, привыкший в последнее время быть неотступно при графе, опустив голову, повиновался.
Оставшись вдвоем, мать и сын недолгое время молчали, не находя нужных слов для объяснения. Евгений достал из ящика стола пахитоску и, прикурив от свечи, выпустил изо рта кольцо дыма. Это было для графини внове, она удивленно поморщилась. Владимир Ардальонович не выносил самого запаха табака и никогда не имел при себе табакерки. А уж курение в высшем обществе и вовсе считалось вульгарным вольнодумством.
— Где ты обучился этому? — брезгливо спросила она.
— В госпитале, в Вильно, — признался Евгений. — Втот самый день, когда впервые смог шевельнуть пальцами. Вокруг лежало много немцев, а они изрядные курильщики…
— Бесовское племя! — не выдержала Прасковья Игнатьевна. — Ничему хорошему не научат!
— Зачем же вы так, маменька? — возмутился он. — Многие из них жизни отдали за нашу отчизну!
Они оба прекрасно понимали, что спорят вовсе не о том, о чем должны бы, но сворачивать на опасную тему никому не хотелось. Снова повисла пауза.
— Почему вы скрыли от меня вашу встречу с Элен? — решился наконец Евгений.
— Я подумала, что будет лучше, если вы не сразу встретитесь. Ведь ты только-только вернулся к жизни.
Прасковья Игнатьевна старалась не смотреть сыну в глаза. Она сидела в креслах у камина и крутила в руке пустой бокал, содержимое которого нечаянно вылила на ковер, когда споткнулась.
— Встреча с Элен могла бы тебе сильно навредить…
— Она мне не навредила!
— То есть? — До ее сознания не сразу дошел смысл его слов. — Ты хочешь сказать?..
— Мы виделись с Элен тем же вечером, и я расторг нашу помолвку.
— Слава богу! — полной грудью вздохнула Прасковья Игнатьевна, почувствовав сильное облегчение. — Ты поступил совершенно верно! Не стоит об этом жалеть, мой мальчик… По многим причинам…
— Я больше не мальчик, — отрывисто и холодно произнес Евгений. — Детство давно кончилось, маман, и теперь предоставьте мне самому судить о моих поступках. Язнаю, что поступил скверно, — воодушевляясь, продолжал он, — очень скверно, потому что в тот момент думал только о себе. Кроме того, я не знал, в каком бедственном положении находится Елена, она не сказала мне, что ее дядюшка завладел всем ее имуществом. Но вы-то, вы, маман, знали все!
— Да, я знала, — не стала отпираться графиня. — И что я должна была, по-твоему, сделать? Дать согласие на брак с нищенкой, нажившей себе такого влиятельного врага, как Белозерский? Пойми, пожалуйста, что денег и имущества ей уже никогда не вернуть! Конечно, это несправедливо, но так распорядилась судьба. Видать, Элен родилась не под счастливой звездой.
— Все, что вам нужно было сделать, это рассказать мне о возвращении Елены и о том, что произошло у нее с князем.
Менторский тон сына покоробил графиню, она не удержалась и вспылила:
— И что бы ты предпринял, милый друг? Оставил бы ее здесь, в моем доме? А потом бы на ней женился? Покорнейше благодарю! Мне пришлось бы объясняться со всей Москвой!
— Маман! — закричал вне себя Евгений. — Вы говорите так, будто у вас вовсе нет души! Вы забываете, что я любил Элен! Я люблю ее и сейчас, еще больше прежнего, и буду любить ее всю жизнь!
— В сущности, ты еще дитя, — усмехнулась Прасковья Игнатьевна, ничуть не смущенная его горячностью. — Душа… Что душа! При чем тут она? Мы не стихи сочиняем и не у исповеди стоим. Ты никак не возьмешь в толк, что жениться можно только на ровне. Элен тебе больше не пара, ей стоит поискать себе мужа среди…
— Среди призраков? — перебил Евгений. — Может, вам следует по примеру князя объявить ее авантюристкой, чтобы Элен не посягала на честь вашего сына?
— Как бы там ни было, я рада, что ты нашел в себе силы расторгнуть помолвку.
Решив окончить неприятное объяснение, графиня встала с кресел, подняла с пола траурную рамку и бросила ее в огонь. За нею вслед полетел пустой бокал и вдребезги разбился о стенку камина.
— На счастье, — тихо сказала она и добавила проникновенно: — На твое счастье, мой мальчик, чтобы твоя пьеса была принята и одобрена театром…
Евгений с грустью смотрел на мать. Раньше он и подумать не мог, что они станут настолько разобщены и наступит день, когда совсем перестанут понимать друг друга. Пахитоска меж его пальцев долго тлела и наконец угасла. Он не знал, как втолковать матери, что она не должна принимать решения за него.
— Если бы Владимир Ардальонович был сейчас жив, — продолжала между тем Прасковья Игнатьевна, — как бы он гордился тобой! Ведь для него Озеров и Сумароков являлись настоящими небожителями…
— Он не будет гордиться, даже глядя на меня с неба! — сквозь зубы процедил Евгений. — И вам я не оставлю повода для гордости…
Молодой граф схватил со стола рукопись своей пьесы и с размаху швырнул ее в огонь. Графиня вскрикнула от ужаса, хотела было голыми руками достать из камина охваченные пламенем листы, но воздушная волна вышвырнула несколько горящих клочьев обратно, и один из них упал на шлейф ее парчового платья. В тот же миг платье на графине вспыхнуло. Евгений увидел, как загорелись роскошные черные волосы матери, точь-в-точь, как грива коня Верного, перед тем как его разорвало на части. Он закричал, что было мочи, неожиданно для самого себя вскочил с кресла и бросился на помощь. Повалил обезумевшую женщину на пол и принялся тушить огонь пледом, который в дни болезни всегда лежал у него на коленях. Когда все было кончено, он крикнул ей:
— Маменька, не поднимайтесь, только дышите, дышите! Я пошлю за доктором! — И, схватив со стола колокольчик, стал звонить, еще не осознавая, что сам мог бы выбежать из кабинета и позвать слуг.
