Рикошет настроил себе гитару первым, а Гарик все еще возился с третьей струной, кряхтя и тихонько ругаясь. Старая гитара была очень капризна в настройке. Эмиль попросил у Гарика его мобильник, и встал у раскрытого окна. Гарик знал, что Эмиль любит поиграть на мобильнике. Вот и сейчас – Эмиль курил, нажимал на клавиши, и телефон тихонько попискивал.
– Гарик, это слишком старая гитара, чтобы третья струна строила здесь, – рассеянно, через плечо сказал Эмиль. – Настраивай в аккордах.
Гарик вздрогнул. Это были первые слова, которые сказал ему любовник после триумфального появления вместе с Ритой. Эмиль повернулся, протягивая парню мобильник. Гарик взял телефон, еще ничего не понимая. Гарик взглянул на экранчик. Когда он увидел слова: «станция метро…», у него потемнело в глазах.
Эмиль дал ему свой питерский адрес.
– Очень хорошо, – стараясь, чтобы голос его не выдал, сказал Гарик. – Я буду заскакивать к вам иногда…
– Ты ведь знаешь, что без тебя Рита не поедет, – сказал Эмиль спокойно. – Но и знай, что в ближайшее время я не буду с тобой спать. Моя сексуальная жизнь последнее время была слишком насыщенна, знаешь ли.
Гарик почувствовал холодный удар в грудь.
– Рикошет, я не всегда могу сказать правду другим, – сказал он, не глядя на любовника и делая вид, что всецело поглощен подкручиванием колка. – Но я могу вынести любую правду о себе. Ты больше не будешь со мной спать. Я тебе просто больше не нужен.
Рикошет усмехнулся:
– Так ведь и я тебе не нужен, Гарик. Я познакомлю тебя с нужными людьми, как и обещал. Там сейчас раскручивают новый проект, и тебя возьмут. А дальше все будет зависеть только от тебя. А что до секса… Рита сейчас сказала мне, что никогда, никогда нельзя торговать собой в любви. И она права, уж поверь мне – у меня есть некоторый опыт в этих делах.
Струна коротко обиженно тенькнула, взвилась и закрутилась. Гарик перетянул ее так, что порвал.
Гарик уступил Риту Эмилю от отчаяния. Гарик все бы отдал, лишь бы Рикошет остался с ним. И Эмиль понял, но опять неправильно. Рикошет решил, что Гарик отдал ему девушку за возможность участия в концерте, возможность, оплаченную задницей бас-гитариста. Эмиль стоял так близко, что Гарик мог коснуться его рукой; но между ними теперь была стена, невидимая, но по прочности сравнимая со стенами веслогорского Кремля. И при мысли о том, что теперь так будет всегда, что сможет видеть и разговаривать с Эмилем, но больше никогда не ощутит вес этого тела на себе, Гарик просто зашелся от безысходности и горя.
– Я не поеду в Питер, – сказал он тихо.
Лицо Эмиля исказилось. Как и Гарик, он отлично понимал, что без Бабая Рита в Питер не поедет. Гарик увидел, что Рикошет воспринял его крик отчаяния как попытку шантажа.
– Ложись.
– Да нет же, Эмиль, – начал было Гарик.
– Ложись, я сказал! – рявкнул Рикошет.
Гарик отвел глаза. В этот миг он понял, что вело Эмиля в их самую первую ночь. Как и Рикошет тогда, он понимал, что сейчас потеряет все. Ну, разве что, кроме жизни. Но Гарик хотел так сильно, что отказаться не мог.
– Закрой окно одеялом, – сказал он.
Эмиль закрыл дверь на шпингалет, зацепил края одеяла за крюки, на которых висели горшки с цветами с обеих сторон от окна. Шум и смех компании в квартире стали тише. Гарик думал, что Рикошет будет груб с ним, ожидаемый подтекст вынужденной ласки читался бы тогда абсолютно ясно: «Хочешь? Так на! НА!». И это вернуло бы самому Гарику присутствие духа. Но Эмиль был ласков с ним.
