потайного кабинета дина Хармона, логически предполагая, что именно здесь можно найти тот магический артефакт, что заставляет дайну Эннис требовать этот дом себе в собственность. Уже привычно, встав на пороге, коснулась сапфира в кулоне, и кабинет проявился перед ней во всей своей красе.
Сосредоточенно прикусив губу, Аня вытянула вперёд «краб» дайны Эннис и чуть расслабила пальцы, позволяя потянуть себя туда, куда «потянется» «краб». Но простояла, наверное, минут пять, а притяжения не ощутила.
Может, виноват порог? Говорят, в магии пороги – это границы. Может, надо перешагнуть его, чтобы откликнулся именно кабинет?
Аня нерешительно сделала шаг в кабинет. Пять минут – и она уже расстроилась, мгновенно перейдя к пессимизму, ощутимому из-за бесплодных поисков… С другой стороны… Она ведь даже не начинала этих поисков по-настоящему. Сообразив это, она встала в центре кабинета и начала очень медленно поворачиваться вокруг собственной оси, цепко прислушиваясь к своим ощущениям. Решила только одно: если с кабинетом не повезёт, надо бы проверить другие помещения – для обычного взгляда, без магии, пустые помещения мансардной анфилады.
«Краб» едва заметно дрогнул в её пальцах, заметно потянув её руку в сторону.
Стеллаж с книгами был забит так, что Ане пришлось встать на колени и вытаскивать по одной книжище, а уж потом остальные – стопками.
Через полчаса она с трудом буквально отодрала от стены за стеллажом некий свёрток, который за давностью времени почти приклеился к ней. Когда она попробовала коснуться этого свёртка «крабом», тот сам чуть не прилип к нему.
Ещё пять минут на обследование того, что хранилось в свёртке, и Аня с трудом встала с пола на ноги, потерев поясницу. Свёрток был не очень тяжёл, так что она взялась за бечёвку, которой заново обвязала его, и вынесла из потайного кабинета дина Хармона.
Осторожно спустилась по узкой лестнице в кабинет, а потом, прикинув температуру на улице, пожала плечами: она же быстро!
И, открыв дверь, вышла на крыльцо дома. Постояла, убеждаясь, что ноябрьский ветер этой ночью и впрямь не очень сильный, и поспешила (бежать не могла: груз пусть не слишком тяжёлый, но точно не для бега) к конюшне. Открыла дверь в стойло со Смородинкой, услышала, как та, пофыркивая, жуёт своё овсяное сено, и прошла мимо её стойла. Ага, вот и лестницы. Где же тут, как говорил Никас, ящики со всякой конской упряжью? Нашла. Посмотрела наверх. Крыша не дырявая. Если и будет дождь, свёрток не промокнет. Но на всякий случай Аня решила укрыть его хоть чем-то, прежде чем ставить груз на самую верхнюю полку, которая пустовала и была широкой, что позволяло надеяться: появившийся на ней предмет не будет заметен издали. До поры до времени.
Найдя какую-то драную клеёнку, Аня помедлила и снова отогнула часть вощёной бумаги, в которой был упакован свёрток. И снова, улыбаясь, прочитала нечто вроде открытки с цветами, подписанной изысканно каллиграфическим почерком: «Моей ненаглядной младшей сестре на день её бракосочетания с дином Лугусом – от любящего её старшего брата».
… Вернувшись в дом, Аня бросилась на кухню. Потрогала чайник, привычно оставленный на всё ещё тёплой плите. Воды в чайнике много, так что надежда на то, что он ещё горячий, облеклась в реальность. Аня поспешно налила из заварника себе в чашку остывшего отвару, долила горячей воды и принялась с наслаждением пить полученный напиток. Губы неудержимо разъезжались от глупого смеха, вызванного картиной, застрявшей в воображении: вот она бегом поднимается к дайне Эннис, подбегает к её кровати и начинает трясти за плечо, а когда та просыпается, Аня её неистово спрашивает: «Ну что, дайна Эннис! Вам всё ещё хочется забрать этот дом у нас?! А что насчёт конюшни? Вам она не нравится? Вы точно не хотите её у нас отобрать?»
И только соображение, что можно-таки подождать до утра – и пусть не с этим прямым вопросом, а с каким-нибудь другим, косвенно затрагивающим дом, обратиться к той женщине, заставляло сидеть на месте и хихикать, давясь этой самой сценкой с разбуженной ею дайной Эннис. Ну и глубоко внутри всё ещё гнездилось сомнение: а что, если она, Аня, не совсем права? И не свёрток, припрятанный в конюшне, заставляет дайну Эннис быть такой злобной? Наконец, Аня успокоилась и кивнула себе: спать! Утро вечера мудреней! Ну, и посмотрим, что будет утром!
Глава 22
Утром, раньше обычного («больная» проснулась раньше – предупредила Онора) поднимаясь к дайне Эннис с подносом, Аня чувствовала себя невероятно глупо. Но на языке неотвязчиво вертелся всё тот же ночной вопрос, который очень хотелось задать «больной», и в то же время от содержания этого вопроса Ане было и стыдно, и весело: «Ну, что, дайна Эннис? С сегодняшнего утра вам всё так же нравится наш дом? Или вы уже предпочитаете думать о том, как бы отнять у нас конюшню?»
Аня и фыркала на себя и на свой вопрос, и вздыхала, но ничего со своим диким весельем делать не могла: губы так и разъезжались в идиотской улыбке.
Помогло только одно: пришлось, как обычно, проводить утренние гигиенические процедуры с дайной Эннис (уже без Оноры управлялись), так что, несмотря на минимум физических усилий, Аня всё-таки сумела успокоиться. Но приглядывалась, отмечая, что жёлчное выражение никуда не делось с лица дайны. Хотя разок смягчилось: покопавшись в вещах Агни, Аня нашла явно зимний чепец для сна в холодные ночи и принесла его «больной». Не для того чтобы теплей было спать – в комнате дайны Эннис тоже потеплело. Для того чтобы скрыть мертвенную бледность тёти Оноры и проблемы с выпадавшими когда-то волосами. Когда та, поколебавшись и бросив подозрительный взгляд на дверь, стянула с полулысой головы платочек, с которым спала и проводила дневное время, и надела уютный чепец, Аня поднесла ей зеркало, чтобы та заправила волосы. Желчь на секунды исчезла, пока дайна Эннис всматривалась в отражение. В глазах промелькнули странная усталость и даже горечь. Но один взгляд поверх зеркала, на Аню, которая смотрела на неё уже сочувственно, и «больная» снова скривила губы. И вместо довольно милой старушки, только что с грустью созерцавшей себя в зеркале, снова появилась пока бессильная, но всё равно опасная ведьма.
Поскольку дайна Эннис медленно, но упорно восстанавливалась и крепла, благодаря пентаграмме, в которую Онора постепенно вкладывала нужные ингредиенты, Аня оставила «больной» поднос на стуле так близко, чтобы та легко могла бы дотянуться до любого предмета на нём,