Как всегда.
– Сделай мне больно, – сказал Гарик, задыхаясь от нежности, отчаяния и непоправимости ситуации. – Мучай меня!
Если Рикошет и удивился – а за год он успел изучить склонности Гарика, и они были прямо противоположны мазохистским – то вида он не подал. Гарик же как-то раз видел, как Эмиль обращается с Леной, и понял, что издеваться над человеком Эмиль умеет так же первоклассно, как и играть на фоно.
– Нет, – сказал Эмиль. – Я не могу причинить тебе боль, ты же знаешь.
Гарик быстро провел языком чуть выше шрама Рикошета. Эмиль согнулся пополам.
– А Трубецкого, – спросил Гарик. – Ты мучал?
Эмиль не понял, что это все тот же, вечный вопрос.
– Да, – сказал он. – У тебя опять этот ремень, который в принципе не расстегивается?
Ножны, соскользнув с расстегнутого ремня, с глухим стуком упали на пол.
* * *
Гарик знал, что Эмиль почувствует каждое его движение, и лежал как каменный. Но слезы он остановить не мог. Подушка намокла. Рикошет почувствовал влажность ткани, приподнялся.
– Не плачь, – сказал Эмиль. – Я не могу видеть, как ты плачешь.
Гарик отвернулся. Эмиль поцеловал этот упрямый взъерошенный затылок. Тело Гарика скрутили судороги, и он зарыдал в голос.
– Ну вот, – сказал Эмиль. – Я все же сделал тебе больно. Ну прости меня…
Он провел ладонью по его лицу. Гарик схватил ее, прижал к губам, словно пытаясь заглушить свой плач. Но это не помогло
– По крайней мере ты никому из нас не изменял, – сказал Рикошет.
Гарик резко сел, в отблеске вывески глаза его сверкнули.
– Я поеду с вами в Питер, – сказал он. – Поеду!
Рикошет молча отвернулся.
– Это был наш последний раз, – глухо сказал Гарик.
– Как скажешь, – помолчав, ответил Эмиль.
И это действительно был их последний раз, хотя ни один из них еще не знал об этом.
* * *
Гарик сменил мелодию на мобильнике – вместо «Армии жизни» он подобрал вступление из «Чистого беса». Парень был настолько погружен в свои мысли, что даже не сразу услышал звонок. Гарик поднес мобильник к уху.
– Это Игорь Бабаев? – спросила женщина. Она явно стеснялась, и волновалась, и вообще, как показалось Гарику, чуть не плакала. Но Гарик узнал этот голос, несмотря ни на что.
– Марта Эмильевна? – спросил он удивленно.
Потом парень долго слушал не перебивая.
– Хорошо, я понял, – сказал Гарик медленно. – Я постараюсь его разыскать. А вы не волнуйтесь, это явно какая-то ошибка.
Парень нажал на красную трубочку и взглянул на часы. До прихода Орешка, его сменщика, оставалось еще минут десять. Оператор же не мог уйти до конца смены ни при каких обстоятельствах, даже в случае вселенского потопа. Это требование было, конечно, профанацией – даже если бы вдруг уровень колонны начал падать или стремительно расти, автоматика открыла бы клапаны и без участия человека. Но покинув приборы, штрафом и выговором Гарик бы не отделался. Его бы с треском вышибли с завода.
Гарик начал сдирать с себя спецодежду, синюю куртку с белыми полосками на рукавах и такие же штаны. В ту ночь они все же сыграли для Риты «Чистого беса», чего-чего, а запасных струн у Вани хватало. Слушатели были в восторге. Все, кроме одного. Андрей стоял у самого окна, под форточкой, и с Ваниного разрешения курил. Он неотрывно смотрел на Гарика с Рикошетом. У Андрея были глаза загнанного хорька.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
